Подлюки, как перепуганные лягушки, заскакали прочь по кочкам. Приятель Акакия — зимний погодник — заморозил для них тропинку через болото, когда они шли к месту встречи. Теперь лёд растаял, и вояки оказалась посреди трясины без шестов и магии.

— Ну и пёс с ними! — злобно плюнул в их сторону Эдик. — Мы все сможем поклясться, что ничего запрещённого не применяли.

Брошенный друзьями Акакий все ещё сидел на земле и выл на одной ноте, растирая болотной водой обожжённые щеки.

— Дебил! — закричал я ему, заметив это. — Заражение будет. Тут же бактерий, как блох на нищем!

Про бактерий никто не понял. Я встряхнул Акакия за шкирку, хотел даже пожертвовать своим платком, чтоб вытереть ему морду, да тот был мокрый и грязный, как и мы сами.

Выгоревшими проплешинами бедняга напоминал теперь лекоя, странную породу, которую я видел на картинках в интернете ещё в прошлой жизни. Приятели Акакия переругивались где-то вдалеке, один из них увяз и требовал помощи. Леночка соляной статуей стояла на краю островка, придерживая подол юбки.

Надо было выбираться из болота. Мокрая одежда противно липла к меху; активизировалась мошкара, а на небе стали собираться тучи, обещая скорый дождь.

Проводник подал нам шесты. Я усадил Татьяну на Верного, который прекрасно чувствовал, куда можно наступать, а где трясина. Юная леди смотрела на меня, будто на божество.

Оставлять Леночку было не по-рыцарски, хоть помогать ей совсем не хотелось.

— Если желаете, пойдёмте с нами, — холодно предложил я ей, протягивая свой шест. Она недовольно кивнула, ожидая, что её тоже посадят на козла. «Мечтать не вредно!» Равнодушно сообщил, что все, кроме Татьяны, идут пешком.

Мы медленно двинулись в обратный путь. Жижа мерзко чавкала под лапами. Акакий, будто нарочно, не раз оступался, и его приходилось вытягивать на тропу. Я даже стал опасаться, что магический ожог повредил ему зрение или мозги, но мои страхи были напрасными. Бедолага был деморализован обожжённой мордой и побегом друзей.

Леночка, поняв, что никто прыгать вокруг неё не намерен, послушно следовала за мной, опираясь на шест.

Едва мы вышли к остальным козлам, как начался ливень. Даже удивительно, сколько воды было в, казалось бы, не особо тёмной туче. Капли стучали по молоденькой листве, траве, нашим головам и телам так, будто небеса репетировали выступление на конкурсе барабанщиков. Плащи, извлечённые из седельных сумок, не могли противостоять стихии.

Недолго раздумывая, мы пустили козлов в галоп и помчались к Ефросинье Игнатьевне — её дом стоял ближе других к болотам. Лёху послали к Кысяцкому сообщить о благополучном исходе поединка. По совету Эдика, который ориентировался здесь лучше всех, мы поскакали прямо через пастбище, взволновав прятавшихся под навесом коз. Одна блондинка даже устремилась вслед за нами, протиснувшись между жердями загона. С ней захотел познакомиться поближе козёл Чижика, но Андрюша пресёк романтическое настроение своего скакуна, пришпорив беднягу.

Прекрасная и велика котовья земля-матушка! Разнотравные луга, где вперемешку росли ромашки, васильки и клевер, простирались до самого тракта, соединяющего Хомячинск со столицей. Словно древние великаны-стражники, стояли огромные дубы на границе леса. Хоть нас поливало дождём, на меня неожиданно напало поэтическое настроение. «Интересно, — мелькнула несвоевременная мысль, — а есть ли среди кошачьих литераторов подобный нашему Гоголю? Вот его бы я почитал с удовольствием».

Когда добрались до главной усадьбы, дождь почти стих. Все были одинаково мокрыми: что мы с Эдиком, искупавшиеся в болоте, что Леночка с Татьяной. Вода стекала по ушам и вибриссам, щекотала мохнатые щеки. Мы то и дело отряхивались, брызгая друг на друга.

Леночка, оказавшись на козле с Эдиком, снова взялась за своё и всю дорогу ныла, что её платье вконец испорчено, а она сама простудится. Но ей никто не сочувствовал. Акакий, подсаженный к Сусанину, был тих и печален, как дохлая мышь, а остальные лишь бросали на капризницу хмурые взгляды.

