— Вот вы что задумали, гады! Предатели! Сволочи! Отпустите руки. Зачем связали?

В комнату вошел отец Силантий.

— Что вы, дети мои? — спросил он.

— Ничего особенного, отче, — ответил Генрих, помогая Оресту связывать Подкову. — После нашего ухода вы освободите его, и пусть он выполняет задания, которые ему поручены.

Подкова затих, стал прислушиваться.

— Так вот, Подкова. С тобой еще по-божески поступили, — торопливо говорил Орест. — Цени. Даст бог, все обойдется хорошо.

Его вполне удовлетворял такой выход. Они нашли хороший способ избавиться от Подковы. Причем вся вина за развал боевки теперь ляжет на него. Смелый, решительный человек этот Генрих.

В парадную дверь постучали. Священник посмотрел на сына. Минутное оцепенение нарушил Генрих:

— Кто это может быть?

— Прихожане. Узнать?

— Конечно.

Отец Силантий, плотно притворив за собой дверь кабинета, пошел на стук. Орест выхватил пистолет и встал у двери. Побледневшее лицо его покрылось испариной. Генрих застыл с другой стороны. Отец Силантий дрогнувшим голосом спросил:

— Кто стучит? Что вам нужно?

— Я из Россопач. От отца Иннокентия. Заболел он.

Облегченно вздохнув, священник продолжал расспросы:

— Чем заболел?

— Не знаю, отец Силантий. Вот записка вам. В ней, должно, все сказано.

Отец Силантий приоткрыл дверь.

— Дай записку сюда и иди с господом.

Но дверь рванули, и перед священником оказался Любомир Задорожный.

— Тихо, батюшка.

В дверях появился Лукашов. Знакомый с планом дома, он быстро прошел в темный коридор. За ним стали входить солдаты.

Отец Силантий закричал:

— Караул! Спасите!

Услышав отчаянный вопль отца, Орест решил скрыться на чердак, а оттуда спрыгнуть в сад и бежать. Черт с ним, с Генрихом, пусть выкручивается, как знает! Отпрянув от двери, он бросился к другой. Генрих опередил его и рукояткой пистолета сильно ударил по плечу. Он метил по голове, но Орест увернулся. Они повалились на пол, вцепившись друг в Друга.

Вбежали Лукашов и Любомир, помогли Генриху связать Ореста.

— Ну, кажется, все, — сказал Лукашов.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — доложил «Генрих». — Ваше задание выполнено.

Грянул выстрел. Лукашов схватился рукой заспину. Любомир и солдаты отняли у священника, незаметно подошедшего к двери, пистолет и связали. Никому не пришло в голову сразу же обыскать старика и взять его под наблюдение.

— У, гад! — сказал Любомир.

Солдаты подхватили Лукашова на руки.

Ушедший к Оресту Подкова оставил Карантая за себя, и теперь тот, обрадовавшись власти, сурово покрикивал на подначальных. Они занимались оборудованием убежища.

Бункер уже был покрыт бревнами и досками. Теперь занимались маскировкой. По одному, по два уходили как можно дальше, возвращались с жирными пластами дерна. Володька Задорожный и его ровесник Проворный занимались укладкой. Карантай указывал:

— Здесь поплотней подложь. Не на один день робим. Не видишь, слева просвет.

— Возьми да поправь! — огрызнулся Проворный.

— Ты с кем— говоришь, сука?

Кася фыркнула.

— Не скаль зубы, шлюха! — обозлился Карантай. — Заставлю дерн таскать.

Она примолкла, продолжая штопать какие-то тряпки.

Стемнело. Работу прекратили. Карантай опустился в бункер и остался доволен. Было приятно думать, что сегодняшнюю ночь можно будет провести под крышей. Он распорядился, чтобы все спустились в бункер, часовым поставил Проворного.

— Сегодня не моя очередь, Зоряна.

— Очередь устанавливаю я. И тебя спрашивать не буду. Задорожный пусть отдыхает, заслужил.

Глубокой ночью Володька осторожно выбрался бункера.

— Ты что? — спросил Проворный.

— Не спится.

— А у меня глаза что камни, книзу тянут.

— Давай, постою. А завтра ты меня подменишь. Проворный колебался.

— Не хочешь, как хочешь.

Володька закинул автомат за спину и отошел к кустам.

