Так и произошло. Фуражиры северян, вскоре прозванные «паразитами» (bummers), бродили по населенным пунктам и собирали гораздо больше, чем было необходимо их полкам. Дисциплина в войсках хромала, поэтому солдаты брали то, что плохо лежало, на фермах, плантациях, даже в хижинах рабов. Мародерство армии Шермана вошло в легенду, и, как в каждой легенде, дыма без огня не было. Впрочем, не все мародеры были янки: на флангах и в арьергарде армии подвизались юнионисты из Джорджии и освобожденные рабы, не упускавшие шанса ограбить своих соседей и бывших хозяев. Пожалуй, еще отвратительнее вели себя дезертиры и отставшие солдаты из кавалерии Уилера. Южные газеты жаловались на «гибельное беззаконие» людей Уилера. «Я не думаю, что наши собственные войска в чем-либо уступают янки, — говорил один из конфедератов. — Они беззастенчиво крадут и грабят, не смотря, мужчины перед ними или женщины»[1434].
Тем не менее наибольшее опустошение произвели все же солдаты Шермана, которые, по словам одного из них, «уничтожали все, что не могли съесть, крали их черномазых, сжигали их хлопок и очистительные машины, рассыпали их сорго, разрушали железные дороги и вообще превратили их жизнь в ад». Ситуация обострилась еще больше после инцидента в Милледжвилле — столице штата. Пиршество солдат, отмечавших День благодарения, было прервано появлением нескольких северян, бежавших из Андерсонвилла. Со впавшими щеками, изнуренные до крайности, одетые в жалкие лохмотья, эти люди рыдали при виде пищи и американского флага. Это зрелище «наполнило отвращением и яростью» солдат, которые думали «о десятках тысяч своих товарищей, медленно погибающих от голода посреди… амбаров, ломящихся от зерна, и гор продовольствия, которого было достаточно, чтобы прокормить десяток армий»[1435].
Родившийся в Алабаме майор штаба Шермана осуждал вандализм мародеров, но признавал, что грабежи и разрушение военных объектов, призванное подорвать боевой дух и способность врага вести войну, отделяет очень тонкая грань. «Грабить и разорять тысячи мирных жителей — ужасно, — писал майор в своем дневнике. — Хотя я осуждаю эту необходимость и мне невыносимо видеть, как солдаты гурьбой бродят по полям и огородам… ничто не может закончить эту войну, кроме демонстрации беззащитности населения… Этот Союз и это правительство нужно поддержать любой ценой, а чтобы их поддержать, мы должны уничтожать организованные соединения мятежников, лишать их припасов, разрушать их коммуникации [и] непреклонно убеждать население Джорджии в несчастьях, которые приносит война, и в полной неспособности их „вождей“, властей штата или Конфедерации, защитить их… Если ужас, лишения и нужда, испытываемые женщинами, помогут парализовать волю сражающихся против нас мужчин… тогда, в конце концов, мы окажем им добрую услугу»[1436].
Когда в середине декабря янки приблизились к Саванне, защищавшие ее 10 тысяч мятежников решили, что осмотрительность — лучший вид храбрости, и спаслись бегством, чтобы не попасть в ловушку в городе. Шерман послал телеграмму Линкольну в своем обычном шутливом тоне: «В качестве рождественского подарка прошу вас принять город Саванну со 150 тяжелыми орудиями и… 25 тысячами кип хлопка». Президент «выразил огромную благодарность» Шерману и его армии за «великий успех», особенно «принимая во внимание и действия генерала Томаса», которые заставили «сидящих во тьме увидеть свет великий» (Мф. 4:16)[1437].
Томасу действительно удалось сравняться в успехе с Шерманом — он практически уничтожил Теннессийскую армию Худа. Действия Худа, после того как Шерман покинул Атланту, могли бы стать сценарием фантастического романа. Хотя его сорока тысячам, четверть из которых носила полусгнившие ботинки, которым не суждено было дожить до декабря, противостояли шестьдесят с лишним тысяч северян Томаса, Худ надеялся пройти через Теннесси в Кентукки, набрать там 20 тысяч добровольцев и разбить Томаса. Затем его воображение рисовало поход на восток, в Виргинию, где он должен был соединиться с армией Ли и по очереди разбить Гранта и Шермана.
