Дарлан остановился как вкопанный.

- И кто-то согласился? – спросил он после небольшой паузы.

- Естественно. Фридан мог дать согласие, однако он уже был почти обручен, а разорвав помолвку, он бы приобрел в союзники Залина, но потерял бы пару верных вассалов, которые сочли бы это предательством. Так что королем стал Карден.

- А Аладея королевой.

- Конечно, - кивнул Гленнард. – То, что она не девица, все равно сохранили в тайне.

- Неужели.

- Твои магистры вернули средства, которые барон заплатил за услуги Монетного двора. Он распорядился ими разумно. Все, кто знал о вашей интрижке с дочкой Залина, получили щедрые подарки за молчание.

- Кто-то все равно проболтается после чаши крепкого вина, - сказал Дарлан. – Да и Карден не дурак, в первую брачную ночь поймет, как его облапошили.

- Уверен, что есть много способов изобразить потерю невинности, тем более при тусклом свете свечей и пьяном женихе. А что насчет того, что кто-то проболтается, сам подумай, одно дело распускать порочащие слухи о дочке не самого могущественного барона, другое - о новоиспеченной королеве. Сытая старость куда лучше, чем стилет в сердце. Поэтому я и не стал обвинять Аладею. Доложил Залину, что не справился с тобой и попросил освободить от службы. Просьба, как понимаешь, была удовлетворена. Я решил найти вас с магом. Вы порядочно наследили в княжествах, но я все равно слишком отставал, к тому же, у меня не было предположений, в какую сторону вы каждый раз двигались. И вот в своих поисках я встретил Куана, который хорошо вас знал. Он тоже понятия не имел, где вы, но предложил поработать на него. Мои карманы уже заметно опустели, я согласился, надеясь, что однажды мой путь все же пересечется с вашим.

- Нити судьбы, - произнес монетчик.

- Они самые, - хохотнул Гленнард.

В «Золотой кряж» они возвратились незадолго до выступления барда. Зал уже заполнялся разношерстным народом. Становилось тесновато - желающих насладиться искусством оказалось много. Тот самый бойкий помощник хозяина заведения взимал плату у тех, кто не был постояльцем. Возле стойки слуги соорудили небольшой помост, на который водрузили скамью. Рядом возвышалась арфа, украшенная вырезанными на дереве линиями.

Как оказалось, Куан занял им лучшие места в центре зала – прямо напротив помоста. Усевшись рядом с купцом, Дарлан поискал глазами Таннета, но не нашел. Неужто до утра задержится?

- Где потеряли нашего иллюзиониста? – поинтересовался Куан.

- Скорее всего в постели местной куртизанки, - ответил монетчик.

- Понимаю, молодая кровь, горячая.

- Что-нибудь удалось узнать?

- Пока нет, но завтра будет информация со всех уголков Тарьявальда. Сегодня предлагаю отложить все дела.

Сквозь шум набитого под завязку людьми зала, прорвался голос хозяина гостиницы.

- Олухи, - кричал он, - почему скамья голая?

Ближайшая к маленькой сцене служанка смешно всплеснула руками и юркнула в заднюю дверь. Обратно она вернулась с бархатной подушкой весьма крупного размера, которую тут же положила на скамью. Становилось душно, несмотря на распахнутые окна. Народ нетерпеливо гудел. Наконец, на помост взбежал трактирщик.

- Добрые гости «Золотого кряжа»! – начал он. – Сегодняшний вечер вам запомнится надолго. Встречайте – Сервас!

Зал приветственно взорвался криками и хлопками в ладоши. Знаменитый бард появился в тот же миг со стороны лестницы, ведущей в жилые комнаты. Этого певца и поэта монетчик видел и слышал несколько лет назад в Фаргенете, тогда он поразил его своим неоспоримым талантом. С тех пор Сервас чуть набрал веса, поседел, но по-прежнему мудро смотрел на зрителей, добродушно улыбаясь. Усы, как и в прошлом, делали его похожим на кота. За спиной Серваса величали Луком за то, что мог выжать слезы даже из самого сурового воина. Ему это прозвище не очень претило. Облаченный в подобие туники, которые носили придворные музыканты в древности, бард, опустившись на скамью, взял арфу. Первый же аккорд вызвал у публики восторг. Эту балладу Дарлан хорошо знал, она называлась «Звезды – холодные игрушки».

