— Ну такие вещи трудно скрыть. Маша Елизарова практически сразу о них догадалась. А потом еще и увидела нас вместе. Мог быть кто-то еще и даже не один. А осведомителей у КГБ всегда хватало.

— Хорошо. Но ты же понимала, что если ты обнаружишь себя, то почти наверняка очень скоро попадешь в поле зрения органов. И как я понимаю ты достаточно долго таилась, не привлекая к себе внимания. Что же заставило тебя выйти из тени и пойти на такой риск?

— Обстоятельства. Можно сказать не преодолимые обстоятельства. Я действительно очень долго старалась никак не обнаружить себя. Ну кроме того, что характер Юли Заварзиной вдруг не объяснимо изменился. Но это как раз можно было вполне себе правдоподобно объяснить. Но приблизился тот день, когда в резне, которую должен был учинить Афанасьев, погибла бы моя двоюродная сестра Светочка. Погибла бы если я не попыталась воспрепятствовать этому. Она старше меня на несколько лет, но в детстве мы были очень близки. Ее гибель была большим горем для меня. Я, в сущности, так и не сумела до конца пережить его. Мне всегда очень не хватало Светочки. Она родом из Величанска. Училась в медицинском училище, хотела потом стать врачом. В тот день она пришла к подруге в гости, и Афанасьев зарезал ее вместе с остальными. Она была очень добрая и талантливая. Я не могла хотя бы не попытаться спасти ее. Если не в той жизни, то в этой. А дальше ты все знаешь. Прости меня Саша, что я втянула тебя во все это.

— А случай с автобусом? А зачем ты согласилась на мое предложение пойти к дяде Герману? — спросил я. — Ведь после того первого случая ты вполне могла бы жить как прежде ничем не обнаруживая себя. Тем более насколько я помню ты тогда не особенно рвалась общаться со мной. Все у нас началось после того, как мы предотвратили гибель детей.

— Не знаю. Наверное, я с возрастом стала слишком сентиментальной. Хотя, честно говоря, я уже не знаю какой мой настоящий возраст. Одна часть моего сознания говорит о том, что мне уже 62, а другая… Пребывание в молодом теле меняет восприятие действительности и самоощущение. Я не только почти всегда чувствую себя не на 62, а на 27 лет, но и ощущаю себя настоящей Юлей Заварзиной хоть и изменившейся. Видимо, что-то от Юли все же осталось и сумело интегрироваться в мое сознание. А что касается детей. Я вдруг представила какое горе должно были пережить родители, когда узнали, что их дети, которых они только что живых и здоровых отправили на летний отдых погибли, причем погибли так страшно. И что, как и в случае со Светочкой я бы могла попытаться предотвратить все это. И никакой возможный риск уже не имел значение перед тем фактом, что я хотя бы попробовала изменить ход событий. Может быть, это какие-то остатки сознания Юли подействовали на меня прежнюю. Она видимо была девушкой доброй хотя и довольно непутевой. Я в своей первой жизни как раз являлась скорее всего ее противоположностью. Хотя и мне переходилось переживать горе и потери и потом иногда годы спустя думать о том, что если бы я знала, если бы ведала, то я наверняка сделала бы так, чтобы этого никогда не произошло. А тут сама судьба посылает мне шанс исправить что-то пусть даже и для людей, которых я никогда не знала и вряд ли, когда узнаю.

Юля замолчала и залпом допила кофе из своей чашки. Я тоже молчал, пытаясь переварить и усвоить только что услышанное. Честно говоря, когда я подходил к дому, в котором жила Заварзина я и на долю процента не мог представить того, что услышал от нее сейчас во время этого нашего разговора. С одной стороны, все это было конечно чистым бредом, но с другой стороны то, что я узнал о Юле за последние три-четыре месяца заставляло принять это за чистую правду. На сумасшедшую она точно похожа не была.

— Ну как Санечка, — заговорила вновь Юля, — какие теперь будут твои действия? Уйдешь и попытаешься сделать вид, что между нами никогда и ничего не было или позвонишь в психиатрическую?

