Я решил сохранить в тайне своего внутреннего человека и подстроиться под обстоятельства. Моё тело действовало на автомате, совершая привычные манипуляции. Снял с вешалки на двери чистый фрак и штаны. Хорошо, что мне не пришлось очищать вчерашнюю одежду от туалетных опилок.

Мне было неспокойно за сегодняшние лекции, потому полчаса до завтрака прилежно читал свои конспекты. Затем отправился в столовую.

Огромный обеденный зал, напомнивший мне кадры из поттерианы, был заставлен длинными столами. У меня в глазах зарябило от множества котов и кошек. Целые шеренги серых, рыжих, чёрных, белых и черепаховых зверей, одетых в бордовую форму с эмблемой академии: раскрытой книгой и восходящим солнцем. Очень похоже на нашивки на курточках советских школьников. Другие кошки — помельче, в серых платьях и белых фартуках — разносили блюда и собирали грязную посуду. У меня аж дыхание спёрло. Будь я прежним Василием, валялся бы уже трупом. Слава Бастет, аллергия осталась с моим человеческим телом, но все равно в окружении такого количества мохнатых я чувствовал себя неуютно.

И тут собрались отнюдь не все слушатели Академии, где было два отделения: пансионеры и приходящие студенты. В зале завтракали только пансионеры. К обучению допускались ученики не моложе двух седмиц — кошачий возраст считался этими седмицами, которые были примерно равны нашим семи годам. Моему коту было три с половиной седмицы. Охренеть! Удивительное ощущение: вроде все эти сведения казались мне само собой разумеющимися и в то же время вызывали у моей человеческой натуры полный апофигей.

Преподаватели-коты носили одинаковые чёрные брюки и тёмно-синие сюртуки, дамам полагались такого же цвета платья. Просто снос башки, а не картина! Психическая атака круче, чем матросы на зебрах.

Я не почувствовал вкус еды, слишком занятый рассматриванием зала. И даже обрадовался этому, вспомнив правило дипломатов: никогда не спрашивай в незнакомой стране, из чего приготовлено блюдо. Меньше знаешь — проще пищеварению. В общем, решил и впредь не интересоваться меню. Едва ли меня обрадует фрикасе из мышей или шницель из крысы. Хотя некоторые люди сейчас и сверчков жрут. Но я был не настолько прогрессивен.

Моя теория магии была обязательной для двух младших потоков. Всего же в академии учились семь лет, чтоб стать дипломированным чародеем, или четыре — для корочки «помощника». В дальнейшем повышать квалификацию предполагалось на особом факультете совершенствования.

Магия у кошачьих была привилегией дворянского сословия, хотя изредка самородки появлялись среди мещан и крестьян. Их отслеживало специальное Третье отделение, ага, привет Николаю Палкину. Для титулованных особ владение магией имело огромное значение. Наследником рода становился именно магически одарённый, каким бы по счёту ни появился на свет. Пол тоже роли не играл. Если три поколения подряд не владели истинной магией — то есть не имели собственной магической силы, титул возвращался короне, а семья получала «рыбью» фамилию: Ершовы, Щукины и прочие. Часть кошачьей знати могла использовать магию благодаря артефактам, но была зависима от магов, ведь артефакты нуждались в регулярной подзарядке и прочем обслуживании. Однако для приобретения требовались не только деньги, но и разрешение от упомянутого мною Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которое пристально и бесстрастно надзирало за магическим порядком. Потому можно было накопить необходимую сумму на артефакт, но ежели власти не благословили, то фиг тебе, живи без чудес. Император Филимон не одобрял подобные «костыли», и в его правление разрешения выдавались крайне скупо. Были и абсолютные бездари, которым не помогало ничего, но именно они были наиболее устойчивы к магическому воздействию.

В нашей академии гранит науки грызли только маги и считаные единицы кандидатов в артефактники, а вот среди преподавателей теоретических дисциплин встречались и неспособные к ворожбе, как мой Василий Матвеевич. Был бы у меня приличный хвост, предки, возможно, выбили бы наследнику артефакт. Хотя утверждать не возьмусь. Эдуарду и ещё одному дальнему родственнику Государь весьма жёстко отказал, демонстрируя свою приверженность котализму: если Котоотец не одарил магией, значит, такова воля его. Фыр-фыр!

