Те силы, которые ратовали за ввоз рабов из Африки, также хотели приобрести и больше территорий для их расселения. С этой целью многие южане поглядывали не на бесперспективные районы, уже вошедшие в состав Соединенных Штатов, а на земли, лежавшие к югу от границы. На торговом съезде 1856 года некий делегат от Техаса провозгласил тост, на который собравшиеся откликнулись с энтузиазмом: «За Южную Республику, с границами по линии Мэйсона — Диксона на севере и по Теуантепекскому перешейку на юге, включая Кубу и другие земли, лежащие у наших южных берегов»[192].

Эта разновидность «явного предназначения» не была в 1856 году откровением. Восемь лет назад, сразу после того, как Сенат ратифицировал договор по приобретению Калифорнии и Нью-Мексико, президент Полк озвучил свою следующую цель: «Я решительно высказываюсь за приобретение Кубы и превращение ее в один из штатов Союза»[193]. Эта идея особенно привлекала южан в качестве способа увеличить свое политическое влияние. «Жемчужина Вест-Индии, — писалось в одном проспекте сторонников аннексии, — с ее тринадцатью или пятнадцатью местами в Конгрессе могла бы стать мощным подспорьем для Юга». Считая Мексиканский залив «водоемом, принадлежащим Соединенным Штатам», сенатор Джефферсон Дэвис заявил в 1848 году: «Куба должна стать нашей», чтобы «увеличить число избирателей в рабовладельческих штатах»[194].

Полк поручил своему посланнику в Испании предложить 100 миллионов долларов за остров, но замысел остался нереализованным. Неуклюжие попытки американского посланника одновременно позабавили и разозлили испанские власти. Политик из Северной Каролины с невероятным именем Ромул Сондерс, этот посланник не владел никаким языком, кроме английского, «да и тот порой коверкал», по замечанию государственного секретаря Бьюкенена. Испанский министр иностранных дел ответил Сондерсу, что Испания «скорее предпочтет, чтобы остров затонул в океане», чем продаст его. В любом случае, представлялось невероятным, чтобы Конгресс с его большинством из вигов и сторонников «условия Уилмота» выделил средства на покупку территории, где жило почти полмиллиона рабов. Победа вигов на президентских выборах 1848 года до поры до времени положила конец официальным попыткам приобретения Кубы[195].

Неудача нисколько не удивила сторонников аннексии. В конце концов, Техас, Калифорния и Нью-Мексико были получены только в результате революции и войны: почему бы не применить такой же сценарий и в отношении Кубы? Эти взгляды разделял и колоритный, харизматичный кубинский авантюрист по имени Нарсисо Лопес, бежавший в 1848 году в Нью-Йорк после того, как испанские власти сорвали его замысел поднять мятеж среди кубинских плантаторов. Лопес сформировал целую армию из нескольких сотен джентльменов удачи, ветеранов Мексиканской войны и кубинских эмигрантов для вторжения на остров и предложил командование Джефферсону Дэвису. Сенатор отклонил предложение, но рекомендовал своего друга Роберта Ли, который, поразмыслив, тоже вежливо отказался. Тогда Лопес сам встал во главе отряда, однако в администрации Тейлора прознали об экспедиции и выслали военные корабли, перехватившие суда Лопеса и воспрепятствовавшие его отплытию в сентябре 1849 года.

Лопес не пал духом и приступил к организации новой экспедиции «флибустьеров». Считая северян слишком «робкими и медлительными» для такой авантюры, Лопес отправился из Нью-Йорка в Новый Орлеан, где планировал «положиться на храбрецов Запада и рыцарей Юга»[196]. По дороге он остановился в Миссисипи, где предложил командование силами вторжения губернатору Джону Квитмену. Квитмен был ветераном Мексиканской войны, в которой дослужился до генерал-майора, и руководил штурмом Мехико. Истинный «пламенный оратор», сыпавший налево и направо угрозами сецессии во время кризиса 1850 года, Квитмен был польщен таким предложением, но не мог оставить свой пост. Вместо этого он помог Лопесу набрать солдат и найти средства на покупку оружия. Лопес также получал оружие и волонтеров из Луизианы. В мае 1850 года его отряд, состоявший из шестисот человек, отплыл из Нового Орлеана под аплодисменты восторженной толпы и молчаливое одобрение властей. Лопес высадился на северо-западном побережье Кубы, захватил город Карденас и сжег губернаторский особняк. Но предполагаемое восстание кубинских революционеров осталось мечтой. Когда испанские войска подошли к Карденасу, «флибустьеры» бежали на свое судно, которому удалось оторваться от военного корабля испанцев только около Ки-Уэста, где экспедиционный корпус был расформирован, не стяжав славы[197].

