Кейд с трудом сглатывает, его лицо бледнеет в свете наших телефонов. Он выглядит таким же печальным, как и я.

— Она получила письмо. Письмо с угрозами. Она подумала, что это от «Сынов дьявола», и рассказала мне об этом. Я подумал, что это просто какая-то ревнивая девчонка пытается разозлить её, напугать. Когда она ввязалась в драку, я решил, что это она. Что на самом деле это не «сыны». Они работают на нас, черт возьми! По крайней мере, на наших отцов. Так какого хрена они стали бы причинять ей боль?

— Её отец... — начинаю я, но Кейд качает головой.

— Нет, всё это хуйня. Много лет назад это могло бы иметь значение, но моя семья взяла её и её мать под своё крыло. У «сынов» нет причин связываться с ней сейчас, зная, что мой отец защищал их, ведь он один из тех, на кого они работают. — Он проводит обеими руками по волосам, впиваясь пальцами в кожу головы. — В этом нет никакого ёбанного смысла.

— И никто не подумал рассказать мне обо всем этом? — У Дина мрачное выражение лица, губы искривлены от гнева. — Письма, сталкеры, я впервые слышу обо всём этом. Я знал, что Афина ввязалась в драку, чёрт возьми, я помог ей разобраться с последствиями, но всё остальное для меня новость. И когда же, чёрт возьми, кто-нибудь собирался просветить меня?

— Я не собирался, — холодно говорит Кейд. — Потому что ты слишком беспокоишься о своей драгоценной победе и управлении этим городом, чтобы думать о самой девушке.

— О, не веди себя так, будто ты это делаешь! — Огрызается Дин. — Ты просто хочешь обладать ею, как и я. Ты одержим ею, не называй это иначе, как болезнью, которую ты лелеешь годами. И теперь ты получил свою дозу. Не делай вид, что любишь её только потому, что наконец-то засунул в неё свой член.

— Заткнитесь нахуй! — Я пристально смотрю на них обоих. — Прекратите, блядь, спорить о том, заботитесь вы об Афине или нет, потому что, стоя здесь и ведя этот спор, кажется, что вам, блядь, всё равно. Возможно, она сейчас в реальной опасности, а вы всё ещё спорите о том, где были ваши члены. — Я качаю головой, чувствуя, как гнев разливается по моим венам, разогревая кровь, пока не чувствую, как она приливает к шее. — Вы двое можете пойти со мной или нет, но я собираюсь попытаться выяснить, где она. И если она у них в руках, они, черт возьми, пожалеют о том дне, когда даже подумали поднять на неё руку.

— Куда мы собираемся пойти? — Дин хмурится. — Мы не имеем ни малейшего представления, где они.

Я мрачно улыбаюсь.

— Собираемся начать с их клуба. И задать несколько вопросов. А затем перейдём к делу.

ДИН

Я уже много лет не видел Джексона с такой стороны. Холодная ярость на его лице пугает даже меня. В последний раз я видел его таким, разъярённым и жаждущим чьей-то крови, в ту ночь, когда Натали погибла.

А теперь исчезла Афина.

Джексон может притворяться, что ему наплевать на игру, что он не участвует в этой битве, но он заботится об Афине. Он заботится о ней так, как мы с Кейдом не могли себе представить, потому что были так сосредоточены на игре. Но всё это время Джексон заботилась только о ней. Я знаю, что в некотором смысле он видит в ней Натали, и его влечение к ней смешано с болезненной потребностью снова прикоснуться к своей давно потерянной любви, быть с ней каким-то ощутимым образом. Он так и не смог её отпустить.

Но, конечно, он не может заполучить Афину, не нарушив всех правил, которые сам для себя установил. Однако ни одно из этих правил не включает в себя запрет на то, чтобы убить того, кто причиняет ей боль.

Что меня смущает, так это то, какого черта «Сыны Дьявола» вообще хотят заполучить её. И мысль о том, что они могут с ней сделать, бесить меня так же сильно, как Кейд или Джексон.

