— Планы она могла строить какие угодно и на кого угодно. Это ее проблемы. Я ей кстати никаких авансов не выдавал и никак ее не выделял из числа всех остальных коллег женского пола. Так что ответственности за игру ее воображения нести не желаю. В любом случае я хочу поговорить с ней на эту тему и быть может разузнать она или не она слила Тарханову информацию о наших с тобой отношениях.

— Не знаю, по-моему, это не очень хорошая идея, — покачала головой Юля, — Тарханов мог узнать это и из другого источника. А главное твой разговор даже если он и будет успешен, и Маша признается тебе, в том, что это она все рассказала Тарханову уже ничего не изменит. Кстати, если он будет продолжать шантажировать тебя этим, то ты всегда можешь отказаться ото всех отношений со мной. Если ты это сделаешь я пойму тебя.

— Не говори ерунды. Отказываться от тебя я не собираюсь. И никакие Тархановы не заставят меня это сделать. А чего мы, собственно говоря, боимся? Что известно КГБ? Да пока, собственно говоря, не так и много. Они узнали лишь то, что дядя Герман откуда-то раздобыл информацию позволившую сдвинуть с мертвой точки поиск трех серийных убийц. Источник этой информации им не известен. Тарханов пытается завербовать меня, чтобы я как близкий родственник попытался как-нибудь хитро разузнать откуда дядя Герман добыл эти сведения. О тебе вернее о твоей роли во всем этом им не известно ровно ничего. Да даже если они и узнают об этом, хотя это далеко не факт, чем это опасно? По-моему ничем. Ну расскажешь ты им, что у тебя иногда бывают вещие сны. И что? Про то, что ты попала сюда, в наше время из 21 века рассказывать совсем не обязательно. А вещие сны у тебя бывают лишь изредка. Так что покрутятся они возле тебя, да и отстанут.

— Не знаю Саша. Может быть ты и прав. Но у меня очень нехорошее предчувствие. Мне доводилось в прежней жизни не редко сталкиваться с такими Тархановыми. Поверь мне почти все из них это законченные мерзавцы. Не думаю, что здесь все обстоит иначе. Кстати, в деле уничтожения СССР КГБ сыграл очень заметную роль. Спорили только о том, проспал ли он деятельность внутренних врагов или наоборот активно содействовал им. У меня нет оснований доверять ни самой этой организации в целом ни отдельным людям, которые ее представляют. То, что мы так быстро попали в их поле зрения очень плохо. Очень!

Я наконец отошел от окна и прошелся по кухне. Затем уселся на стул прямо напротив Заварзиной. Посмотрев ей в глаза, я спросил:

— Слушай вот ты рассказала мне, что ждет страну и всех нас всего через несколько лет. Как я понял все эти изменения принесут несчастье огромному количеству людей. И у тебя нет желания хотя бы попробовать предотвратить это. Пусть даже с ничтожными шансами на успех?

— Я думала об этом и не раз. Но, во-первых, я считаю предпринимать, что-либо для спасения СССР сейчас уже слишком поздно. Союз пока еще существует и кажется даже могучим и нерушимым. Пусть и не без проблем. Но это иллюзия. СССР сейчас изнутри это фактически огромный дом с трухлявыми стенами. Снаружи все кажется еще величественным и грозным, а на самом деле внутри одна гниль и труха. Горбачев всего лишь приоткроет идеологические шлюзы и разрешит критику власти в том числе за ошибки прошлых лет и за пару лет произойдет настоящий обвал. Мы же с тобой историки и понимаем, что такие процессы не происходят одномоментно. Они вызревают десятилетиями. Видимо с самого изначала весь этот проект нес в себе какие-то неустранимые дефекты. В любом случае, что-либо менять слишком поздно даже если бы я или ты каким-то чудом оказались бы сейчас на самой вершине власти. А уж в нашем положении тем более. Может быть лет на десять — пятнадцать раньше и можно было бы что-то поправить, а сейчас уже поздно. А во — вторых, к кому обращаться? В ЦК КПСС КГБ? Ты видишь лица людей, которые стоят на Мавзолее и состоят в Политбюро? Неужели ты полагаешь, что они способны что-то радикально изменить? Да большая часть из них мечтает закончить свою жизнь при должности и привилегиях, которые им прилагаются к этой должности. И ничего большего. А те, кто помоложе мечтают, о том, как прорваться к полноте власти конвертировать эту власть в большие деньги и войти тем самым в мировую элиту в клуб господ, правящих миром. Никаких других идей там больше нет. Поверь мне Саша. Я видела это своими глазами. И прекрасно знаю, что представляют из себя эти люди, которые сейчас клянутся в верности идеалам марксизма-ленинизма и Октябрьской революции. Да ты и сам знаешь это. Слишком поздно!

— Может быть ты и права, — подумав ответил я, — но я бы на твоем месте, наверное, все-таки попытался бы что-то изменить. Хотя и понимаю теперь, что видимо действительно шансов на успех очень не много. Слушай, а ты бы не хотела встретиться с собой молодой? Сколько тебе сейчас лет и где ты живешь?

— 14. А жила в это время в Верхневолжске. А насчет встречи… наверное нет. Не думала об этом.

— Недалеко в общем то. А как тебя звали. И по какому адресу.

— Вероника Павловна Степанова. А адрес улица Красных Латышских Стрелков дом 24 квартира 66. А зачем тебе это?

— Так хочу, кое-что проверить. — Я поднялся со стула потянулся и сказал, — ладно вижу, что ты действительно устала так что не буду мешать тебе. Пора мне в общагу. Нужно переварить все то, что я узнал от тебя сегодня.

Юля поднялась со своего стула подошла ко мне прижалась и подняв глаза сказала:

— Не уходи. Останься. Мне без тебя будет очень одиноко и тоскливо…

Несмотря на то, что Заварзина отговаривала меня от намерения поговорить на чистоту с Елизаровой я так и не отказался от этого своего намерения. Однако реализовать его сумел лишь через два дня. На большой перемене я зашел на кафедру, однако не застал там Машу. Обнаружил ее в лаборантской, где она в одиночестве пила за столом чай. Поздоровавшись и получив в ответ на свое приветствие лишь еле заметный кивок головой я произнес:

— Надо поговорить. Срочно. Но не здесь. Ты во сколько сегодня освободишься с работы?

— Примерно в пол шестого, — не поднимая на меня глаз, — ответила она.

— Хорошо. Ровно в полшестого я буду ждать тебя у во дворе.

Ровно в 17.30 я был уже на месте. Дождь, который безостановочно моросил почти два дня прекратился, в низкой пелене облаков появились разрывы, в которые было видно голубое с тем оттенком, который бывает только осенью небо, дул легкий ветерок, ощутимо потеплело в общем погода была вполне комфортной, насколько может быть комфортной погода в середине октября.

Елизарову не пришлось долго ждать. Прошло всего лишь несколько минут как я подошел в условленное место как она вышла из дверей факультетского корпуса, заметила меня и подойдя спросила:

— О чем вы Александр Николаевич хотели поговорить со мной? Я готова выслушать вас.

Я махнул рукой в сторону выхода со двора.

— Здесь не очень удобное место для беседы. Пойдемте в сквер.

Пока мы шли по направлению к скверу я вдруг вспомнил свой разговор с Заварзиной который состоялся там четыре месяца назад. Вспомнил и последствия этого разговора. За эти месяцы мое отношение к Юле полностью поменялось. Тогда она представлялась мне высокомерной, самодостаточной стервой, которая ни в ком не нуждается и, быть может, почти открыто презирает всех окружающих. А теперь для меня не было, пожалуй, человека ближе, а под маской холодной красивой стервы оказался человек попавший в совершенно исключительные по своей необычности, да и, пожалуй, сложности жизненные обстоятельства.

Мы дошли до сквера. Сегодня в нем было пусто, лишь на одной скамье ворковала молодая парочка. Я сел и показал рукой Маше на место возле себя. Она расположилась рядом со мной и все так же не глядя на меня спросила:

— Так, о чем Александр Николаевич, вы хотите поговорить со мной?

— Видишь ли Маша, — начал я, — на днях я имел очень интересную беседу с одним не простым человеком. А говоря проще с капитаном КГБ по фамилии Тарханов. Тарханов Виктор Михайлович. Знакома тебе такая фамилия?