— Оставьте, дурни! — рявкнул папенька, прекрасно понимая, что происходит.

Козел подскочил ко мне, мягко боднул в бок. Я положил лапу ему между рогов.

— Мой!

— Самый лучший из нынешнего стада, — фальшиво улыбнулся управляющий. Кажется, у него были другие планы на этого скакуна. Наверняка пообещал его кому-то из богатых очередников.

Пора было освежить «кавалерийские» навыки. Я не был совсем новичком, на первом курсе университета научился ездить верхом во время археологической практики, на лошадей моя аллергия не распространялась. Василий Матвеевич предпочитал коляску, стесняясь короткого хвоста, но тоже умел держаться в седле. Стараясь скрыть дрожь в коленках, я наблюдал за тем, как взнуздывают моего козла. Когда все было готово, я угостил его заранее припасённой горбушкой хлеба и потрепал по холке. Тот ответил приветственным меканьем. Сесть в седло оказалось достаточно просто, куда легче, чем на лошадь, не знаю уж почему.

Нрав у моего Верного — так назвали его на заводе, а я не стал менять кличку — оказался отличным: в меру флегматичным, но весьма боевым в отношении противника. Я не раз потом благодарил отца за этого замечательного козла, который стал моим другом и соратником на долгие годы.

Вернулся в усадьбу я в приподнятом настроении. Семён выбежал встречать нас прямо к воротам, сжимая в лапах гербовое письмо. Заседание династической комиссии по нашему делу было назначено на последний день весны, оставалась как раз неделя.

— Вот что, — заявил Яроцап, когда ему сообщили дату, — пусть Вася занимается утром часа по полтора. Нельзя сейчас слишком растрачивать резерв, я пока не совсем понимаю, с какой скоростью он у него восстанавливается. А вот чтобы он не растерялся перед толпой не особо доброжелательно настроенных снобов, пусть пообщается эти дни с нашим светом. Многие соседи как раз открыли сезон садовых вечеринок.

— Васенька не любит такие развлечения, ему там неловко, — нахмурилась бабушка.

— Именно! Пусть потренируется игнорировать косые взгляды.

— Яроцап прав, — поддержал друга папенька, — Василий ни разу не появлялся на публике с тех пор, как вернулся из Мурляндии, только в академии, но там своя атмосфера.

А мне было даже любопытно познакомиться с местными аристократами. Освоившись в кошачьем мире, я перестал стесняться доставшегося мне от Василия Матвеевича короткого хвоста. А потому легко принял приглашение на литературный вечер у нашей дальней соседки Ефросиньи Игнатьевны. Её козья ферма обеспечивала молоком всю губернию, а сыры, сваренные в её хозяйстве, подавались к императорскому столу. Но помимо мясо-молочной продукции госпожа Керн — ага, привет Анне Петровне — славилась своей любовью к чтению и знакомствами в писательской среде. Несмотря на завидную бытовую магию, до котернета или хотя бы синематографа местный мир ещё не додумался, книги, журналы, газеты и прочие печатные издания играли в жизни котиков огромную роль.

Модных авторов боготворили, ступени их домов поклонники засыпали цветами, а на стенах и заборах писали слова любви и восхищения. Иногда, правда, к сомну почитателей присоединялись критики, и их послания порой могли ранить нежные души литераторов. Я знал всего одного начинающего писателя — Евдокима, но, как оказалось, сочинительство тем летом было весьма популярным увлечением среди дворянства, хотя подлинные таланты встречались нечасто.

Усадьба Ефросиньи Игнатьевны была одной из самых интересных в округе. Внешне дом напоминал готический собор, но при этом, как ни странно, выглядел весьма уютным. Весь первый этаж с высокими сводами и просторными галереями был предназначен для приёма гостей и прочих представительских нужд. Хозяева жили на втором и третьем, причём там крупный кот — а Маркус Эмильевич был настоящим великаном — задевал кончиками ушей деревянный потолок; все комнатки, кроме семейной столовой, были размером едва ли больше, чем моя детская. Впоследствии, побывав в самых разных особняках, дворцах, избах и так далее, я усвоил, что наши котики предпочитают в обыденной обстановке спать, есть, читать, отдыхать в тесных помещениях, вот нравится им ощущение коробочки. Так что малогабаритность комнат никак не была связана с благосостоянием семьи, его демонстрировали бальные и банкетные залы да подъездные аллеи.

Соседи, даже ближайшие, кроме Яроцапа, были мне совсем не знакомы, последний раз я встречался с ними подростком, ещё до отъезда за границу. Общие службы в церкви Вася пропускал с детства, семья оплачивала частные визиты священника — не зря у нас был своя часовенка.

Скажу без ложной скромности, моё появление вызвало настоящий ажиотаж, тем более слухи о нашем визите в Третье отделение уже расползлись по всем усадьбам.

В просторной гостиной, больше напоминающей театральный зал с крошечной сценой и внушительным партером, мыши было негде присесть, кажется, весь свет губернии собрался под этой крышей. И все любопытные кошачьи морды уставились на меня, стоило нам произнести слова приветствия хозяйке и присутствующим.

Я, к собственному изумлению, не почувствовал ни малейшего смущения, скорее ощутил лёгкое высокомерие, отмечая некоторую провинциальность нарядов местных дам. Хотя откуда было мне знать кошачью моду? Кажется, во мне говорил след Мурлынова. Я широко улыбнулся всем сразу, подражая принцессе Анне, спокойно выдержал пытливые взгляды гостей и их бурное шушуканье.

Коты и кошки самых разных мастей и возрастов держались малыми группками. Мне сразу бросился в глаза тот противный огневик, который ржал надо мной в таверне. Бело-черный тощий ушастый кот меня тоже узнал, судя по его неприязненному выражению морды. Папенька тихо шепнул мне в ухо:

— Это Акакий, сын и наследник Фомы, единственный маг среди потомства. Именно из-за него отца первого в очередь на мой титул поставили. Сам Фома — фиговенький погодник, дождь минут на пять с большим трудом продлить может. Получается, два поколения подряд одарённые.

Я понял, почему Акакий тогда почти впал в панику.

Пусть я ещё не получил титул княжича, но ходатайство принято, комиссия назначена, так что некоторые почтенные дамы уже были готовы рассмотреть меня как кандидата в женихи их юных дочерей. Я оглянуться не успел, как оказался в компании сестёр Окуньковых — милых кошечек чуть младше меня.

— Как удачно, что вы приехали к нам, Василий Матвеевич. Ваш сторонний взгляд будет очень ценен, — кокетливо улыбнулась мне Ольга, младшая из сестёр, пухлая белая кошечка с бледно-голубыми глазами. Моя звенигородская бабуля называла такой оттенок «цветом линялых кальсон».

Ольга родилась кошкой по ошибке — трещала она как сорока. Через полчаса мои уши уже свернулись трубочками, зато я всё знал о новомодном увлечении дворянской молодёжи — литература правила балом. Хомячинской губернии это касалось особым образом: именно в наших краях располагалась дача знаменитого Белкина, чьими произведениями зачитывалась вся Великая Котовия от моря до моря. Появление его следующей книги ждали целыми городами. Именно его слава стала путеводной звездой для нашего Дусика, если Чижик, конечно, не соврал.

Белкин положил начало недавнему обычаю печатать роман в журналах поглавно. Однако к графику издательства жестокосердный писатель относился легкомысленно, и публика страдала, как от наркотической ломки, в ожидании очередной порции приключений любимых героев. Читатели изнывали от нетерпения и терроризировали редакцию и типографию: бедные работники были вынуждены пробираться в контору чуть ли не ползком по канавам.

Потом началось паломничество к дому Вольдемара, тот закрылся от всех, а как-то ночью сбежал в неизвестном направлении. Романтически настроенные кошки залили слезами все дачное крыльцо, подтопили террасу, а сад стал превращаться в болото. Чтоб направить энергию читающей публики в менее разрушительное русло, издатель Белкина объявил конкурс рассказов — дворянским собраниям предложили выбирать лучшие на своём местном уровне и победителя отправить в редакцию, которая напечатает рассказ в очередном номере «Котовьей старины», пока нет новых глав от Белкина.