Голос Серваса не растерял силы. С легкостью он переходил с баса на баритон, с баритона на фальцет, а потом обратно, умудряясь проворно пробегать пальцами по струнам арфы. За вечер бард сыграл почти все свои известные песни, а затем представил вниманию благодарных слушателей несколько новых произведений. Нота за нотой Сервас по прозвищу Лук извлекал из инструмента то сладкие как мед, то горькие, как печаль расставания, мелодии. Не чуждые музыке люди могли заметить, что даже сложные для исполнения пассажи бард исполнял с непринужденной легкостью. К концу выступления, монетчик почувствовал, что смертельно устал. Его тело срочно требовало хорошего отдыха, к сожалению, даже лучшие баллады в мире не прибавляли бодрости и не излечивали ушибленные кости.

Комнату для них с Таннетом Куан снял по соседству со своей на третьем этаже. Гленнард обитал на втором. В скромных по обстановке, но просторных покоях правила темнота, здесь в горах сумерки предпочитали приходить раньше. Иллюзионист так и не явился, и Дарлан подозревал, что до утра его можно не ждать. Раздеваться сил не оставалось – организм уже откровенно бунтовал, требуя немедленного сна, чтобы эфир постепенно приступил к залечиванию травмы. Сумев только скинуть плащ и сапоги, Дарлан рухнул на кровать как подкошенный. Желанный сон тут же накрыл его.

Во сне монетчик очутился в королевском дворце Фаргенете. Это было ожидаемо, рассказ Гленнарда об Аладее задел его, и накопившиеся за вечер переживания выплеснулись в видение. Дарлан заходил в церемониальный зал, где в свете тысячи огней на массивном троне, высеченном из гранита, восседала та, которая предала его. Вокруг никого не было: ни стражников, ни придворных. Замок купался в таинственной тишине. На голове Аладеи сверкала изумрудами корона из красного золота.

- Подойди, - потребовала королева.

Дарлан не хотел подчиняться, но ноги вдруг сами понесли его к ней.

- На колени, – холодно приказала Аладея. Ее голос звучал так, будто бы он полон некой магической силой.

Стиснув зубы, монетчик стал бороться с собственным телом, готовым исполнить чужую волю. Краем разума он понимал, что все происходящее сон, но даже жар от сонма свечей ощущался реальным.

- Почему ты сопротивляешься, любимый? – Королева Фаргенете прищурила глаза. – Раньше ты был покладистей.

- Ты не моя королева, не моя любовь! - воскликнул Дарлан. Мощное эхо разнесло его слова по залу, затушив несколько свечей. – Проклятье, я почти забыл о тебе, но судьба каждый раз напоминает мне о нашем прошлом.

- Тогда не противься этому.

- Нет.

- Я приказываю!

- Нет! – Монетчик с усилием скинул с себя невидимые оковы. Глубоко вдохнув, он повернулся спиной к Аладее и зашагал прочь.

- Остановись! – крикнула королева.

- Прощай, Аладея.

- Дарлан!

Монетчик осекся. Голос, позвавший его по имени, уже звучал по-другому. С удивлением, он обнаружил, что Аладея исчезла, а на ее месте сидела правительница Алгерты во всей своей прекрасной наготе. Она с вожделением смотрела на Дарлана, подавшись всем телом вперед.

- Тогда останься со мной, - прошептала Феоралия.

Почти половина огней тут же погасла, а по углам церемониального зала поползли тени. Неведомая сила, сдавив грудь, потащила монетчика к трону. Внезапно где-то оглушающе хлопнула дверь. Все мгновенно испарилось: Феоралия, свечи, Фаргенете. Дарлан лежал на кровати в «Золотом кряже». Он ошибся - Таннет притащился не к утру.

- Спасибо, что разбудил, - прохрипел монетчик.

- Моя вина, признаю. – В темноте Дарлан видел, как иллюзионист присел на свое ложе. – Что-то приятное снилось?

- Трудно сказать.

Таннет недоверчиво хмыкнул, а потом ни с того, ни с сего принялся описывать в красках свой поход в бордель, запинаясь на отдельных словах. Но монетчик его уже не слушал, провалившись в крепкий сон.