Мы с Горгоном возились до темноты. Пара кожаных ремней оказались просто ремнями, без каких-то воспоминаний и ассоциаций. Сложнее всего оказался чайник. На нем как слои грязи напластовалось несколько плохих воспоминаний. Стоило отчистить одно, как всплывало другое. Этот чайник прямо-таки повидал в этой жизни всякое. Не позавидуешь.

Горгон порывался очистить следы копоти. Но я не позволила. Если он снова станет сияющим и блестящим, то исчезнет тот вайб, который мне хотелось сохранить.

Чистить пришлось другое… Одинокие тоскливые слезы. Обиду. Настоящее горе. Потерю. Еще одну потерю…

Ужас…

Я раз за разом прикладывала ладонь к имериту, переживала вслед за кем-то очередные ужасные мгновения. Потом безжалостно пережигала эти следы воспоминаний в невесомый пепел, сдувала их призрачным ветром… И чувствовала, как раз за разом это действие получается у меня все лучше и лучше.

Потом я снова погружалась в ад и снова его смывала.

Пока наконец медный чайник не наполнился уютом летней ночи, сияющими звездами над головой, пением соловья и густым ароматом горячего чая с пряностями…

– Кто-то стоит у порога, – вдруг проговорил Горгон.

Я осторожно выглянула в щелочку. Подкралась я к двери, натурально, как мышка. Ни одна половица не скрипнула, могу собой гордиться! Но тут же обнаружила, что никаких инструментов для “подглядывания наружу” у нас на входной двери нет. Только небольшая щель где-то на уровне пояса.

“А вдруг там шериф, а ты как растрепа!” – подколол меня внутренний голос. Но как-то он без души, я даже не занервничала. Тем более, что за дверью явно стоял не шериф.

“Эх, а жаль!” – подумала я вопреки воле и логике.

Но ничего опасного на крыльце я тоже не увидела. Там мыкался мальчишка лет, наверное, десяти. Аккуратно одетый, с прилизанным пробором. Он шевелил губами, будто репетировал, что скажет, когда дверь откроется. Но постучать он пока так и не решился.

Я распахнула дверь. Мальчик испуганно отскочил, чуть не свалившись со ступенек.

Но я ухватила его за жилетку и удержала на ногах.

– Только не бейте! – заверещал он, прикрывая голову руками.

– С чего это мне тебя бить? – нахмурилась я. – Ты кто?

– Я Тибул! – мальчик гордо приосанился. И даже в сторону чуть отшагнул, чтобы значительнее смотреться.

Я захихикала. Мальчик насупился.

– А будешь смеяться, письмо тебе не отдам! – пробурчал он.

– Что еще за письмо? – удивилась я. – Кому?

– Тебе, кому же еще? – буркнул мальчик.

– Ничего я не смеюсь! – сказала я. И приложила все свои силы, чтобы придать лицу серьезное выражение. А это было непросто!

Но у меня получилось, судя по тому, что серьезный мальчишка полез-таки в карман и достал оттуда сложенный треугольником лист бумаги. И даже почти отдал…

– Ты же Донна? – спросил он.

– А? – опешила я.

– Ну, ты же Донна, да? – уточнил мальчик и свел светлые брови-щеточки к переносице. – Помощница Горбуна, барахольщика из Тряпичного конца?

– Да-да, я помощница Горбуна! – заверила я и выхватила письмо из рук мальчика.

От лжи тут же вспыхнули уши. Но я никак не могла позволить мальчишке уйти и унести записку.

– Ну ладно тогда, – мальчик шмыгнул носом и еще раз недоверчиво меня оглядел. – Тогда хозяйке передам, что лично в руки письмо вручил.

И он с такой скоростью помчал к калитке, что я даже не успела предложить ему в награду что-нибудь сладенькое или хотя бы попить.

– Хм, хозяйке? – я посмотрела на бумажный треугольник. – А я почему-то думала, что Донне могут писать только ее многочисленные ухажеры…

Подписан треугольник не был.

Я пережила короткий внутренний спор с когда-то вбитыми намертво установками, что чужие письма читать нехорошо. Коротким он получился потому что… Да блин, какая уж тут деликатность?! Я вообще-то пытаюсь пропавшую девушку найти, а тут такой шанс!

