— Придет время спросим, непременно спросим. Но не сейчас. Майор Астахов сделал все достаточно хитро и так вот сразу прямо в лоб его не спросишь. Это то и подозрительно Саша. Дело ведь состоит не в том, что майор уголовного розыска где-то раздобыл информацию, имеющую большое оперативное значение и поделился с ней с коллегами пусть даже из другого города и даже области. Это в конце концов его прямой служебный и гражданский долг. Но почему он сделал это так хитро и скрытно? Словно он хотел, чтобы об этом узнало как можно меньше народа. И, что это за источник такой из которого можно черпать сведения подобного рода? Насколько мне известно майор Астахов хоть и толковый сыщик, но ранее к поискам серийных убийц не привлекался. Так что опыта у него в этом деле не сказать, чтобы много.

Я громко выдохнул.

— Ну от меня то вы что хотите? Надеюсь, не того, чтобы я на правах родственника допросил дядю Германа так сказать с пристрастием?

Тарханов рассмеялся. Рассмеялся практически до слез.

— А ты юморист, Солдатов. Надо же допрос с пристрастием! Фильмов про разведчиков что ли насмотрелся? Нет от тебя такого не требуется. Любой допрос с любым пристрастием мы сами если надо организовать сумеем. Тут твоя помощь не нужна. А требуется от тебя вот что. Почаще встречаться с Астаховым. Беседовать с ним про всякое — разное. Может быть, в каком разговоре что-то и промелькнет, какая-никакая зацепка и покажется. А твое дело это все запомнить и мне передать.

— Ну вы что дядю Германа совсем за дурака что ли держите? Если он как вы говорите организовал передачу оперативной информации об этих серийных убийцах так хитро, что вы к нему пока никак подхода найти не можете то, с чего вы взяли, что он возьмёт и начнет не с того ни с сего откровенничать со мной.

— Твое дело Солдатов беседовать с Астаховым время от времени, задавать ему всякие наводящие вопросы и запоминать что он тебе сказал. Что и как спрашивать я тебя научу не волнуйся. Парень ты смышлёный, вон как передо мной талантливо идиота изображаешь. Так что справишься. А справишься Комитет тебя не забудет. Поддержку в случае чего окажет. А наша поддержка великая вещь поверь мне. С нашей поддержкой тебе никто страшен не будет. А совсем хорошо себя проявишь и зарекомендуешь то может встать и вопрос о твоей работе в КГБ. Не век же тебе бумажки на кафедре перебирать. Защитишь кандидатскую и к нам на работу милости просим! Нам бывший воин-пограничник очень ко двору прийтись может. Если конечно доверие оправдаешь. А кроме пряника у нас и кнут для строптивцев имеется. Учти это. И твоя любовная связь с Заварзиной тебе боком выйти может. А она у тебя имеется. На сей счет у меня самая точная информация. И разговоры сомнительные ты не раз в присутствии свидетелей вел и антисоветские анекдоты рассказывал. В случае чего может встать вопрос о твоей персональной партийной ответственности. Вылетишь из партии и с аспирантурой распрощаешься. На работу тебя даже дворником не возьмут, учти это. И на хрена ты после всего этого своей Заварзиной сдашься. Она баба видная, красивая к жизни в нищете не привычная. Пошлет она тебя куда подальше. С милым рай в шалаше если милый атташе. Понял меня? Красивая женщина больших вложений в себя требует. Пшенку на постном масле она с тобой точно жрать не будет. А будешь послушен, оправдаешь доверие все у тебя тип топ будет. И карьера удастся, и жена-красавица под боком будет. Детишек тебе нарожает. И потом помощь органам это твой прямой партийный и гражданский долг. Ну что по рукам, товарищ старший сержант погранвойск запаса?

— Не знаю, — промямлил я, — все это как-то неожиданно, мне подумать надо.

— Подумай, подумай, — не стал возражать мне Тарханов, — только не долго. Я тебя на днях опять навещу. Надеюсь, услышать твой окончательный ответ. Положительный естественно. А сейчас давай топай по своим делам. И понимаешь, что о нашем разговоре никому. А своей Заварзиной в первую очередь. С бабами такие вещи вообще не обсуждают.