«Сыны дьявола» – это наша банда, или, скорее, нашей семьи. Они – силовики. Те, кто выполняет работу, слишком грязную для любого из нас. Наш питомец для них так же недоступен, как и для всех остальных, независимо от того, кем был её отец и что он сделал с ними. Они не имеют права даже пальцем её тронуть, а если бы они это сделали, то я был бы рядом с Джексоном и нарушил бы все до единого правила.

Никто не имеет права наказывать Афину, причинять ей боль, делать с ней что-либо, кроме меня. Или нас, после сегодняшнего вечера, но эту проблему мне придётся решить позже. Мы с Кейдом как раз ссорились из-за этого, когда вошёл Джексон, но этот вопрос придётся обсудить позже. В конце концов, Афина должна быть жива и невредима, чтобы мы вообще могли из-за неё ссориться.

Если они причинили ей боль…

Что-то тёмное и смертоносное шевелится внутри меня. Я никогда не был так склонен наслаждаться кровью и насилием, как Кейд. Джексону это тоже совсем не нравится. Вот почему так страшно видеть эту жажду крови в его глазах. Вот почему он участвует в тех подпольных боях, о которых, как он думает, мы не знаем, – это способ выплеснуть злость, которую он не хочет вымещать ни на ком другом. Я предпочитаю, чтобы всё было чисто и элегантно, а грязная работа делалась незаметно, чтобы мне не приходилось на неё смотреть. Кейд – тот, кому нравится идея насилия.

Я до сих пор помню то первое испытание, когда мы все должны были застрелить тех людей на складе. Я помню, как Кейд без проблем справился с этим, как Джексон позеленел и его вырвало на улице. Я не хотел убивать человека, но это было неизбежным злом. Я сделал это без удовольствия или эмоций по поводу этого действия и оставил его позади. Это была часть жизни, которой я не мог избежать.

Боль и наказание, которые мне нравятся, я испытываю в спальне. Вот почему мне так понравилась Афина. У неё есть желания, которых никто из нас не ожидал, и мне доставляло удовольствие вытягивать их из неё, находить порочные нити и разматывать их, пока она не затрещит по швам.

Она моя.

Никто не прикасается к тому, что принадлежит мне.

— Пошли, — говорю я, кивая головой в сторону двери. — Я отвезу нас в клуб.

***

Будучи упрямым придурком, каким он часто бывает, Джексон настаивает на том, чтобы взять свой мотоцикл вместо того, чтобы ехать со мной и Кейдом. Часть меня это понимает, в конце концов, я не могу представить, что он так уж сильно хочет проводить с нами больше времени после всего, что произошло сегодня вечером. Я не пытаюсь спорить с ним, потому что всё, о чем я могу думать, – это как добраться туда, получить ответы, которые, по мнению Джексона, мы найдём.

Я не могу не задаться вопросом, что же мы оставим после себя.

Это не по нашей части, это выходит за рамки того, что мы должны были делать на данный момент. Каждый из нас убил человека, да, доказал, что мы мужчины, перед единственными мужчинами, которые имеют значение, участвовали в ритуале, сломали и принесли жертву, по крайней мере, мы так думали.

Сегодняшняя ночь доказала, что Афина совсем не сломлена.

Но дело не в этом. Дело в том, что всё это было приказано, всё, что нам было сказано делать, и теперь мы действуем не по правилам. Последствия этого будут, несмотря ни на что. Я знаю, что правильнее всего было бы пойти к моему отцу или к Кейду и сказать им, что Афина пропала. Пусть они разберутся с этим, выследят крошку, где бы она ни была, и кто бы её ни похитил, и надеяться, что они смогут найти её, пока она ещё жива и, по большей части, цела.

Я знаю, что Джексон не собирается рассматривать это даже на секунду, и я не уверен, что Кейд тоже стал бы.

Я даже не уверен, что я смогу.

Мысль о том, что Афину могут ранить или убить, лишает меня всякого здравого смысла. Его и раньше не было, например, когда мы уходили из загородного клуба и я трахал её в лесу. Это была не игра. Это не было наказанием. Просто мы хотели друг друга. Как все нормальные люди. И пока это происходило, я хотел большего. Я хотел большего с ней. И это вроде как, было по-человечески нормально.

Проблема в том, что я не знаю, как быть нормальным.