— Ты можешь делать всё, что захочешь, — шепчет она. — Кончить мне на лицо, трахнуть меня в задницу. Ты такой чертовски горячий. Я просто хочу провести ночь. Ничего серьёзного. Просто марафон на всю ночь.

Я просто хочу провести ночь.

Она не могла этого знать, но эти слова убивают моё желание быстрее, чем что-либо другое. Потому что я помню, как другая девушка, темноволосая и с розовыми губами, смотрела на меня снизу вверх и шептала, что ей нужна всего одна ночь. Ночь, которая переросла в другую, и ещё в одну, и ещё в одну, пока мы не влюбились друг в друга так сильно, что почти ничто не могло нас разлучить.

— Нет, — повторяю я, отступая назад. Я хватаю полотенце и снова заворачиваюсь в него, хотя это не очень помогает скрыть мой неистовый стояк. — Я ухожу.

— Какого хрена? — Пикси сердито смотрит на меня. — Серьёзно? Ты что, слишком хорош для меня? Только потому, что ты гребаный Кинг?

— Вовсе нет, — заверяю я её. — Я просто не хочу тебя трахать.

На её лице такое изумление, что я почти смеюсь, хватаю свой рюкзак и убегаю оттуда к чёртовой матери.

До того места, где припаркован мой мотоцикл, чертовски долго идти пешком. Я одеваюсь на улице, бросаю боксёрские трусы в рюкзак и отправляюсь в долгий путь. Пока я иду, боль в боку только усиливается, кратковременный кайф от травки и притупление от алкоголя проходят. Но когда я возвращаюсь к своему мотоциклу, я всё ещё не готов ехать домой. Не готов встретиться лицом к лицу со всем, что ждёт меня там.

Вместо этого я еду по городу, наслаждаясь его тёмной тишиной, все магазины закрыты на ночь, и никого нет на улице. В Блэкмуре не так много баров или клубов, только один паб, который всё ещё открыт, если вы хотите повеселиться, вам придётся проехать пару городов. Так и подмывает зайти в паб и пропустить по стаканчику. Люди там узнают меня, будут задавать вопросы о моем разбитом лице и костяшках пальцев, а потом сплетничать об этом. Я не хочу иметь дело ни с чем из этого. Поэтому вместо этого я просто медленно еду по городу, рёв моего мотоцикла наполняет ночной воздух, и все, о чём я могу думать, – это о том, как чертовски неуместно я себя здесь чувствую. Я бы чувствовал себя более комфортно, если бы принадлежал к «Сынам дьявола» или к одной из других байкерских банд, а не к одной из семей-основателей.

Это ноющее, зудящее чувство снова охватывает меня, отчаянная потребность уехать, просто продолжать ехать. И на минуту я задумываюсь. Может быть, никто не придёт за мной, может быть, я смогу скрыться от них, если сделаю это. Но даже когда я представляю, как еду дальше, миную границы Блэкмура и выезжаю на свободное шоссе, пока больше не смогу вести, может быть, отправляясь аж в гребаную Калифорнию, где пальмы, пляжи и девушки в бикини, я знаю, что не смогу.

Она удерживает меня здесь. Они обе. Девушка, которую я не смог спасти, и та, которую я всё ещё не могу, но, возможно, я смогу помочь защитить. Если Дин будет слишком груб с ней, если он отбросит её в сторону, если он будет плохо с ней обращаться, я смогу присмотреть. В конце концов, я буду его правой рукой и смогу как-то помочь Афине.

Уйти сейчас – всё равно что бросить её.

Блядь.

Мне кажется, что ничто из этого не должно принадлежать мне, и никогда не будет принадлежать. Ничто никогда не будет принадлежать мне, кроме мотоцикла, на котором я езжу, и тех немногих вещей, которые мне дороги, и я чертовски хочу просто взять их и уехать. Забрать её и уехать.

Я еду так долго, как только могу, пока у меня не заканчивается бак и боль в рёбрах не становится невыносимой, а затем я направляюсь обратно к особняку.

Здесь тоже темно и тихо, когда я вхожу, держа шлем под мышкой и на ходу расстёгивая кожаную куртку. Я готовлюсь к звукам того, как Дин трахается наверху, к ворчанию и стонам, которые мне теперь приходится выслушивать почти каждую ночь, но, к моему облегчению, ничего этого нет, когда я поднимаюсь на второй этаж.

