— Да или нет, — говорит Джексон, потянувшись к подолу своей футболки и снимая её. — Но я выйду с тобой на ринг, Афина.

Я смотрю на него, но не из-за его обнажённой груди, хотя это впечатляет. Он худощавый, но в то же время очень подтянутый, на груди и животе сплошные мышцы, а не жир, руки крепкие и жилистые. Он выглядит опасным, с зачёсанными назад волосами и двумя пирсингами в нижней губе, его тёмные глаза устремлены на меня, когда он кивает головой в сторону ринга. — Сначала дамы.

Я смотрю на его синяк на боку, который расползается по нижним рёбрам, весь черно-фиолетовый. В остальном он весь в ссадинах, но это конкретное место выглядит ужасно.

— Ты уверен, что тебе стоит делать это сегодня, после... — Я беспомощно указываю в его сторону, не зная, что сказать, что он сделал на самом деле. — Ты выглядишь так, будто тебе нужно сходить к врачу, а не тренироваться со мной.

— Я в порядке, — резко отвечает Джексон. — И не будь со мной так снисходительна, Афина, я буду знать. И я не собираюсь уступать.

— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох. Я не хочу причинять ему ещё больше боли, но, если он и дальше будет продолжать вести себя глупо, я не смогу его остановить. — У нас будут зрители?

— Черт возьми, нет. — Дин закатывает глаза. — У меня есть дела поважнее, чем смотреть, как Джексон наносит удары, а ты пытаешься от них увернуться. Увидимся дома, ребята.

Кейд колеблется, его глаза устремлены на Джексона с какой-то жгучей ревностью, как будто он жалеет, что не вызвался добровольцем.

— Я тоже ухожу, — наконец говорит он. — Не причиняй себе вреда, Афина. Я накажу вас обоих, ублюдки, если что-нибудь случится с её лицом.

Я смеюсь.

— Это моё лицо, Кейд. Я решаю, что с ним делать.

Его взгляд темнеет.

— Чёрта с два.

Я не думала о том, каково это остаться наедине с Джексоном на ринге. В зале становится пугающе тихо, когда он бинтует руки, протягивая мне рулон бинтов.

— Есть перчатки, — добавляет он. — Тебе, наверное, стоит тренироваться не только с бинтами.

— Ты дерёшься в перчатках? — Я киваю на костяшки его пальцев, когда он начинает наматывать боксёрские повязки на руки. — Мне так не кажется.

— Не имеет значения, что я делаю. Используй перчатки, Афина. — Голос Джексона твёрд. — По крайней мере, пока ты не попрактикуешься.

Это справедливо. Как бы сильно я ни хотела быть жёсткой, я также не хочу сильно спорить с тем, что он не хочет тренироваться со мной. Тренировка на мешке – это одно, но есть большая разница между этим и спаррингом с реальным человеком. Так что я иду за перчатками.

— Ты подрался? — Спрашиваю я, надевая их на руку. — Или ты пошёл и специально подрался? Есть разница.

— Я знаю разницу, — коротко говорит Джексон. — А почему я должен тебе это говорить? — Он хватает пару перчаток и садится в центре, наблюдая за мной. — Это не твоё дело.

Я пожимаю плечами.

— Я не знаю. Просто веду светскую беседу, я полагаю.

— Ты же знаешь, я не люблю светские беседы.

— Отлично. Не говори мне. — Я следую за ним к центру ринга, принимая боксёрскую стойку. — Ты прав, это не имеет значения.

— Я подрался, — наконец уступает Джексон. — Специально. — Он поднимает перчатки. — Давай, начинай тренироваться. Ты знаешь, что ты должна делать.

Я делаю это и почти сразу же чувствую, что возвращаюсь к привычке, что старая мышечная память берёт верх. Я даже не могу сосчитать, сколько часов я проводила за тренировками с моим тренером, старым седым боксёром, который был одним из охранников у «Сынов дьявола» и другом моего отца.

Больше он ему не друг. Ни один мужчина не поддержал моего отца после того, что он сделал. Это сделала только моя мама, и мы с ней всё равно что в бегах от своих бывших «братьев».

Приятно размять эти мышцы, снова войти в ритм, все мои мысли сосредоточены на центрах этих перчаток, на том, чтобы предугадать, какой удар Джексон нанесёт следующим: левой, правой, левой, апперкот, выпад, снова левой, теперь перчатка движется вниз, затем снова вверх, и я чувствую, как моё тело кружится в этом старом знакомом танце, как мои мышцы с радостью откликаются на команды, которые отдаёт им мой мозг.