Я развернула треугольник, и меня на мгновение окутало облако свежего аромата. Что-то очень легкое, цветочно-травянистое…

“Дорогая моя подруга! Я кое-что узнала о твоем отце, но расскажу только лично. Приходи сегодня после заката, посплетничаем и подумаем, что делать дальше. Твоя М.Б.”

Нда, очень информативно… Я покрутила листочек в поисках каких-нибудь особых пометок. Ну, там, росчерк, монограмма… Может его над свечкой подержать, и там проявятся буквы?

Я вернулась к Горгону с весьма задумчивым видом.

– Что именно хотел этот юноша? – спросил Горгон.

– Я думала, ты все слышал, – сказала я.

– Увы, за пределами этой комнаты мои способности ограничены, – с ноткой сожаления пророкотал Горгон.

– Он принес письмо, – вздохнула я. – Для Донны. Вот только я понятия не имею, от кого оно. Может быть, ты знаешь, кто мог бы назвать Донну своей дорогой подругой?

– Бумага, которую ты держишь, вышла из той же мастерской, что и одна вещь, которую ты мне не так давно показывала, – деловым тоном сообщил мне Горгон.

– Вещь? – переспросила я.

Горгон выдержал паузу. Вот блин! Досталась мне стиральная машинка со склонностью к интриге!

– Ну же, Горгон! – я умоляюще уставилась в его светящиеся зеленые глаза. – Если ты что-то знаешь, говори уже.

– Платье, – подсказал он.

– Платье? – нахмурилась я. – То, красное? Которое сшито на какой-то там магической мануфактуре?

Я замолчала и снова посмотрела на письмо.

Да, точно!

М.Б.

Марша Бланко!

Получается, что рабыня барахольщика Донна и хозяйка магической швейной мастерской – подруги?

Ничего себе, новости…

– Пожалуй, мне надо проветриться… – задумчиво проговорила я, аккуратно складывая письмо.

– Она приглашает не тебя, – напомнил Горгон.

– Вряд ли в швейной мастерской в незваных гостей стреляют из арбалета, – хихикнула я.

– Будь осторожнее! – напутствовал меня Горгон, когда уже практически вышла из дома.

Я прошла знакомой уже дорогой, но как будто разглядывала все заново. Ну да, когда не приходится тащить тележку, город как-то лучше выглядит!

Один раз я свернула не туда и поняла, что это так, когда обнаружила себя на крохотной круглой площади. Там было очень уютно, и по всей окружности стояло множество маленьких скульптур явно одного и того же автора. Это были зверюшки, одетые в человеческие одежды. Я уже поняла, что мне нужно было на предыдущем перекрестке повернуть в другую сторону, но эта внезапная выставка смотрелась так миленько, что я задержалась, чтобы поразглядывать.

– Это работы Михеля Вудхерца, – вдруг раздался трескучий голос над самым моим ухом.

– О, интересно… – вежливо сказала я и немедленно сделала вид, что мне срочно нужно уходить. Но цепкие пальцы, похожие на птичьи лапы, уже ухватили меня на рукав.

– Михель Вудхерц был влюблен в молодую княжну, – продолжил мой незваный экскурсовод. Честно говоря, я даже не очень понимала, какого пола это седовласое существо. Потому что одежда была длиннополой, конечно, но вот так сразу и не скажешь, платье это или, скажем, ряса. По тощей фигуре было тоже непонятно. И голос был универсально-старческий…

– Мне нужно идти, – сказала я и попыталась освободить рукав своей блузки.

– Я займу всего несколько минут, – заверило меня существо. – Князь был даже не против выдать княжну замуж за Михеля. Да, его род не очень знатный, зато от его работы зависело благополучие всего княжества. Он был лесорубом! Нет! Он командовал всеми лесорубами… Но княжна решила поартачиться и сказала, что выйдет за него замуж только в том случае, если деревянная игрушка оживет. Михель вырезал тысячи игрушек. Ты же видишь, каждая почти живая!

– Да, – я кивнула и задержалась взглядом на котике в расфуфыренном камзоле и берете.

– Поговаривают, что каждую ночь одна из игрушек оживает, – сообщило мне существо. А потом я поняла, что мой рукав свободен.

– Так они поженились или нет? – спросила я. И мысленно фыркнула: “Вот я непоследовательная! То пыталась убежать, а теперь мне захотелось финал истории услышать!”