Юлия ничего не ответила мне. Она помолчала, молча допила кофе. Затем встала, открыла шкаф, достала оттуда пачку сигарет, зажигалку, прикурила сигарету и отвернулась к открытой форточке.

— Ну как тебе мой план? — нарушил я затянувшуюся паузу.

— Мне он не нравиться, — наконец откликнулась Заварзина, — я совершенно не желаю связываться с органами.

— Почему? В недоумении развел я руками, — по-моему, без органов мы никак не сможем решить назревающие проблемы. Дядя Герман очень порядочный человек, “честный мент”, его все уважают представь даже некоторые преступники. От него никто и никогда не видел никаких подлянок. Наверное, поэтому он и не сделал большой карьеры.

— А я и не сомневаюсь, что твой дядя Герман как ты говоришь “честный мент” и хороший опер, — произнося эти слова Юля, усмехнулась видимо каким-то своим мыслям, — только пойми одно, Саша, уже на следующий день, как только твой дядя Герман получит реальные доказательства моей правоты об этом узнает весь его отдел, а с ним и куратор из Комитета. А с комитетскими я связываться я не хочу совершенно. Менты еще куда ни шло, особенно если сотрудничать с ними не формально и не на постоянной основе. Но только не комитетские.

— А ты часом не шпионка?

— Нет, Санечка я не шпионка. А ты что думаешь Комитет способен испортить жизнь только шпионам и связанным с ними гражданам? Если это так-то ты крупно ошибаешься.

— А я вот сам комитетский кстати ты что меня не боишься?

— Это ты про то, что служил срочную в погранвойсках? Ну какой же ты комитетский! Я не о таких комитетских говорю. — Заварзина затушила окурок сигареты о металлическое блюдце — пепельницу и повернулась ко мне лицом. Она продолжила:

— Пойми, Санечка, то, что я могу получать информацию о готовящихся преступлениях или о действующих преступниках, которые пока не пойманы это полбеды. Хотя комитетские и здесь наверняка при случае не против будут погреть свои лапки. Хуже будет если в какую — ни будь светлую голову на Лубянке придет мысль о том, что я могу делать предсказания политического характера. Тогда все. Я тебе гарантирую, что больше ты меня в своей жизни не увидишь. Как и я тебя. Я вообще не уверена, что в этом случае комитет не зачистит самым жестким образом всех посторонних, кто хоть в малейшей степени будет посвящен в мою тайну. А меня возьмут и выпотрошат до конца с применением спецсредств. А потом так же, как и всех вас ликвидируют по-тихому. Самый оптимистический вариант для меня — это стать объектом изучения для яйцеголовых в каком ни будь закрытом НИИ. Так что Санечка, разберут твою Юлечку на запчасти, как пить дать разберут. И не узнаешь ты даже где могилка моя. Вот так-то!

— А ты можешь делать предсказания, которые касаются, политики, — спросил я, на что Юля как-то неопределенно кивнула головой причем истолковать этот кивок на мой взгляд можно было совершенно двояко.

— Такое впечатление, что ты говоришь не о КГБ. А о гестапо, — возразил я.

— Да все эти спецслужбы и люди, которые служат в них одним миром мазаны. Уж поверь мне. Это главное, а все остальное примитивная демагогия. И на кого работают эти спецслужбы до конца не ясно. То ли на самых себя то ли на кого еще. Ты помнишь историю Фуше?

Я утвердительно кивнул головой. Конечно, я хорошо помнил историю министра полиции Наполеона Жозефа Фуше, которого сам Наполеон совершенно обоснованно считал воплощением предательства.

— Ну вот! Что ты тогда удивляешься моим словам. Пойми, сейчас после смещения Щелокова Комитет взял МВД под плотный контроль. И новый министр у них с Лубянки. Он же возглавлял, правда не долго, КГБ СССР, а до этого много лет КГБ Украины. Федорчук сто процентов привел в МВД за собой целый косяк людей с Лубянки. А что происходит в Центре неизбежно дублируется на местах, в провинции только подчас в еще более уродливой форме. Так что будь уверен твой дядя Герман просто окружен комитетским стукачами. И скрыть получение информации о готовящихся и уже совершенных преступлениях, да еще полученной столь необычным способом он при всем своем желании долго не сможет.

Я мысленно не мог не признать правоту Заварзиной вспомнив как материл дядя Герман в разговорах со мной и нового министра и те порядки, которые он насаждал в милиции. Причем я не помнил, чтобы он в прошлом был таким уж горячим поклонником Николая Анисимовича Щелокова и тех нравов, какие царили в МВД в его бытность министром.

— Подожди, Юля. Не горячись, — примиряющим тоном, сказал я. — Я хорошо понимаю твои опасения и признаю их обоснованность. Более того твои опасения — это отчасти и мои опасения. Но тебе не кажется, что все-таки у нас нет особого выхода. В любом случае даже вдвоем мы с этой проблемой не справимся. А как я понимаю молчать и стоять в стороне ты не желаешь. Я правильно понимаю тебя?

— Да, пожалуй, правильно, — ответила мне Заварзина.

— Ну вот. Все равно в этом случае так или иначе нам придется вступать в контакт с представителями власти. И вариант с дядей Германом мне во всяком случае пока кажется самым оптимальным.

Заварзина пожала плечами и ответила мне:

— Санечка, в любом случае нам надо крепко подумать.

— Конечно, подумаем. А сейчас давай займёмся более приятным делом!

— Это каким? — Юлия сделала вид, что не понимает меня.

— Как каким? Сексом конечно! Или ты уже не хочешь меня?

— Санечка. А как же борщ? Я хотела тебя накормить борщом…

— Борщ подождет. Еще не вечер. Иди ко мне на колени! — я протянул руки обхватил ими Юлю и потянул ее на себя.

Прошло несколько дней, но Заварзина так и не пришла ни к какому определенному решению. Я еще раз поговорил с ней призвав к благоразумию и гарантировав надежность и честность со стороны дяди Германа, но Юлия все еще продолжала колебаться и просила времени на то, чтобы “подумать”. В конце концов я решил не давить на нее больше, совершенно резонно полагая, что от такого давления, учитывая к тому же сложный характер Заварзиной пользы будет не много.

Свои новые отношения мы сообща решили пока не афишировать и вести себя при встречах как на кафедре, так и на факультете таким образом, чтобы никто ничего не заподозрил. Вначале мне казалось, что наша маскировка вполне себе удалась. Однако всего через несколько дней я с удивлением заметил, что неизменно приветливая со мной доселе лаборантка Машенька Елизарова стала встречать меня с хмурым лицом и явно прекратила попытки флирта, которые она до этого предпринимала почти каждый раз, когда нам приходилось общаться. А в один прекрасный момент меня совершенно поразили ее полные ненависти взгляды, которые она бросала исподтишка на зашедшую на кафедру Юлию. Видимо все-таки в своих мечтах Машенька уже женила меня на себе, и поэтому ей пришлось пережить колоссальное разочарование, когда каким-то шестым чувством поняла, что приобрела в лице Заварзиной конкурентку, против которой у нее нет, пожалуй, никаких шансов. Не знаю как кого, но меня всегда поражала способность некоторых женщин практически молниеносно на основании каких-то ничтожных мелочей выявлять конкуренток в их борьбе за мужское внимание.

В один из вечеров я сидел у Юлии в гостях. Она готовила ужин на кухне, а я после безуспешных попыток навязаться ей в помощники будучи решительно и бесповоротно изгнанным не нашел ничего лучшего как пойти в зал сесть в кресло и включив телевизор попытаться убить за его просмотром оставшееся до ужина время.

Наконец Юлия пришла в зал и позвала меня есть. Я поднялся из кресла и хотел уже идти на кухню, как Заварзина подошла ко мне вплотную и произнесла:

— Знаешь я подумала еще раз о твоем предложении насчет твоего дяди Германа и решила, что, пожалуй, надо рискнуть. Все равно иного выхода я не вижу. А справится самостоятельно в случае чего мы можем и не смочь.

— И ты совершенно права! — ответил ей я, — вот ты увидишь, что на дядю Германа можно полностью положиться особенно в таком не простом деле.