Она сказала это так легко и просто, как будто речь шла о какой-то мелочи вроде «я заскочу по дороге в лавку купить новую заколку». Кондрат мотнул головой.

— Нет, так не пойдет. Видишь ли, я практически уверен, что это он грохнул Леербаха. И, кстати, обвинение в убийстве иностранного посла пятнает честь дома Горских куда больше, чем мое участие в здешних стычках, которых официально вообще как бы нет. Но нужны доказательства. Фламербах — уважаемый человек, а у нас политика.

— И ты собираешься поиграть в сыщика?

— Вроде того, — согласился Кондрат. — На жандармов надежда слабая. Их больше козел отпущения интересует, а это опять же моя графская персона.

В дверь постучали. София тотчас отступила от Кондрата на положенное приличиями расстояние.

— Войдите, — крикнул Кондрат.

Дверь распахнулась, как от пинка, и вошел Федор с самоваром. Быстро оглядевшись, он шагнул к столу. Кондрат сдвинул карты в сторону. Федор поставил на освободившееся место самовар и со словами: «не извольте беспокоиться, сейчас всё будет», метнулся прочь. «Всё» прибыло следующим рейсом и включало в себя миску с крохотными, в половину кондратова кулака, булочками, вазочки и чашки с блюдцами. Вся посуда была расписана волнами и парусными корабликами. Кондрат даже удивился, откуда такая тематика в горном крае. Федор быстро накрыл на стол и удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Кондрат налил им с Софией чаю. Та тем временем проинспектировала вазочки. В одной был сахар, в другой — масло, в третьей — какое-то варенье. София подцепила чуть-чуть на краешек ложечки и осторожно попробовала, высунув кончик языка. Кондрату это опять напомнило змею. Он после того случая на картошке немало роликов про змей пересмотрел, пытаясь понять, кто это был, и заметил эту их привычку. Варенье Софии понравилось, и она тотчас перекидала половину вазочки себе в чай. Помешивая его ложечкой, София задумчиво уставилась на Кондрата.

— Как планируешь действовать?

Кондрат как раз об этом думал.

— Знаешь, я в своей, так сказать, прошлой жизни смотрел… — тут он на секунду задумался, сообразив, что кино в этом мире еще не изобрели. — В общем, одну пьесу. Был там такой сыщик — Коломбо.

— Не слышала о таком.

— Он не слишком популярен, — быстро ответил Кондрат, сообразив, что объяснить, откуда он знает никому тут неизвестного сыщика и не вызвать новую порцию подозрений, у него не получится. — Но суть там в том, что он с самого начала знает, кто преступник, и потом всё действие выводит того на чистую воду. Собирает доказательства и провоцирует преступника.

София наморщила лоб.

— С последним могут быть проблемы, — сказала она. — Охотники обычно хладнокровны. Особенно, охотники на серьезную дичь.

— И тем не менее Фламербах серьезно рисковал, чтобы добыть нашивку капитана. Даже с ночным виденьем мог попасться, а охотник — не военный егерь. Его можно сразу, что называется по факту, вздернуть на ближайшем дереве.

Последнее Кондрат сообразил только что с подачи опять же графской памяти, и это у него прозвучало с особым энтузиазмом. Идея ему понравилась. София кивнула.

— Это решит проблему, — констатировала она. — Мне нравится твой план. Я помогу. Но помни, когда мы устраним Фламербаха, граф должен вернуться к исполнению своего долга. Пообещай мне это.

— Я передам твои пожелания при первой же возможности, — ответил Кондрат. — Клянусь в этом.

«Правда, вряд ли у меня будет такая возможность», — мысленно добавил он.

Час спустя в бахштадт прискакал на ослике вестовой от генерала. Это был рядовой, и он вовсе не комплексовал от того, что катался на столь непрестижном скакуне. Всё не пешком.

— Пакет для командира авангарда, — доложил вестовой.

