— Да, — просто и коротко ответила на его вопрос Заварзина.

Я подумал и решил вмешаться в разговор.

— Извините Павел Трофимович, что вмешиваюсь, но как свидетель и мало того не посредственный участник всех этих событий хочу заметить тот факт, что Юлия в этот момент была, как бы это сказать точнее очень убедительна. От нее словно исходила какая-то волна, которая лично у меня быстро подавляла все сомнения в ее правоте. А я, знаете ли, не сказать, чтобы человек легковерный и чересчур доверчивый. И, честно говоря, во все эти парапсихологические феномены и их существование не особенно то и верю. Так вот Юлия была так убедительна, что у меня возникало ощущение, что я буквально знаю и ощущаю то же самое, что и она. Так было и в случае с Афанасьевым и в недавнем происшествии с Машей Елизаровой.

— Афанасьев этот тот хулиган, который избил свою бывшую сожительницу и ее мать, если я не ошибаюсь? — уточнил Павел Трофимович.

— Да он самый, — ответила Заварзина, — только изначально он шел, чтобы зарезать их. Вернее только свою как вы выражаетесь “бывшую сожительницу”, но под руку Афанасьеву непременно попали бы, и ее младшая сестра и ее две подруги которые пришли к ней в гости. Так что, если бы не помощь Саши в тот день Афанасьев бы лишил жизни четырех человек. И в конечном итоге лишили бы жизни и самого Афанасьева. А так я думаю в заключении у него будет время подумать о своей жизни. Если, конечно, у него есть чем думать.

— Шесть лет общего режима ему дали, — вмешался дядя Герман, — я узнавал специально, хотя это все и не на моей земле произошло. У Афанасьева был уже один условный срок за хулиганку. Так что время подумать у него действительно теперь в достатке будет. Да только я эту публику хорошо знаю. Вряд ли он, что — ни будь толковое надумает.

— Так понятно. А скажите Юлия Сергеевна эти вот ваши способности у вас, когда появились? Как давно они у вас?

Заварзина пожала плечами, помолчала, а потом сказала:

— Мне трудно ответить на этот ваш вопрос. Видите ли в возрасте восемнадцати с небольшим лет я пережила клиническую смерть во время полостной операции. После нее у меня произошла частичная амнезия. Так что я не могу ответить вам точно были ли у меня способности подобного рода до того момента или же нет. Я, кстати, до сих пор вспомнила далеко не все из того, что со мной происходило до этого. Что же касается случая с Машей Елизаровой то я уже говорила Герману Валентиновичу, что подобного рода вещи со мной раньше не происходили. Я предполагаю, что причиной активизации этих моих способностей такого рода стал стресс.

— Да возможно. Тогда и вашу клиническую смерть можно рассматривать как сильный стресс, — задумчиво произнес Дмитриев.

Дальше разговор тек в том же русле. Дмитриева интересовали самые мельчайшие детали и подробности. Вообще у меня сложилось впечатление, что старикан он въедливый и очень проницательный. Я постоянно ждал, что Заварзина где-нибудь да проколется и обнажит свою истинную так сказать сущность. Сущность попаданки из будущего в прошлое, да еще и в чужое тело. А умный старикан Павел Трофимович, который все больше и больше напоминал мне Штирлица на пенсии, не преминет быстро вытащить из нее всю правду. Но, к моему удивлению, этого так и не произошло. Юля держалась очень спокойно, как человек, которому нечего скрывать, так же спокойно и точно она отвечала на все вопросы Павла Трофимовича (или как его там звали по-настоящему) включая и самые каверзные.

Так прошло больше часа. Наконец Павел Трофимович прекратил свои расспросы откинулся на спинку стула, помолчал и сказал, так сказать, в заключение:

— Что же Юлия Сергеевна. В принципе я удовлетворен нашей беседой. Сопоставив предварительно конечно все известные мне факты, я прихожу к выводу, что в вашем лице мы имеем дело с реальным феноменом. Судя и по вашим словам, и по данным так сказать объективного контроля не может быть и речи ни об обмане, ни об самообмане. В отличии от Германа Валентиновича и вашего друга Саши мне все же легче поверить в ваши слова поскольку за время работы под началом Глеба Ивановича Бокия мне приходилось сталкиваться с людьми вашего Юлия Сергеевна типа. Да и потом тоже. Хотя прямо скажу вам, что у меня в ходе беседы с вами возникло убеждение в том, что вы, пожалуй, одна из самых не обычных из тех обладательниц и обладателей парапсихологических способностей, что встречались мне за мою весьма не короткую жизнь. А темой этой я интересуюсь уже большее шестидесяти лет. Собственно, это одна из причин почему я попал под начало Бокия. В его отдел, а потом и в спецгруппу.