Начиналось все хорошо. Двинувшись в Теннесси в последнюю неделю ноября, Худ попытался вклиниться между авангардом Томаса (30 тысяч под командованием Джона Шофилда) в Пьюласки и оставшейся армией, находившейся в Нашвилле, в 75 милях к северу. Шофилд вовремя обнаружил этот маневр и отошел к реке Дак и городу Колумбия, где Худ с 24 по 27 ноября вступал в стычки с его войсками. Не желая рисковать в лобовой атаке, Худ послал кавалерию Форреста и два пехотных корпуса в глубокий фланговый обход тыла Шофилда, надеясь получить «великолепные результаты, как и бессмертный Джексон при подобных маневрах»[1438]. Однако союзная конница разгадала этот маневр, и Шофилд выдвинул в район деревни Спринг-Хилл две дивизии, чтобы удержать дорогу, проходящую у него в тылу. Нескоординированным атакам мятежников не удалось выбить янки с этой позиции, и с этих пор для Худа все пошло не так, как он рассчитывал.
Ночью с 29 на 30 ноября Шофилд отвел свои войска назад и укрепился на линии, включавшей переправы через Харпет-Ривер у Франклина в 15 милях южнее Нашвилла. Рассерженный Худ обвинял в неудаче у Спринг-Хилла своих подчиненных и даже своего предшественника Джозефа Джонстона. Приняв армию четыре месяца назад, Худ не переставал жаловаться на ее оборонительный менталитет, привитый, как он полагал, еще Джонстоном. 30 ноября он последовал за Шофилдом к Франклину и приказал пехоте атаковать укрепленную позицию, словно пытаясь вытравить из нее робость перед активными действиями. Командиры корпусов протестовали против этого приказа атаковать равного по силам неприятеля, сидящего в окопах и поддержанного большим количеством артиллерии, тогда как почти вся артиллерия и часть пехоты южан находились далеко в тылу и не успели бы прибыть вовремя в течение короткого ноябрьского дня. Их протесты только лишний раз убедили Худа в плачевном состоянии боевого духа его армии и преисполнили его решимостью атаковать. Он прорывал оборону врага при Гейнс-Милл и Чикамоге, ничто не помешает ему прорвать ее и сейчас.
В неверном солнечном свете этого еще теплого дня 22 тысячи южан бросились на штурм. Части закаленной в боях дивизии Патрика Клеберна и еще одной дивизии кое-где прорвали линию обороны северян, но были отброшены с тяжелыми потерями в результате рукопашной схватки, столь же бескомпромиссной, сколь и знаменитая битва при «Кровавом выступе» Спотсильвании. Стрельба продолжалась еще несколько часов после наступления темноты, пока, наконец, «синие мундиры» не отошли на север к Нашвиллу. Однако Худ вряд ли мог считать себя победителем, так как 7000 убитых и раненых южан втрое превышали потери противника. Он потерял под Франклином больше, чем Грант при Колд-Харборе или Макклеллан во время всей Семидневной битвы. Под Франклином пострадали двенадцать генералов Конфедерации, шесть из них были убиты, включая Клеберна и «пламенного оратора» из Южной Каролины по имени Стэйтс Райте (Права Штатов) Гист. Убиты или ранены были 54 полковых командира — половина их общего количества. Доказав, к вящему удовлетворению Худа, свою способность штурмовать брустверы, Теннессийская армия навсегда лишилась возможности повторить такой штурм. Общественное мнение на Юге пришло в ужас, получив из Франклина вести о «колоссальных потерях и нулевых результатах»[1439].
Отсутствие результатов бесило и Худа, поэтому он повел своих измученных солдат на север к Нашвиллу, где они окопались вдоль холмов всего в четырех милях к югу от столицы Теннесси. Худ в это время оптимистично ждал благоприятного для него поворота событий, в частности прихода резервов из-за Миссисипи, однако флот северян на реке воспрепятствовал этому. Опасаясь, что отход в Алабаму вызовет повальное дезертирство теннессийских солдат, Худ остановился здесь и стал ждать атак Томаса. Этого же ждал и нетерпеливый генерал Грант. Не зная о плачевном состоянии армии Худа и не владея оперативной обстановкой, вожди северян боялись, что этот новый набег южан, подобно рейду Джубала Эрли прошлым летом, перечеркнет все недавние успехи союзных войск. Пока Томас методично готовился к наступлению, Стэнтон ворчал, что «это напоминает ничегонеделание Макклеллана и Роузкранса»[1440]. Грант забрасывал Томаса телеграммами, повелевавшими действовать, и даже сам собрался выехать под Нашвилл, чтобы отстранить медлительного подчиненного от командования, когда до него дошли вести о том, что Томас наконец двинулся вперед.