Он вручил Кондрату зеленоватый матерчатый конверт. На массивной сургучной печати красовался вычурный вензель из букв «Г» и «И». «Граф Ивелич» или «генерал Ивелич». Вскрыв конверт, Кондрат быстро пробежал приказ глазами и мысленно воскликнул: «Блин!» Еще и хлопнул себя по лбу. Тоже мысленно. От физического действия удержало графское хладнокровие. Кондрат совсем забыл, что как командир отряда он был обязан отчитываться в своих действиях перед начальством.

За него, похоже, отчитались местные жители. Генералу уже сигнализировали о «варварском» захвате бахштадта, а потому к приказу отдельно прилагался список выговоров: за стычку с французами, за самовольный захват бахштадта, за грубое обращение с его жителями и особенно с лордом ущелья, за всё хорошее и впредь на будущее. В общем, жирное такое пятно на послужном списке.

Помимо того, приказ извещал, что авангард русских войск уже занял ближайший вход в ущелье.

— Авангард? — проворчал Кондрат. — А мы кто?

Согласно приказу они были отдельным отрядом, который в силу неверно истолкованных приказов спровоцировал, усугубил и вообще распоясался. Посему им надлежало немедленно освободить захваченный поселок и всех «незаконно удерживаемых лиц», а самим выдвигаться ко второму входу в ущелье и занять его, по пути «избегая» и «не допуская».

— В общем, и на елку влезть, и зад не ободрать, — хмуро констатировал Кондрат, и приказал Федору собрать унтеров на совещание.

Впрочем, ничего оригинального они предложить не смогли. Приказ есть приказ и его надлежало исполнить. Евсеев только напомнил про раненых. Четверо были тяжелыми и абсолютно нетранспортабельными. Немного подумав, Кондрат решил оставить их в поселке под охраной. Так они теряли еще одного пехотного унтера и десяток стрелков, но выигрывали в скорости. Ради нее же Кондрат приказал оставить в поселке тяжелую мортиру. Для похода у него осталось порядка сорока пионеров и полсотни стрелков с парой легких горных пушек. Согласно картам, тот вход контролировала небольшая крепостица. Еще средневековая, но если повезет занять ее первыми, то этих сил должно было хватить для успешной обороны.

«Не с моим счастьем», — мысленно проворчал Кондрат.

Освободив лорда и пленных ополченцев, он произнес коротенькую извинительную речь, которую сочинил заранее, «посовещавшись» с Кондратом-графом. Тот предлагал высокомерно-вежливый вариант. По его мнению, должно было сработать. Кондрат-студент сомневался, но у графа определенно было больше опыта. По крайней мере, в здешнем политесе.

Извинения были встречены холодно. Недавние пленники кривили физиономии. Мол, хрен мы тебе, или что тут у них вместо него растет, простим. Ничего другого ни студент, ни граф и не ожидали, поэтому речь завершалась обещанием, что если ему еще раз придется штурмовать их «убогую деревушку», от нее не останется камня на камне, а всех жителей похоронят в одном гробу. Последнюю фразу Кондрат-студент добавил уже от себя. Популярности Кондрату это тоже не прибавило, однако солдаты по его приказу конфисковали всё оружие, а с голыми руками только и оставалось, что кривить физиономии.

Вскоре русский отряд вновь маршировал по тракту номер семь. Солнышко пригревало. Все живое вокруг радовалось весне, и только Кондрат хмурился. Они едва отмахали первую версту, а он уже начал всерьез задумываться, насколько его графская честь пострадает, если он всё-таки поедет на ослике? Кондрат-граф полагал, что сильно. Кондрат-студент полагал, что и пёс бы ты с ним. Те, кому положено подозревать, и без того подозревали, что граф липовый, а если подозрения возникнут и у Фламербаха, то, возможно, он уже не так будет жаждать убить «двойника». Впрочем, ослика для конфискации в пределах видимости всё равно не наблюдалось.

Впереди лежала развилка. Тракт шел дальше на север, а влево, на запад, уходила проселочная дорога. Параллельно ей несла свои воды маленькая речка, из тех, что в любом месте можно перейти вброд. Тем не менее, через нее был переброшен широкий каменный мост. Наверное, больше для порядка. Неподалеку к воде по обоим берегам подходил съезд, показывая, что там наезженный брод. Зачем в сотне шагов от него делать мост, Кондрат так и не понял. Да и не до того было.