— Подмени, — сказал Проворный. — Засну, еще хуже будет. Подкова убьет, если спящим застанет.

Он зевнул и спустился в бункер.

«Слава богу, — облегченно подумал Володька, — а то оглушить бы пришлось».

Он отошел от бункера.

Прошумела крыльями ночная птица. Покопавшись в кармане, Володька достал сигарету, прикурил. Послышался крик филина. Через минуту крик повторился. Володька зашагал по старой листве.

— Кто идет? — спросили из темноты.

— Часовой.

— Время?

— Полночь! — чуть не закричал Володька.

— Ну, как, — пожимая руку ему, спросил Башкатов. — Все на месте?

— Все в порядке, товарищ лейтенант. Спят. Пойдемте скорее.

Из темноты потянулась цепь солдат.

Карантай проснулся сам не зная отчего. Несколько раз повернулся с боку на бок, задумался. Ему причудилось, что он разузнал какие-то очень важные секретные сведения. «Взял я этот секрет в зубы — и-и-и прощай, мачеха Украина. Махнул через границу к самому Степану». Представилась ему эта картина необычайно явственно. «Здравствуй, — говорю, — голоштанный повелитель. Привет тебе от Карантая собственной персоной». Позеленел Степан от злости, да как вскочил, как закричал: «Да ты знаешь, что я сам Бандера, да я тебя…». — «Не горячись, пан Бандера, — останавливаю я его. — Что с того, что ты Бандера. А я вот Карантай, собственной персоной. И плевал я на тебя, на всю твою «самостийную». Понял? Почему? Да потому, баранье твое рыло, что секрет знаю. Добыл такой секрет, что ты от зависти лопнешь». — Залебезил передо мной Степан — и туда и сюда: скажи, мол, что за секрет. А я ему: «Веди меня до самого главного американца, только ему открою тайну. Ска жи ему, пусть приготовит сто тысяч долларов, нет — двести тысяч, самых настоящих, американских». Некуда деваться Степану, повел меня к самому, что ни есть главному американскому генералу. А я ему тихонько на ухо: «Прогони отсюда Степана, не хочу, чтобы он знал мой секрет, и баста». Рявкнул генерал — пан Бандера как сквозь землю провалился. Посадили меня в бархатное кресло, угостили сигарой с золотым ободком. Поставили коньяк, виски, шампаньское, какие только миллионеры и генералы пьют. «Ну, сказал, Карантай, что за секрет ты принес мне?» Я ему в ответ: «Вали наличными полмиллиона и баста… Вот сюда, прямо на стол — пачками». Выложил он мне доллары — новенькие, только отпечатанные. Я, конечно, их пересчитал, сложил в карман, — нет, в кожаный портфель, или еще лучше в чемоданчик, и — бах ему в ухо секрет… Побледнел генерал от счастья: «Да мне и миллиона не жалко за такой секрет, что ж ты раньше не сказал, дорогой мой… О-кэй! Да я озолочу тебя!» — «Не надо, говорю, мне и этих хватит». Но он настоял. Вышел я на улицу уже не просто Карантаем, а паном Карантаем, а там дожидается меня Степан. Вытащил пачку долларов — так и быть — бросил ему и сказал еще раз: «Плевал я на твою «самостийную»! Понял, плешивая твоя морда? Езжай сам туда, поброди по горам, по лесам, а я вольный казак теперь. Захочу в Париже жить — давай Париж, захочу — в этом самом, как его, ну — самый главный американский город — давай и его… Потом сел в машину, прихватил дивчину — и-и…» — Карантай горестно вздохнул.

Поворочавшись, он решил выползти на воздух. Поднялся, закурил.

— Эй, Проворный, иди закури — тихо позвал он. — Ты что, оглох?

Никто не отвечал.

«Здесь что-то нечисто», — уже не на шутку забеспокоился Карантай.

Где-то хрустнула ветка. Опытного бандита нельзя было провести. Так она может хрустнуть только под ногой человека. Думая, что это возвращается Проворный, Карантай притаился за деревом, с нетерпением ждал минуты, когда он сможет обрушить на его голову ругань.

Но что это? Отойдя в сторону, Карантай замер. Когда люди приблизились — он не увидел, а скорей догадался, что это солдаты, и бросился бежать в лес.

Оцепив бункер, Башкатов легонько подтолкнул Володьку.