— У него… ребёнок? — переспросила она. Голос стал чуть выше.

— Да. И она — потрясающая. Я её обожаю.

— Так. Понятно. — ещё секунда молчания, а потом… — Значит, приезжайте все вместе. С ребёнком тоже. Мы тут уже все собрались: бабушка, тётя Лена, Сашка с Настей. Все хотят увидеть, кто этот человек, который смог тебя в себя влюбить.

Я рассмеялась. От облегчения и от того, что… ну вот. Всё-таки моя мама — это моя мама.

— Хорошо. Я спрошу Виктора, когда ему удобно. Мы обязательно приедем.

— Только скажи, чтобы у девочки не было аллергии на малину. А то бабушка уже варенье на стол вывалила.

— Обязательно спрошу. И, мам?

— А?

— Спасибо, что ты… такая.

— Господи, Алиса, не начинай. Я ещё даже не накрашена, а уже должна расплакаться.

Мы обе засмеялись.

Я отключила звонок и ещё минуту просто стояла в коридоре, с глупой улыбкой на губах. Потом выглянула в комнату. Виктор лежал на ковре, Варя карабкалась ему на спину с подушкой наперевес.

— Ребята, — сказала я, — готовьтесь. Нас ждут пироги, варенье и допрос с пристрастием. Моя семья в городе.

Виктор приподнял бровь:

— Это угроза?

— Это любовь. Только громкая и с кастрюлями.

— Тогда я за, — усмехнулся он. — Особенно если будет малина.

Варя крикнула:

— Я люблю пироги! Особенно если с Алисой!

— Тогда, — сказала я, улыбаясь, — давайте собираться. Переодеться, причесаться, взять Варин рюкзак и вперёд — к пирогам и моим родственникам.

Виктор встал первым, потянулся, поднял Варю на руки и, глядя на меня, спросил:

— Нервничаешь?

— Я? Нет. Я абсолютно спокойна. Просто потею от ужаса, — я закатила глаза и пошла в спальню переодеваться.

Мы свернули с главной улицы и поехали по знакомому переулку — узкому, с неидеальным асфальтом, но всё ещё пахнущему детством. Здесь я гоняла на велосипеде, собирала сливы в бабушкином саду и плакала в подушку после первой несчастной любви. А теперь… я ехала сюда в машине, с мужчиной и его дочкой. С моей… почти-семьёй.

— Это тут? — спросил Виктор, когда мы подъехали к небольшому светло-жёлтому дому с черепичной крышей.

— Тут, — кивнула я. — Готовься. Бабушка может быть грозой, но потом накормит так, что ты встанешь только к утру.

— Я уже боюсь, — усмехнулся он, выключая двигатель.

Мы вышли из машины. Варя держала меня за руку, как будто сама немного волновалась, и шептала:

— А бабушка строгая? А пироги сладкие? А если мне не понравится компот?

— Главное — не говори это вслух, — прошептала я в ответ. — И улыбайся.

На калитке висел венок из засушенных колосков и лаванды — бабушка всегда любила мелочи, которые делают дом "живым". Я нажала звонок. Изнутри почти сразу раздался голос:

— Иду, иду! У меня руки в тесте, не торопите старушку!

Щелчок. Калитка отворилась.

И перед нами — бабушка. В переднике, с мукой на щеке, но с глазами, в которых всё понимание мира и жизни.

— Алиса, господи, ну наконец-то! — Она шагнула вперёд и обняла меня крепко. — Думала, ты нас совсем забыла, а ты, оказывается, с… — она окинула взглядом Виктора. — …таким красавцем.

— Бабушка, это Виктор. И Варя.

— Варя? — она сразу нагнулась, чтобы заглянуть девочке в лицо. — Какая же ты хорошенькая. Прям как моя Алиса в этом возрасте. Ну что, поможешь мне потом пирог вынимать?

— А если не обожгусь, то да, — серьёзно кивнула Варя.

— Вот это деловая девчонка, — довольно хмыкнула бабушка.

Во дворе нас уже ждали: мама, папа, тётя Лена, Саша с Настей и даже старый пёс Граф, который моментально подбежал к Варе, как будто знал её сто лет.

Все переглядывались, улыбались, поднимали брови: "С кем это Алиса приехала?"

Я чуть плотнее сжала руку Виктора. Он склонился к моему уху и шепнул:

— У тебя очень красивая семья. Но у твоей бабушки самый грозный взгляд.