Я предполагаю, что Афина спит в комнате Дина, где он держал её большую часть прошлой недели, но вместо этого, проходя мимо её двери, я слышу тихое сопение, когда останавливаюсь перед ней. Я понимаю, что она там, и моё сердце бешено колотится в груди, когда я поворачиваюсь к ней, кладу руку на дверь и приказываю себе не делать того, что я собираюсь сделать дальше.

Афине запрещено запирать дверь. Это прописано в правилах того гребаного контракта, который они заставили её подписать. И вот, когда я поворачиваю ручку, она легко поддаётся, дверь распахивается на хорошо смазанных петлях, которые не издают ни звука.

Она лежит в постели и крепко спит, свернувшись калачиком на боку и обернув талию одеялом, обнажая плечи и предплечья под майкой, в которой она спит. Я никогда не знал, в чем она спала, я никогда не видел её в постели, и мне кажется, что это своего рода интимное знание, которое мне не должно быть позволено знать.

Что произойдёт, если я заберусь к ней в постель прямо сейчас? Проснётся ли она? И что произойдёт после этого, если она это сделает? Разозлится ли она из-за того, что я без разрешения забрался в её комнату и в её постель? Или она сонно повернулась бы в моих объятиях, подставила бы подбородок для поцелуя, прижалась бы ко мне всем своим мягким телом и закинула бы свою ногу на мою? Я так легко могу себе это представить, как я мог бы просунуться между её ног, без раздумий скользнуть в неё, двигаясь вместе медленными, ленивыми движениями, держа её в своих объятиях.

Блядь. Это не то, что я должен думать о ней. Это романтическая хрень, любовные отношения, то, чем я раньше занимался с Натали. Не так я должен думать о нашем питомце, теперь питомце Дина – девушке, которую мне запрещено любить и которую я не могу взять себе в жёны. Не без того, чтобы поступиться всеми своими принципами.

Я думаю, Афина – слабость для всех нас, но особенно для меня. Она бросает вызов чувству собственного достоинства Дина, она сводит Кейда с ума, и она заставляет меня хотеть того, чего, как я думал, я перестал хотеть, что, как я думал, давным-давно умерло.

Каким-то образом она нашла брешь в нашей броне, и это опасно. Она может так или иначе сломить каждого из нас, если продолжит свои попытки.

Иногда я хочу её больше, чем хочу дышать. Но для всех нас было бы лучше, если бы она ушла.

Я смотрю на её нежную кожу, на её полные губы, слегка приоткрытые, когда она дышит, и мне так сильно, до боли, хочется прикоснуться к ней. Мой член снова возбуждён, он твёрдый, как камень, и джинсы становятся неудобно тесными. Я думаю о том, каково это было бы, если бы она снова пососала его, почувствовать, как она с любопытством играет с моим пирсингом, изо всех сил стараясь взять меня в рот целиком. Я хочу снова попробовать её на вкус, услышать её тихие стоны, заставить её кончить.

Стиснув зубы, я отворачиваюсь от неё, тихо выхожу из её комнаты обратно в коридор. Вопрос уже не в том, кому она должна принадлежать. Правда в том, что она не должна принадлежать никому из нас.

Афина никогда не должна была быть жертвой.

АФИНА

Самое странное во всей этой хреновой ситуации то, насколько я к ней привыкла. Мне стало легче с тех пор, как у меня появилась своя одежда и кое-что из моих вещей здесь: несколько книг на полке в моей комнате, одежда, в которой я чувствую себя знакомой и удобной. Но я также привыкла к рутине, даже несмотря на то, что парни подвергают меня всякому дерьму, она всё равно есть. Я спускаюсь вниз на завтрак, а они сидят за столом, шутят и смеются, как, я думаю, делают все остальные ребята в колледже. Они даже не останавливаются, когда я вхожу в комнату, они просто продолжают болтать о спорте, вечеринках или о чём-то ещё, о чём им есть поговорить, пока я беру тарелку и накладываю себе завтрак.

Я должна напомнить себе, что дни, когда меня заставляли есть с тарелки, стоящей на полу, не так уж и далеки в прошлом, даже если мне кажется, что это так. Всего пару дней назад Дин отхлестал меня ремнём по заднице, Кейд прижал меня к шкафчику, Дин отвёз меня в загородный клуб и пригрозил, что отдаст меня друзьям своего отца на весь день. Я не чувствую себя в безопасности, даже если в это конкретное утро в столовой царит весёлое настроение, и ни у кого из парней, похоже, на сегодня для меня ничего не запланировано, по крайней мере, пока.