— Одна из причин? А какая еще причина или причины привели вас под начало этого самого Бокия? — нахально влез в разговор я.

— Криптография. И не только криптография. Видите ли молодой человек, Глеб Иванович был очень как бы это сказать не стандартным и очень необычным человеком. Этим он очень заметно выделялся в среде чекистов двадцатых годов, а ведь в их рядах было очень, много совершенно уникальных людей. Я видел и общался со многими из них. Так вот Глеб Иванович мало того, что сам был не обычным человеком, он очень остро ощущал нужную ему для дела необычность и в других людях. Видимо, что-то такое ощутил он и во мне раз привлек меня к работе вначале в своем отделе. А затем и надо сказать, что очень быстро и в спецгруппе при этом отделе. Но говорить подробно об этом еще не настало время.

— Как же вы избежали репрессий Павел Трофимович? — спросила Заварзина, — ведь Бокий был расстрелян в тридцать седьмом. Я полагаю, что его сотрудникам тоже не поздоровилось.

— Видимо судьба, — Дмитриев развел руками, — скажу только, что на момент ареста и гибели Глеба Ивановича меня в Москве уже не было. Как и на самой территории СССР. Я в тот момент находился в длительной зарубежной командировке. Вернулся на Родину уже ближе к концу войны. Естественно, на Лубянке знали под чьим началом я начинал свою чекистскую карьеру, а посему наверху было решено отказать мне в полном доверии. Меня не посадили, но и не оставили в Москве. Можно сказать сослали в Величанск. Определили на службу в местное территориальное управление МГБ. В нем я и прослужил несколько лет. И вы знаете Величанск мне очень понравился. И город, и люди. Люблю российскую провинцию. Видимо потому, что сам из нее родом. Так что, выйдя на пенсию решил я оставить эту шумную Москву и поселится здесь в Величанске. И знаете не жалею. Прекрасный город и прекрасные люди, живущие в нем! Ну что еще кофе?

Павел Трофимович встал из-за стола и проследовал на кухню. Я взглянул на часы. Наша встреча длилась уже более полутора часов. Ранние ноябрьские сумерки за окном перешли уже в густую ночную темноту. Да ноябрь, короткий хмурый и сумрачный день и долгая глухая ночь. Ноябрьское небо почти всегда закрыто толстой пеленой облаков, в которых лишь изредка появляются разрывы и тогда землю освещают лучи тусклого солнца поздней осени.

Павел Трофимович наконец-то вернулся с кухни и вновь начал свои кофейные “церемонии”. По всему было видно, что он любит этот напиток какой-то особенной, трепетной что ли любовью. Мы выпили по второй чашке кофе с очень вкусным песочным печеньем, и я решил напомнить Дмитриеву о нашей общей с Юлией, а также и с дядей Германом проблеме с капитаном Тархановым.

— Павел Трофимович, — начал я, — у нас есть еще одна проблема. Некий капитан Тарханов из местного КГБ.

— Что он от вас хочет? — отозвался Дмитриев.

— Ну с начала он подкатил ко мне. Хотел завербовать меня в осведомители, следить за Германом Валентиновичем. А во второй раз он подстерег меня уже вдвоем с Юлией. Тогда вопрос о слежке за Германом Валентиновичем он уже не ставил. Он уже разузнал достаточно о Юлии и ее способностях и прямо предложил сотрудничество как я понимаю в деле предотвращения возможных преступлений если о них станет известно Юлии. Мы, конечно, не против такого сотрудничества, но, во-первых, и меня и Юлию покоробили те методы, к которым прибегнул Тарханов стремясь добиться нашего согласия, а во-вторых, и у меня, и у Юлии Сергеевны возникли, как нам кажется, обоснованные сомнения в честности, и я даже бы сказал чистоплотности этого капитана Тарханова.