Я пожал плечами, — конечно если сказать, что я ошарашен это значит не сказать ничего. Но психиатру сдавать тебя как-то желания нет. Почему-то твой рассказ вызывает у меня доверие хотя никаких рациональных аргументов почему это так я привести не могу. Впрочем, ты уже давно казалась мне какой-то не такой словно из другого времени. Все-таки моя интуиция меня не обманула. А уходить…видишь ли это уже ничего не изменит. Товарищи чекисты от меня вряд ли теперь отстанут. От меня и от дяди Германа. Тут главное заключается в том, что они пока похоже не догадываются о твоей роли во всей этой истории.

— Они догадаются, — перебила меня Юля, — они уже начали копать и скоро непременно докопаются и до меня. Так что не обольщайся. Времени у нас в обрез.

— Может быть и докопаются. Но пока не докопались. И главное почему я не хочу уходить от тебя это то, что я, кажется, люблю тебя.

В глазах Юлии блеснули слезы. Она посмотрела на меня и сказала:

— Ты очень похож на моего первого мужа. Я очень любила его. Он был “честный мент” совсем как твой дядя Герман. Его убили бандиты по заказу одного мерзавца которого он хотел вывести на чистую воду, здесь в Величанске. В 2000 году. Я не знаю, как сумела пережить его гибель.

— Ты родом из Величанска? — спросил я.

— Нет. Я родилась и провела детство и большую часть юности совсем в другом городе. В Величанск я попала уже в конце восьмидесятых, наша семья переехала сюда, когда мой папа, а он был военным вышел в отставку и сумел получить здесь квартиру. Я перевелась на иняз университета и окончила его в 1992 году. Еще во время учебы я увлеклась журналистикой и это увлечение перебило мое увлечение историей. Я ведь поступила на иняз только по настоянию родителей, зато, когда я так внезапно переместилась в тело Юли Заварзиной учеба на историческом факультете не составила для меня большого труда. Я вначале вела раздел местной криминальной хроники в одной из новых газет Величанска которые во множестве издавались в России в девяностые годы, затем была корреспондентом еженедельника “Криминальные новости” через три года после гибели первого мужа переехала в Москву, стала довольно известной журналисткой и писательницей по криминальной тематике. Второй раз вышла замуж, а накануне своего перемещения в прошлое приехала вновь в Величанск, для сбора материалов для новой книги, в которой я хотела рассказать о жизни города в восьмидесятые годы. Я хотела написать в ней не только о преступлениях той эпохи, но и о жизни простых людей тогда и заодно вспомнить свою юность. Вот в общем и все, а остальное вкратце ты знаешь.

— В итоге ты во второй раз пережила юность и молодость хоть и в чужом теле, — сказал я, — не плохой подарок, правда не известно кого за него благодарить.

Юля пожала плечами, затем подняла на меня глаза и спросила жалобным тоном:

— Что нам теперь делать Санечка?

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Низкие осенние тучи разрядились наконец то мелким моросящим дождем. На дворе уже стояла середина октября и последние теплые деньки остались уже позади. Впереди были дни осеннего ненастья, а затем зима с ее длинными ночами и короткими хмурыми днями. Уже сейчас день стал совсем коротким по сравнению с летом, на улице ощутимо сгущались сумерки хотя еще не давно в это время было совсем светло.

— Мне одно интересно все-таки, — сказал я, оторвавшись наконец от созерцания в окне осенней непогоды, — откуда эта ищейка Тарханов узнал о наших с тобой отношениях. Хотя мне кажется я знаю откуда и от кого.

Юля подняла на меня вопросительны взгляд.

— Думаю, что здесь не обошлось без нашей лаборантки Машеньки Елизаровой. Она целый год усиленно строила мне глазки видимо надеясь в конце концов добиться своего и заполучить меня себе в мужья, но тут ты ей перешла дорогу. Не могу забыть с какой ненавистью смотрела она на тебя все последнее время. А сейчас и со мной едва здоровается.

— Машеньку можно понять. Она была влюблена в тебя строила на тебя определенные планы, а тут вдруг такое, — ответила Заварзина.