Это даёт мне ощущение, что, возможно, я смогу постоять за себя, если что-то случится, что, если на меня нападут, я не буду просто сбита с толку. По крайней мере, я смогу дать отпор.

— Готова к настоящему спаррингу? — Спрашивает Джексон, снимая перчатки, когда я, наконец, начинаю задыхаться, а мои руки ноют от постоянных тычков, апперкотов и выпадов.

— Конечно, — отвечаю я ему, хотя в глубине души мне хотелось бы присесть, хотя бы на секунду. Вместо этого я довольствуюсь глотком воды, не желая показывать ему свою слабость. Если он может провести спарринг с разбитыми костяшками пальцев и ушибленным ребром или с чем-то похуже, и я смогу не отставать, когда устану.

Я возвращаюсь в центр ринга, вытираю пот с лица и одариваю его дерзкой улыбкой, под стать любой из его ухмылок.

— Начинаем, чёрт возьми.

ДЖЕКСОН

У меня чертовски большие неприятности. Мне не следовало соглашаться на это добровольно. Не знаю, о чём я думал. Зрелище того, как Афина поднимает тяжести, не говоря уже о том, что тренируется на мешке, было достаточно возбуждающим. Быть с ней на ринге, наблюдать, как она сосредоточенно работает перчатками, как напрягаются мышцы её плеч, рук и пресса, когда она танцует взад-вперёд и наносит практически каждый удар?

Господи, всё, чего я хочу, – это трахнуть её прямо здесь и сейчас.

Я не должен был с ней драться. Ничего хорошего из этого не выйдет. В какой-то момент она завязала свою майку узлом прямо под грудью, так что я могу видеть бледную поверхность её пресса, как и пот, блестящий на её коже и стекающий на пояс её штанов для йоги. Её задница в них выглядит так чертовски привлекательно, когда она подходит, чтобы взять свою бутылку с водой, и мне хочется сказать ей, чтобы она взялась за верёвки, наклонилась, а я тем временем сдёрну их и погружусь в неё по самую рукоятку.

Я мог бы сказать ей сделать это. И я уверен, что она бы так и сделала.

Я выкидываю эту мысль из головы. Я здесь не для того, чтобы трахать её. Я здесь для того, чтобы научить её драться, чтобы другие парни заткнулись. Нет абсолютно никаких причин не пускать Афину в спортзал, кроме как просто перечить ей, что, как я знаю, ребята и делают.

— Какими боевыми искусствами ты занималась? — Спрашиваю я, наблюдая, как она снова подходит ко мне в центре ринга. Этот дерзкий блеск в её глазах, усмешка, когда она говорит: «Давай, черт возьми, начнём», – всё это сводит меня с ума. Афина – это всё, что я мог бы пожелать в девушке, за исключением того, что обладать ею, значит обладать и городом тоже.

— Крав, немного муай-тай, немного БЖЖ. — На последних словах она улыбается, и я знаю, что она ждёт от меня какой-нибудь остроты по поводу БЖЖ, но это ещё не всё, так что я оставляю эту тему. Я не собираюсь ввязываться во что-то настолько лёгкое.

— Хорошо. Мы разучим несколько приёмов Крава. — Я сожалею об этом, как только это слетает с моих губ. В Краве много борьбы. В любом виде боя всегда присутствует элемент полного контакта, и я быстро добавляю: — Мы начнём с ударов. — Это, по крайней мере, касания на расстоянии.

Я выбрасываю руку, и Афина блокирует её без каких-либо проблем. То же самое слева, то же самое, когда я наношу удар левой ногой по её ноге. Мы занимаемся этим некоторое время, перемешивая, я переключаюсь слева направо и обратно, иногда дважды в одном направлении, и Афина каждый раз это улавливает. Она блокирует плавно и легко, и я могу сказать, что она не лгала, когда говорила, что раньше тренировалась в этом и у неё хорошо получалось.

Она могла бы стать отличным бойцом, и это интригует меня не только в сексуальном плане. Это заставляет меня задуматься, какой бы она была в реальном бою, в паре с какой-нибудь другой задиристой девчонкой, чьё имя значилось бы на карточке для участия в подпольных боях. От одной этой мысли у меня по спине пробегает дрожь возбуждения.