Я выслушал все это и понял, что совершенно ошарашен. Представить что-то подобное наяву было выше моих сил. Все то, что звучало сейчас из уст Юли воспринималось мною как что-то совершенно не правдоподобное, как плод извращенной, больной фантазии. Даже в самом кошмарном сне мне не могли привидеться подобные вещи происходящими в нашем тихом, спокойном и быть может даже немного сонном Величанске.

— Нечаев был не коронованным повелителем Величанска долго примерно до середины 2000-х годов. И мэр города, и губернатор были у него в кармане он вертел ими как хотел. Все изменилось, когда Москва прислала нового губернатора. Тот не пожелал плясать под дудку Нечаева и начал потихоньку убирать его людей. К тому времени видимо и ослабела его поддержка в Москве. Одни из покровителей Нечаева сели, другие оказались не удел. Он почувствовал нависшую над ним угрозу и решил покинуть Величанск и перебраться в Москву. Ему удалось избраться депутатом Государственной Думы, в которой он просидел целых два срока вроде бы тихо и не заметно. Но в конце концов он попался на одной криминальной истории. Не скрою, что определенную роль в раздувании скандала, который поставил крест на его парламентской карьере, сыграла я. Все это время я следила за ним, собирала на него компромат, не могла и не собиралась прощать ему ни гибель мужа, ни гибель подруги.

— И чем все это завершилось? Его посадили? — спросил я.

— Нет. Этот мерзавец обладал совершенно уникальным инстинктом самосохранения и чувством опасности. А скорее всего его предупредили заранее. Нечаев сбежал за границу успев вывести туда большую часть своих активов. Правда за границей он наслаждался жизнью недолго. Он опять влип в криминал на этот раз европейский и в конце концов оказался в испанской тюрьме. Причем надолго.

Юля замолчала. Молчал и я. Так не разговаривая мы дошли наконец до дома, в котором жил дядя Герман.

Нам открыла дверь и встретила на пороге Анна Петровна жена дяди Германа.

— Здравствуйте Юленька, здравствуй Саша! — радостно приветствовала она нас. — вовремя вы пришли. Я как раз ужин готовить закончила. Так что раздевайтесь мойте руки и за стол!

— Мы пришли по делам к Герману Валентиновичу и нам право не удобно, — пробовала возразить Заварзина.

— Дела обождут, — решительно возразила ей Анна Петровна, — все вам дела, да дела. Вот поужинаете сначала, а потом делами своими и займетесь. Так что и не спорьте со мной!

После ужина мы вновь уединились в комнате с дядей Германом.

— Ну что молодежь хмурая такая, — сказал он, посмотрев на нас, — опять что-то стряслось?

Я вкратце рассказал ему о состоявшейся только что беседе с Тархановым.

— Да-а прямо клещ этот Тарханов, прилип к вам как банный лист, — протянул дядя Герман, — и что же он на сотрудничество значит склоняет? Похоже не отстанет пока не добьется того, что хочет.

— Герман Валентинович, — откликнулась Заварзина, — нам Тарханов сказал, что вы ходили к начальству с предложением начать поиски серийного убийцы в городе. Это правда?

— Правда. Убийства происходят почерк один и тот же, судя по всему, нападение на Елизарову тоже дело рук одного и того человека, что женщин убивал, а розыск, и прокуратура не чешутся. Ну я и рискнул свою не зависимую точку зрения высказать. Да только не вышло у меня ничего. Отчитал меня полковник Артеменко мол не в свои дела нос сую и вообще не может у нас быть никаких серийных убийц и маньяков. Мы мол не на загнивающем Западе. А женщины эти убиты разными людьми, и никакого сходства обстоятельств и деталей убийств нет. Все совпадения это мол случайности. Так что ушел я не солоно хлебавши. Да еще пригрозили мне, что если упрямиться стану и совать свой нос куда не следует, то должности лишиться могу запросто, а то и партбилет на стол положить придется. Вот такие обстоятельства у меня Сашок.

— А Елизарова, что-нибудь вспомнила? — спросил я, — какие — ни будь приметы нападавшего или еще что — ни будь?

