— Игорь Олегович, но и я ведь не волшебник. Знаю ведь, что прорыв скоро готовится, и люди мне тоже надобны. Если у командующего фронта сможете людей выделить из тех полков, которые более дисциплинированные, то сделаю, как вы просите — кордоны по всем правилам поставлю. Болезнь страшная — я-то понимаю. Оружием обеспечить их тоже надобно.

Игнатий Поликарпович замолчал, но в его глазах я видел сомнения. Этот старый мужчина был отнюдь не лучшим вруном, отличаясь приверженностью к лечебному делу и практически монашеской скромностью. Среди российской медицины он был настоящим светилом и легко мог бы остаться в тылу, но выразил добровольное желание уйти на фронт пусть даже и простым пехотинцем. Естественно, никто в таком звании его отпустить не мог, а потому поставили главой санитарной службы сначала на Карпатском фронте, а теперь и на Баварском.

— Ну что же вы, Игнатий Поликарпович, не скромничайте. Я ведь человек не бедный и властью точно не обделённый.

— Да много чего не хватает. Понемногу, но многого. — Офицер взял листок бумаги, жестом потребовал у меня ручку и за несколько секунд написал с полтора десятка строчек медицинским, едва ли понятным обычному человеку почерком. — Вот здесь всё, что нужно человеку, давшему клятву Гиппократа. Признаюсь — снабжение в последнее время ни к чёрту. Видно, все думали, что война быстро закончится, а ведь иначе всё пошло — сильно иначе.

Я принялся читать список, который написал медик. Картина выходила отнюдь не радужная. В дефиците у него было очень многое, начиная от простых марлевых повязок, которые носили врачи во время операций, и многоразовых шприцов со стеклянными ёмкостями, заканчивая простыми медикаментами и обезболивающими. Непонятно, сколь долго будет длиться война, но что-то мне подсказывало, что быстро устранить дефицит не смогут — промышленность была банально не готова к такому сложному военному конфликту, сила которого стала в разы больше, чем можно было предположить.

— Будет сделано. — Я кивнул. — Постараюсь сделать в нужном объёме доставить всё в кратчайшие сроки.

Утро наступления выдалось серым и сырым. Утренняя дымка стелилась по низинам, скрывая наши приготовления к штурму в Баварии. Артиллерия открыла огонь ровно в пять утра по местному времени — короткий, но сокрушительный удар по уже полупустым от болезни немецким позициям. Затем в наступление пошли рычащие двигателями танки, а уже за ними в прорыв устремилась пехота.

Мы ожидали хоть какого-то, пусть и ослабленного, но сопротивления. Но то, что увидели наши солдаты, лица которых были закрыты прорезиненными масками противогазов, превзошло всяческие, даже самые фантастические ожидания. Немецкие траншеи представляли из себя жуткое зрелище. Повсюду валялись больные, многие давно потеряли сознание, другие содрогались от кашля или просто валялись без сил. Те, кто ещё мог держать в руках оружие, сейчас сидели у стен траншей, покачиваясь и что-то шептали едва слышное, не пробивающееся сквозь хрип их тяжёлого дыхания.

— Это бойня. — Пробормотал рядом со мной адъютант, бледнея даже за толстыми линзами противогаза.

Я молча кивнул. Да, это была настоящая бойня, но уже не наша. Болезнь сделала своё чёрное дело. Мы же к полудню продвинулись на десять километров вглубь немецкой территории, почти не встретив сопротивления. Деревни, которые ещё неделю назад были опорными пунктами, теперь стояли пустые. В некоторых домах мы находили трупы — видимо, местные жители тоже заразились.

Вечером ко мне привели немецкого офицера, взятого в плен. Он был молод, не старше двадцати пяти, но болезнь уже оставила на его лице серые тени.

— Вы… вы знали, — хрипел он, с трудом поднимая голову. — Вы знали, что это произойдёт.

Я не стал отвечать. Что я мог сказать? Признать, что да, мы сделали это сознательно?

— Ваше командование получит лекарства, — сухо ответил я вместо этого. — Если скажете, где расположены ваши резервы.

Он закашлялся, и на его губах выступила пена.

— Мы все умрём, — прошептал он. — И вы тоже.