Ефросинья Игнатьевна схватилась за сердце, когда узрела нашу процессию. Но, как дама решительная и бойкая, сразу позаботилась обо всем. Леночке предоставили плед и экипаж, и кошкодевица отправилась к родителям.

Чижику выдали одежду юного крестника. Остальные были немного крупнее, так что нам достались старые вещи супруга, кота крепкого и рослого. Татьяна получила сухое платье из запасов хозяйской дочери, которая давно жила в столице, но порою навещала отчий дом.

Мне пришлось подвязать пояс ремешком и сильно закатать штанины. Признаюсь честно, я напоминал мальчишку, добравшегося до отцовских брюк. Рубаха смотрелась словно ночная и доходила мне почти до колен. Зато я сразу согрелся, и меня потянуло в сон.

Ефросинья Игнатьевна весело фыркнула, увидев нас. Акакий был чуть повыше меня, но совсем тощий и выглядел в своём наряде ещё забавнее, чем я. А вот Эдик умудрился так подтянуть-затянуть на себе пояс и манжеты, что смотрелся вполне прилично.

Хозяйка заставила Акакия как следует умыться, а потом обмазала его морду сметаной.

— Так ожог быстрее пройдёт, — сказала она на наши смешки.

— Молодец, Василий Матвеевич, — похлопал меня по плечу Маркус Эмильевич, — я на тебя и ставил.

— Что?! — взъярилась кошка, выпуская когти. — Ты делал ставки на дуэль? А если б они переубивали друг друга!?

— Ну… всё ж благополучно закончилось… — примирительно забормотал муж, но у супруги стал такой хищный вид, что кот удрал в свой кабинет в мансарде и не показывался до самого вечера.

Разумеется, мы все тоже получили от неё выговор.

— Хорошо ещё, что с законом проблем быть не должно! — бурчала она. — Вот раньше как такие споры разрешали? Подрались на заднем дворе, уши друг другу покусали, и довольно. Не для того магия котикам дана, что друг против дружки обращать её! Забыли уже о Великом взрыве?!

Эдик попытался возражать, мол, даже власти признают право на поединок, но Ефросинья Игнатьевна пообещала нам хвосты укоротить, если ещё мысли о дуэли у кого-то возникнут. Тут же смутилась, вспомнив про мою бобочку, и велела служанке подавать обед. Подробности сражения мы рассказывать не стали: мол, что было, то прошло.

Я радостно умял свою порцию, хотя остальные корчили из себя кисейных барышень — не было у них аппетита после стольких событий. А потом попросился на пару часов вздремнуть. Я чувствовал себя раздавленной лягушкой, но не хотел никому в этом признаваться.

— Ну даёт! Нервы как канаты! — восхитились мной друзья. А я завернулся в плед на диванчике в маленькой комнатке и уснул. Василий Кошанский был истинным котом — еда и сон играли важнейшую роль в моей нынешней жизни.

Пока я дрых, примчался папенька в сопровождении Назара. Опытный лакей догадался привезти чистый костюм. Когда я, умытый, вычесанный и прилично одетый, появился в гостиной, там уже вовсю праздновали нашу победу всевозможными наливками. Мне тут же дали в лапу чарку, но я лишь сделал вид, что отпил. Приятный мятный запах напитка навеял скверные воспоминания. Василий Матвеевич редко пил что-то крепче пива, но, отмечая в прошлом году окончание лета и скорое возвращение в Мяуславль, опрокинул несколько рюмок этого пойла. И что было дальше, не знал. Утром страшно гудела голова, в которой царила абсолютная пустота. Эдик, в чьей компании произошёл инцидент, заверял, что все было прилично: Василий долго нахваливал академию, пообещал стать известным учёным и прославиться своей диссертацией, а затем просто уснул на диване; но пробовать этот напиток ещё раз мне совершенно не хотелось.

Мы посидели бы ещё в приятной компании, но примчался посыльный из Кошанского с весточкой, что пришло письмо из Третьего отделения, а помимо прочего, привёрся Фома и скандалит. Тут папенька скорее раскланялся со всеми, и мы галопом понеслись домой. Конечно, бабушка себя в обиду не даст, но может перенервничать из-за дуэли, если обиженный родственник начнёт пугать санкциями от властей. Мы скрыли от неё факт поединка.