Тем не менее на Нижнем Юге Лопеса ждал триумфальный прием. Десятки городов и обществ устраивали фейерверки, парады, банкеты, на которых в честь него произносились тосты. Сенаторы-южане требовали от государства покарать Испанию. «Мне нужна Куба, и я знаю, что рано или поздно она станет нашей», — возвестил второй сенатор от Миссисипи, коллега Джефферсона Дэвиса Альберт Галлатин Браун. Причем на этом он не остановился: «Мне нужны Тамаулипас, Сан-Луис-Потоси и еще один-два мексиканских штата! И нужны они мне по той же самой причине: там можно разбить плантации и завезти рабов». Southern Standard мыслила даже более глобально: «Заполучив Кубу и Санто-Доминго, мы сможем контролировать экономику тропических стран, а вместе с ними и мировую торговлю; как следствие, мы будем господствовать над миром». Действительно, отмечала De Bow’s Review, «мы должны осуществить наше предназначение, „явное предначертание“, распространив наше влияние на всю Мексику, Южную Америку и Вест-Индию»[198].

Администрация Закари Тейлора, пытавшаяся как раз в то время принять Калифорнию и Нью-Мексико в состав США как свободные штаты, осталась равнодушна к этой риторике. Правительство вынесло официальное обвинение в нарушении закона о нейтралитете Лопесу, Квитмену и некоторым другим южанам. Квитмен какое-то время угрожал использовать ополчение Миссисипи для защиты суверенитета штата от федеральных маршалов, но в конце концов смирился, ушел с поста губернатора и согласился быть взятым под стражу. В трех процессах, проходивших в Новом Орлеане, где фигурировал один и тот же обвиняемый (плантатор из Миссисипи), присяжные не пришли к единому решению, после чего федеральное правительство отказалось от обвинений всем прочим. Такой исход сопровождался торжествующими воплями: «Даже если свидетельства против Лопеса были бы в тысячу раз убедительней, — ликовала одна новоорлеанская газета, — то тогда невозможно было бы сформировать коллегию присяжных, ибо закон формирует общественное мнение»[199].

Реабилитированные «флибустьеры» в 1851 году предприняли новую попытку. Командовал «полком» волонтеров-южан, состоявшим из 420 человек, Уильям Криттенден из Кентукки, племянник генерального прокурора. И снова власти новоорлеанского порта, сговорившись с «флибустьерами», позволили им 3 августа 1851 года отплыть на корабле, набитом оружием. Однако на этот раз испанские войска пребывали в полной боевой готовности, только что подавив преждевременное выступление местных жителей, намеревавшихся присоединиться к «флибустьерам». В нескольких боях испанцам удалось перебить две сотни волонтеров и захватить в плен остальных. Кубинские власти отправили 160 пленников в Испанию, публично удушили Лопеса в Гаване при помощи гарроты и, опять-таки публично, расстреляли пятьдесят американских пленных, включая Криттендена[200].

Когда эта новость достигла Нового Орлеана, жители его впали в буйство. Толпа разрушила испанское консульство и разграбила магазины, принадлежавшие испанцам. «Око за око! — провозвестила New Orleans Courier. — Отомстим за наших братьев! Захватим Кубу!»[201] Но администрация Филлмора, представшая в неприглядном свете из-за своего преступного бездействия, которое помешало ей остановить «флибустьеров» прежде, чем те достигли берегов Кубы, сконцентрировалась на успешных дипломатических маневрах по освобождению оказавшихся в Испании американских пленных.