— Понял, не дурак, — сказал я, открыл дверцу и вышел из машины Тарханова на улицу.

Я подошел к двери квартиры Заварзиной и вдавил кнопку звонка и прислушался. Из-за двери раздался звук трели. Я отпустил кнопку. Вновь наступила тишина. Подождав еще не много, я нажал на кнопку во второй раз и держал ее уже не отпуская. Наконец в прихожей послышались шаги, затем щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стояла Юля с заспанным лицом и всклокоченными волосами.

— Здравствуй Санечка, — произнесла она, — извини, что так долго не открывала. Задремала. Что-то я сильно устала сегодня. Что случилось? Какие-то новости от Германа Валентиновича? По телефону я ничего не поняла.

— Новости, но не от Германа Валентиновича, разреши мне пройти, — ответил ей я и переступил через порог.

Юля отошла в сторону, и я вошел в прихожую. Сняв куртку, я поместил ее на вешалку. Заварзина продолжала неподвижно стоять в прихожей. Как видно она все еще не могла до конца проснуться. Я наскоро пригладил волосы перед зеркалом и сказал ей:

— Есть очень важный разговор. Сделай если не трудно кофе.

Юля кивнула головой и прошла на кухню. Я последовал за ней. Войдя на кухню, я уселся на стул посмотрел на Заварзину стоящую у плиты и произнес:

— Сегодня я имел не самую приятную встречу и беседу с офицером госбезопасности, который поджидал меня на выходе из здания факультета.

Юля ничего не ответила на это мое сообщение. Я еще немного помолчал и затем передал ей вкратце содержание моего сегодняшнего разговора с капитаном Тархановым.

Она зажгла газ. Поставила на огонь чайник, села напротив меня и произнесла:

— Ну этого я и боялась. Этого я и ожидала. Конечно, они засекли передачу информации Германом Валентиновичем, заинтересовались этим и начали копать. И, судя по всему, все это этот твой разговор сегодня только начало. Они теперь не отстанут пока не докопаются до конца. А значит скоро этот Тарханов пожалует сюда ко мне. Обмануть их тебе не удастся. Не рассчитывай на это. Да и мне, пожалуй, тоже.

— А что мы, собственно, так боимся? Мы же не делаем ничего противозаконного. Напротив, помогаем в поимке опасных преступников. По-моему, нам должны быть только благодарны. Я думаю, что твои опасения не имеют такой уж прочной основы под собой, — возразил ей я.

— Эх Санечка, наивная твоя душа! Ты даже не ведаешь с какими мерзавцами тебе пришлось столкнуться. Эти люди могут в легкую, походя не задумываясь не только сломать твою, да и мою жизнь, а и безо всяких сантиментов лишить нас ее. И никаких угрызений совести и душевных мук после этого они точно испытывать не будут.

— Слушай Юль, — попытался возразить я ей. — По — моему ты преувеличиваешь. Ну гестаповцы же это в конце концов. Да и сейчас не тридцать седьмой год. И контролируют их сейчас более или менее.

— Вот именно более или менее. Есть вещи о которых ты даже не догадываешься. Если эти ищейки пронюхают о них, то жить и мне и тебе останется до понедельника. Хотя нет. Меня они убьют по позже. Сначала выпотрошат полностью, а потом как говориться концы в воду. — произнеся это Заварзина с сожалением посмотрела на меня. — И жаловаться будет некому. Нам не помогут ни партия, ни правительство. Вот в этом я уверена на все сто процентов.

— Так скажи мне, что это за страшные вещи такие? Твои вещие сны? Или есть, что-то еще о чем ты мне говоришь и что скрываешь от меня?

— А ты точно хочешь узнать всю правду обо мне? И тебе не страшно? — Юля внимательно посмотрела на меня.

— Да не говори ты загадками!

— Хорошо. Загадками я говорить больше не буду. Правду так правду. Только не пожалей потом, Санечка. И не обвиняй меня, что я втянула тебя во всю эту историю. Ты сам сделал свой выбор.

— Не буду не волнуйся. Горькая правда все же лучше сладкой лжи.

— Как патетично. Так вот Санечка, я никакая не ясновидящая. Все значительно хуже и для меня, а теперь в свете последних событий и для тебя. Я попаданка.