— Ничего не помнит. По голове ее здорово стукнули вот у нее, и амнезия приключилась. Она вообще день тот только урывками припоминает. Разговор с Юлией Сергеевной помнит едва-едва. А что потом было полный провал. Очнулась уже в реанимации. Может быть потом к ней память и вернется, а пока полный тупик. Одно хорошо жива осталась. Надежда есть, что маньяка вы спугнули и кто знает, может быть, он сейчас на дно заляжет или вообще убивать перестанет.

— Я бы на это не надеялась, — возразила ему Юлия, — скорее дело может обстоять ровно наоборот. Преступник не довел свое дело до конца не получил разрядку, сейчас он взбешен и будет поэтому непременно искать новую жертву. Жажда убийства может пересилить страх разоблачения. Так что скоро могут быть новые жертвы и не одна.

— Веселенькие дела. Одна надежда, что вы все же тоже можете ошибиться уважаемая Юлия Сергеевна. Честно говоря, и я тоже рад был бы ошибиться в своих предположениях о маньяке.

Дядя Герман взял в руки папку с материалом, подготовленным Юлией, и стал внимательно просматривать машинописные листы.

— А как с Тархановым поступить? — спросил я, — он нам номер дал, звонка будет ждать. Я так понимаю, что отказ им не предусматривается вовсе. Если мы ему откажем он нам обещает от лица комитета всяческие неприятности устроить.

— Эти могут. Да-а однако ситуация Сашок. Пока что советую нос не вешать. Тарханов как я понял тоже очень в вас заинтересован. Еще не известно, что он там о вас своему начальству докладывает. Может что и придумаем, дай время. Есть у меня один интересный знакомый надо с ним попробовать на днях связаться может быть он что интересное и посоветует. В случае чего я тебя извещу. Может быть, с этим моим знакомым встреча понадобится. Это очень серьезный человек. В прошлом в органах тоже служил.

Мы еще недолго посидели с дядей Германом, а затем засобирались домой. Как-то уже вполне традиционно я остался ночевать у Заварзиной. Так выходило все чаще и в общежитии я ночевал все реже и все реже видел своего соседа по комнате аспиранта Химического факультета Леву Фридмана. Наши шахматные баталии и длительные вечерние беседы “обо всем понемногу” остались в прошлом. Впрочем, Лева, судя по всему, переживал сейчас пик своего романа со смазливой аспиранткой с кафедры Органической химии и поэтому вряд ли он так сильно жалел о том, что его общение со мной так основательно сократилось…

В последующие несколько дней в нашей с Юлей жизни не произошло ничего особенного. Ни я ни она пока решили не перезванивать Тарханову. Мы ждали результатов общения дяди Германа с его серьезным знакомым, который быть может, сможет нам как-то помочь в сложившейся ситуации. Сам же Тарханов пока никак не проявлял себя, хотя я каждый день ожидал увидеть знакомую “тройку”.

Кафедра отрядила наконец целую делегацию в больницу навестить Машу Елизарову. Я так же вошел в состав этой делегации, предлагали это и Юлии, но она отказалась, сославшись на занятость. Машу уже перевели из реанимации в общую палату, чувствовала она себя на мой взгляд не плохо, хотя выглядела несколько похудевшей и осунувшейся. Ее голову украшала белая повязка. Она так и не вспомнила толком, что произошло с ней тем вечером и, судя по всему, совершенно не догадывалась о моей с Юлией роли в деле спасения ее жизни. Я только мог про себя порадоваться этому.

Между тем уже наступил ноябрь, а с ним очередная годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции. Вечером шестого числа у нас на кафедре по традиции состоялись праздничные посиделки. Высокое начальство в лице Пашкевича не соизволило почтить это мероприятие своим присутствием сославшись на дела, поэтому кафедральная молодежь отрывалась по полной. Мы с Юлией продолжали тщательно соблюдать правила конспирации и не афишировали наших отношений. Но, судя по всему, эта конспирация помогала плохо. В разгар мероприятия уже хорошо подвыпивший доцент Самошников толкнул меня локтем в бок и кивнув в сторону сидевшей на другом конце стола Заварзиной подмигнув сказал мне: