— Как, вы не знаете? Фома Кистеньевич подал прошение, чтобы козлезавод признали неотъемлемым имуществом титула. Я подумал, вы по этому поводу.

— Скотина, — прошипел сквозь зубы князь. — Нет, согласно закону Великой Котовии, я извещаю власти о магическом даре моего сына Василия Матвеевича.

— Как? Что? Это ж невозможно.

— Извольте проверить!

Землеройкин, не сводя с нас изумлённо-сочувствующего взгляда, достал из специальной коробки знакомый мне уже шар-индикатор и положил на мою ладонь. Поначалу ничего не изменилось, магомер, наверное, целую минуту оставался белоснежным, я даже растерялся. Начальник отделения хмыкнул, фыркнул и хотел забрать свой шарик. И тут сфера вспыхнула таким ярким огнём, что Землеройкин испуганно отскочил от меня. Фиолетовые всполохи были почти неразличимы из-за яростного голубого сияния, охватившего шарик. Почему-то сегодня главной во мне объявила себя воздушная стихия.

— Ой, — только и сумел пробормотать «третий», заворожённо смотря на индикатор. — Да вы присаживайтесь, — запоздало пригласил он, указав на диванчик и кресла у окна. Потом взял протянутые папенькой бумаги, достал с полки здоровенный талмуд и стал что-то туда записывать.

«“Войну и мир”, что ли, сочиняет?» — подумал я, когда прошла четверть часа, а Землеройкин всё сидел за той книгой. Потом он пододвинул к себе отдельный лист зеленоватой гербовой бумаги и снова погрузился в писанину. Ещё через полчаса мы получили конверт для Династической комиссии. «Первичная аттестация: магически одарён. Воздушная стихия. Нач. Хомяч. III отд. Гос. порядка», — всё, что было написано на нашей бумажке. «Обалденная скорость письма!» — шепнул мне Яроцап, похлопав по плечу. Мы церемонно простились с Землеройкиным, который теперь смотрел на меня, как на чудо божье, и отправились в здание напротив, где располагалась окружная Династическая комиссия: обращаться сразу в столицу, минуя местные органы власти, было не принято.

В комиссии лишь взяли наше прошение и свидетельство от Третьего отделения, но не удостоили приёма ни у кого из руководителей. Вполне логично, ведь во главе этого учреждения стоял Муркин, ненавидящий всех «К».

Мы садились в экипаж, когда к нам выскочил Землеройкин с ещё одним конвертом.

— Это вам для обращения в столицу. Мне уже донесли, что Муркин велел потерять ваши бумаги.

— Споро! Спасибо, Михал Боньевич, — пожал ему лапу мой отец.

— Ты смотри-ка, молодец Землеройкин. Правильную сторону выбрал. А Муркина проучить надобно, — пригладил вибриссы Яроцап.

— Непременно. Он шурин Мурлинским, вот и гадит нам, как может. Не хотел переться в Мяуславль, да делать нечего.

— А мы с Василием пока будем дар осваивать. Ещё спалит наш мальчик хвосты Мурковским выскочкам.

Папенька в тот же вечер отбыл в столицу, а Яроцап следующим утром увёл меня на тренировку. Было решено не посвящать пока никого в наши дела, а потому уроки проходили в усадьбе Кысяцкого, где жил он бирюком в окружении трёх верных слуг, кухарки да экономки. Собственной семьи у генерала не было, как тут говорилось, он был «женат на армии». Его единственная сестра против воли родителей вышла замуж за «птаху», и с ней Яроцап почти не общался, знал только, что седмицы четыре назад у него появился племянник.

В первый же день наших занятий стало ясно, что способности у меня есть, но вот умения давались с большим трудом. Я отлично знал теорию, но сила слушалась меня как-то странно. Мне казалось, что я буду всё схватывать с лёту, во мне проснутся знания Мурлынова и Масянского. И подобно тому, как легко и беспроблемно я читал лекции и составлял формулы в академии, так и управляться магией буду с полпинка. Реальность меня быстро отрезвила. Я не смог выбросить банальный фаербол, как ни копировал все движения наставника, и весь взмок, пытаясь зажечь клочок соломы.

— Взрослым осваивать науки всегда сложнее, — утешал меня Яроцап, — главное, от усердия всю Великую Котовию не спали. Стары мы с твоим отцом новые страны осваивать. Дай нам умереть в покое и уюте, а не развалинах этого мира.