Я вошёл в аудиторию практически со звонком. Утренняя лекция начиналась со своего рода молитвы, почти как в гимназиях царской России. Ровно в девять все мохнатые сложили лапки у груди, свернули хвосты крендельком и громко замурлыкали. Действо продолжалось около пяти минут. Скажу по себе, это групповое тарахтенье очень подняло настроение.

Дежурный отчитался об отсутствующих, я расписался в огромном кондуите, покоящемся на кафедре, и приступил к уроку. Лекцию читал, не приходя в сознание, чертил какие-то графики и выводил формулы. Лапки сами скребли мелом по доске. Редкостное занудство, признаюсь честно. Хорошо, что мне самому эту муть не сдавать, похлеще историографии, право слово. Не знаю, что думали о предмете котятки, но в учебном плане моя фигня занимала уйму часов. Студенты прилежно конспектировали, солнышко светило в окно, я нудил и скрипел мелом.

А ведь я не хотел быть преподавателем! Но грешная педагогика настигла меня таким нетривиальным образом.

На перемене я направился в учительскую. Посмотреть на котов учёных. Между прочим, Василий Матвеевич, которым я теперь являлся, тоже метил (не в том смысле, с которым ассоциируются коты) в науку, писал заумную диссертацию на соискание степени. И потому имел доступ к закрытой для обычных смертных библиотеке факультета совершенствования, где хранились всякие ценные труды по магии. «Ладно, — подумал я, — будем сочинять диссертацию… исполню мечту моей бабушки, которая всё уговаривала меня пойти в аспирантуру. Может, заодно пойму, какого овоща я тут оказался».

Учительская встретила гулом голосов — народу здесь было много. Раскланиваясь направо и налево, я проскользнул к столику у окна, который числился за мной. Эдик тут же замахал мне лапой, прервал разговор с беленькой кошечкой, классной дамой младших пансионеров, и подошёл спросить о самочувствии.

— Ты как, Василий? Ну и напугал меня вчера, приятель.

— О, благодарю! Всё отлично! — улыбнулся я ему во всю кошачью пасть. И почувствовал на себе чей-то неприязненный взгляд. Под рубахой шерсть встала дыбом. Это был кот Борис, прямо как в рекламе. Рыжеватый, короткошёрстный, с близко поставленными красноватыми глазами. Пренеприятный тип. Мой враг номер один в стенах академии.

Наши судьбы были в чём-то похожи: он тоже происходил из знатной семьи и не мог построить хорошей карьеры. Но если я потерял хвост из-за несчастного случая, Борис родился без всякого намёка на хвост, а это — полный отстой. Некоторые милые кошечки из весьма приличных семей были готовы скрасить мою скромную жизнь, а вот Бориса игнорировали все, даже младшие надзирательницы.

Недруг рассматривал меня, прикрываясь газетой с прорехой. В моём кошачьем сознании мелькали какие-то отрывочные образы, которые не удавалось уловить, но я бобочкой чуял, что он ненавидит меня всей своей бесхвостой натурой. Ладно, буду настороже.

Из близких приятелей у моего предшественника среди коллег, не считая Пушехвостова, был только Евдоким Песцов, сосед по столу в учительской. Этот молодой котейка трудился в академии по совместительству, преподавал химию, которой страдал только один поток, занимающийся зельеварением. Дусик приходил всего пару раз в неделю и сегодня отсутствовал. Замечательно! Мне нужно было время, чтоб вписаться в Василия Матвеевича и не выдать себя.

Я отпер ящик своего стола и достал пачку бумаг. Тут были конспекты лекций, намётки каких-то статей, выдержки из научных монографий. Теоретики магии в этом мире ценились, серьёзные практики нередко опирались на расчёты специалистов. Так что мой кот надеялся стать уважаемым членом местной научной братии.

Новая волна воспоминаний накатила на меня. Помимо диссертации, я занят в особой тайной группе, которая на основе старинного манускрипта пытается создать артефакт. Получается, я ещё и секретный учёный. Ой, мяу! Вот попал так попал.