— Быть может и так. Вам же стоит быть чуточку разумнее. Сейчас вы думаете, что все погибнут, но на самом деле действительная смертность этого вируса не настолько большая, как вы можете предположить. — Я постучал пальцами по столу перед собой. — Не мы начали эту войну первыми.

Пусть данных о резервах получить не удалось, но мы продолжили наступление. К концу третьего дня наступления наши войска вышли к берегам реки Изар. Баварские деревни с их аккуратными фахверковыми домами и высокими церковными шпилями встречали нас пустотой. В некоторых подворьях ещё дымились печи — видимо, жители бежали совсем недавно, бросив на столах недоеденные тарелки с картофелем и капустой. Но нигде не было ни единого здорового человека — только трупы да умирающие в лихорадке старики, которых не смогли увезти.

Мои солдаты продвигались вперёд с осторожностью, непривычной для наступающей армии. Они обходили стороной дома, где слышался кашель, не прикасались к брошенному имуществу. Даже самые отчаянные головорезы из штурмовых рот теперь брезгливо морщились, натыкаясь на очередной труп с посиневшим лицом. Болезнь не делала различий между солдатами и мирными — она косили всех подряд.

— Игорь Олегович, — ко мне подошёл Сретенский, сняв противогаз. Его лицо было мокрым от пота, но дышать в этих масках становилось невыносимо. — Мои танки вышли к мосту у Мосбурга. Немцы пытались его взорвать, но… — он махнул рукой, — у них не хватило сил. Сапёры говорят, заряды установлены, но фитили не подожгли.

Я кивнул, глядя на карту. Мосбург — ключевая переправа. За ним открывалась дорога на Мюнхен. Если мы возьмём этот город, Бавария окажется отрезанной от остальной Германии.

— И? Я на фронте не главный, так что решайте без моего решения. Но прикажи людям не снимать маски. И пусть санитары осматривают каждого пленного — больных сразу в карантин.

Сретенский хотел что-то сказать, но вдруг закашлялся. Несильно — просто сдавленно прокашлялся в кулак. Но мы оба замерли, переглянувшись.

— Просто пыль от гусениц, — буркнул он, отворачиваясь. — Чёртовые эти маски — хоть бы щель для папиросы оставили.

Я не стал комментировать. Но когда он ушёл, приказал своему адъютанту:

— Распорядись, чтобы у князя Сретенского был отдельный лазарет. И чтоб никто из его экипажей не смешивался с другими частями.

Адъютант побледнел, но кивнул. Все понимали, о чём идёт речь. Болезнь уже была среди нас.

К утру пятого дня Мюнхен был окружён. Город, ещё недавно бывший процветающим центром Баварии, теперь напоминал гигантский лазарет. Из открытых окон доносился кашель, на площадях валялись трупы, которые некому было убирать. Наши разведчики, проникшие в город под видом местных, докладывали: гарнизон практически небоеспособен. Половина солдат лежит в госпиталях, остальные едва держат винтовки.

— Штурмовать? — спросил начальник штаба.

Я покачал головой. Штурм означал бы неизбежные потери — не от пуль, а от болезни. И потом — что мы будем делать с городом, полным умирающих?

— Предложим капитуляцию. На условиях: их больных лечим, здоровых — в плен. Город не грабим.

— Они не согласятся, — усомнился начальник штаба.

— Посмотрим.

Немцы согласились. Уже к полудню над ратушей взвился белый флаг. Наши части входили в Мюнхен, стараясь не наступать на валяющиеся повсюду трупы. Санитары сразу же принялись организовывать госпитали, но лекарств катастрофически не хватало.

— Ваша светлость, — ко мне подбежал запыхавшийся офицер связи. — Из ставки. Великий князь требует вас к аппарату.

Телефон стоял в бывшем мэрии, где теперь разместился наш временный штаб. Провода тянулись через весь город — связисты работали день и ночь, чтобы обеспечить устойчивую связь с тылом.

— Игорь Олегович? — в трубке звучал голос Александра Александровича. Несмотря на помехи, я услышал в его тоне непривычные нотки. — Поздравляю. Только что получил донесение о взятии Мюнхена. Император доволен.