Поход по инстанциям занял у папеньки целую неделю. Всё-таки наш случай был неординарным, позднее проявление магии было редкостью. Главная династическая комиссия, как и губернская, находилась под влиянием «М», но благодаря связям Кошанских медленно, но верно бюрократическая машина начала вертеться.

Все это время я провёл у Кысяцкого в занятиях, делая перерыв лишь на еду и сон. Мне нужно было как можно лучше освоиться с магией, чтоб не позволить никому сомневаться в моей одарённости. «М» искали любой повод отказать в пересмотре наследственного дела и посмеяться над Кошанскими. Если б канцлер не сменился, то нам смогло бы помочь только прямое обращение к Государю, коли б удалось добиться аудиенции. При Кысянском же власть «М» в наследственных делах не была уже такой абсолютной.

Распорядок нашего дня был очень прост. Ночевал я в родном доме. Так потребовала бабушка. Она сама приезжала вечером на лёгкой коляске, чтоб забрать меня. «Васе нужно хорошо высыпаться! Знаю я твои походные условия, Ярик. Наш мальчик к такому не привык». Остальное время проводил у Яроцапа. Ели мы по-простому и быстро, без всяких разносолов: мясо, хлеб, какую-то кашу да сметану на десерт. Иногда на обед были птицы и кролики — случайные жертвы наших тренировок. Важным правилом у котов было не губить никого напрасно: коль убил живность — употреби в пищу.

Кролики наравне с козлами и козами были значимыми сельскохозяйственными животными в Великой Котовии: их разводили на мясо и ради меха. А вот из домашних питомцев у котиков были морские свинки и шиншиллы, кое-кто держал ящериц.

К возвращению отца я мог худо-бедно дистанционно зажечь огонь — пока мы сосредоточились на комнатных свечах — и выпустить кривенький-косенький фаербол.

— Не будь ты так похож на отца, я б заподозрил, что каким-то образом в твоем появлении на свет Мурлынов поучаствовал. Он один тёмным огнём известен был, — пробормотал Кысяцкий, когда впервые увидел мой фаербол ярко-фиолетового цвета.

Папенька и бабушка были в восторге от моих успехов, хотя Яроцап считал, что я мог быть куда прилежнее и сообразительнее.

— Я прямо чувствую, что магия в тебе высокого уровня. А затруднения вызывают элементарные упражнения, их слабые огневики, которые потом вдесятером одну пушку обслуживают, влёт осваивают. Что тебе мешает?!

Я старался изо всех сил, но мы с магией как будто существовали в параллельных пространствах. Я знал, что и как необходимо делать, но результат был смешным и жалким. Вероятно, подобные мучения испытывал бедный Валерьяныч; понятно, что характер его стал премерзким.

Признаюсь, в этот последний месяц весны я напоминал сам себе нерадивого студента, который пытается нагнать весь упущенный материал. Только вместо годового экзамена мне предстояла аттестация перед комиссией.

— Тебе надо быть готовым показать владение магией. Магомер наверняка будет испорченным. Фома роет землю в поисках поддержки, а у вашей ветви Кошанских достаточно врагов при дворе, — Яроцап списался с кем-то из столичных знакомых и пришел к выводу, что борьба за возвращение меня в очередь наследования будет непростой.

Меня не нужно было уговаривать, я и сам лез из кожи вон. К концу третьей недели я вымотался полностью, и даже аппетит стал мне изменять.

— Хватит, Ярик, он так лапы протянет! Ему надо отдохнуть и отвлечься, — решил папа, озабоченно глядя на мою осунувшуюся морду, — забудьте о магии на неделю. В конце концов, не получится с первого раза, потребуем пересмотра решения осенью!

Папенька отвёз меня на свой завод и предложил выбрать себе в подарок семейную гордость — железнорога.

— Какое б решение в столице ни приняли, я знаю, что ты достоин такого скакуна.

«Своего» козла я увидел сразу: чёрный, как ворон, здоровенный, с широкой спиной, хоть трон сверху ставь, длиннющими и острыми, как сабли, рогами. Борода заплетена в косы, что твой викинг. Он поднял морду, и наши взгляды встретились. Железнорог легко перепрыгнул заборчик, за которым пасся в компании соплеменников и ринулся к нам. Кто-то из слуг закричал и бросился наперерез, чтоб защитить князя и меня.