— Это она ещё доброжелательная сегодня, — шепнула я в ответ. — Подожди, пока она не узнает, что ты кофе пьёшь без сахара. Для неё это почти преступление.

Мы прошли в дом, и атмосфера тут же сменилась — от лёгкой неловкости к настоящей домашней теплоте. Варя уже сидела за столом, ей наливали компот и выкладывали пирожки.

Мама обняла меня, подмигнула Виктору и сказала:

— Ну, теперь точно вижу — ты счастливая. Сразу по глазам.

— Теперь рассказывай, — добавила мама, перехватывая у меня пальто. — Кто он, чем дышит, и почему у него такие серьёзные глаза.

— Мама, — протянула я, — у него нормальные глаза. Просто он работает много.

— Это тоже запишем, — улыбнулась она, и тут же повернулась к Виктору. — А вы, Виктор, проходите. Тут тесно, но душевно. Если вы Алису выдержали — вас уже ничто не испугает.

— Спасибо, — вежливо ответил он. — У меня отличная тренировка каждый день. Танцы, характер, кофе без сахара.

— Что? — вскинулась бабушка с кухни. — Без сахара?! Ты что, больной?

Все рассмеялись. Варя закатила глаза:

— Он просто… странный. Но хороший. Я проверяла.

— Проверяла? — уточнил дядя Саша, присаживаясь за стол.

— Да. Он мне варит овсянку по утрам. А ещё он Алису любит. Так что пусть будет с нами.

Тишина повисла ровно на пару секунд. Потом бабушка вышла из кухни, вытирая руки о передник, и, глядя строго, сказала:

— Варя права. Девочка в пять лет уже понимает, где любовь, а где нет. Так что, если ты — с ней и за неё, садись к столу. Только соли передай.

— Конечно, — кивнул Виктор и передал солонку.

Ужин был невероятным: тёплый, шумный, настоящий. Варя сначала ела аккуратно, потом уже располагалась как своя — с пирогом в одной руке и компотом в другой. Её рассматривали, расспрашивали, но всё с нежностью. Без нажима.

Мама всё время смотрела на нас с Виктором, как будто подбирала нужные слова. И когда мы уже доедали пирог с яблоками, она накрыла мою ладонь своей и тихо сказала:

— Знаешь… я рада, что ты пришла к этому сама. Без советов. Без толканий. Всё по любви. А значит — правильно.

Я с трудом сдержала слёзы.

— Спасибо, мам.

— Я видела, как ты была одна. Как пряталась. Как… закрылась от всего. А сейчас ты — живая. И это видно не только мне.

В этот момент Варя поднялась из-за стола, подошла ко мне и легла головой на плечо.

— Алиса… мне тут тоже нравится. А мы приедем ещё?

— Конечно, приедем, — ответила я и поцеловала её в волосы. — Здесь теперь и твой дом.

И, может, я не говорила этого вслух, но внутри точно знала — да, теперь это моя семья. Целиком. Со всеми — и с Варей, и с Виктором, и с этой кухней, где пахнет пирогами и счастьем.

Поздний вечер был похож на сон — мягкий, тёплый и какой-то неестественно спокойный. Варя уснула ещё в машине, обняв своего бегемота и уткнувшись в моё плечо. Виктор осторожно переносил её на руках, пока мы шли от парковки до лифта, а я шла рядом, чуть сзади, глядя, как он несёт дочь с такой нежностью, будто она — его самое драгоценное сокровище.

— Хороший был день, — сказала я, когда двери лифта закрылись.

— Очень, — тихо ответил он, поправляя плед, которым укрыл Варю. — Спасибо, что убедила меня поехать. Я видел, как ты дома.И как Варя там вписалась… Это было… правильно.

Я улыбнулась.

Лифт плавно замер. Щелчок. Двери раскрылись.

И в тот же миг — как удар в грудь.

Возле нашей двери стояла женщина. Высокая, стройная, с идеально прямыми светлыми волосами, в дорогом пальто, с чемоданом у ног и сигаретой в руке. На каблуках. В полумраке коридора она казалась чем-то из чужой жизни. Не нашей. Не отсюда.

Я сразу почувствовала, как напрягся Виктор. Его спина стала прямой, как струна, руки крепче прижали Варю.

Женщина подняла глаза. Улыбнулась — не сердечно, нет. Как будто репетировала перед зеркалом.

— Привет, Витя, — сказала она. — Надеюсь, не слишком поздно. Я… решила, что хочу увидеть дочь.