Большинство из них проголосовали за южанина. Тейлор победил в восьми из пятнадцати рабовладельческих штатов, набрав 52% голосов. Также он победил и в семи из пятнадцати свободных штатов, несмотря на то, что за вигов на Севере проголосовало всего 46% избирателей — следствие вмешательства в гонку фрисойлеров. Последние, набрав 14% на Севере и потеснив демократов со второго места в Вермонте и Массачусетсе, тем не менее не смогли победить ни в одном штате. Не повлияли они и на исход выборов: хотя Ван Бюрен и отобрал достаточно много голосов демократов в Нью-Йорке, обеспечив там победу Тейлору, фрисойлеры взамен этого оттянули на себя и потенциальных избирателей вигов в Огайо, где победил Касс. Несмотря на все напряжение, спровоцированное полярными мнениями по вопросу рабства, центростремительные партийные тенденции возобладали над центробежной силой размежевания[102].

Тем не менее разногласия довели систему до критического состояния. Фрисойлеры, рассчитывавшие превратить американскую политическую жизнь в борьбу между свободой и рабством, сделали вид, что удовлетворены итогами выборов. «Общественное мнение взволновано проблемой рабства как никогда ранее», — писал Самнер. «Прошедшие выборы, — соглашался один из его коллег, — это лишь своего рода Банкер-Хилл[103] нравственной и политической революции, которая может завершиться единственно лишь победой сил свободы»[104].

Еще одно драматическое событие, случившееся в 1848 году и практически незамеченное на востоке страны, послужило провозвестником дальнейшего расшатывания двухпартийной системы. В январе рабочие, строившие близ Сакраменто лесопилку для некоего Джона Саттера, нашли в русле реки крупинки золота. Несмотря на усилия Саттера сохранить это событие в тайне, новость дошла до Сан-Франциско. К июню золотая лихорадка превратила порт в «город-призрак», так как все население отправилось к подножиям Сьерры. В августе слух достиг и атлантического побережья, где поначалу к нему отнеслись скептически, так как были уже пресыщены различными небылицами с запада. Однако уже в декабре вся страна обратила внимание на то, что Полк в своем последнем ежегодном обращении к Конгрессу упомянул о «необычайных» находках в Калифорнии. Как по заказу, два дня спустя в Вашингтон прибыл человек, привезший 320 унций чистого золота в банке из-под чая. Всяческие сомнения рассеялись: отныне каждый свято верил в золотую жилу, многие мечтали разбогатеть, и стотысячная толпа отправилась на запад. Тонкий ручеек переселенцев в Калифорнию превратился в могучий поток во время великой золотой лихорадки 1849 года, воспетой в песнях, увековеченной в книгах и, в конце концов, отраженной в десятках голливудских фильмов. В течение этого первого года Калифорнии достигло порядка 80 тысяч из них, прочие умерли в дороге (немало из них от эпидемии холеры). Немногим золотоискателям удалось разбогатеть, большинство же из них испытали тяжкий труд, лишения и разочарования. Однако пока они прибывали и прибывали, и в 1850 году, когда состоялась перепись населения, в Калифорнии проживало больше населения, чем во Флориде или Делавэре. Стремление этой территории стать 31-м штатом США вызвало новый виток напряженности между Севером и Югом.

В чем эти «ревущие станы»[105] старателей нуждались больше всего, так это в законе и порядке. Поначалу каждый «стан» избирал своих собственных официальных лиц, вершивших «правосудие», но такая мера вряд ли могла быть действенной для огромного района с преимущественно мужским населением, собравшимся здесь с бору по сосенке, скорого на расправу с помощью револьвера или петли. Несколько армейских подразделений обозначали существование в Калифорнии центральной власти. Однако солдаты легко поддавались соблазнам — столь доступное золото побудило многих из них дезертировать. Калифорния нуждалась в территориальном правительстве, как и Нью-Мексико, где проживал значительный процент испаноязычного и индейского населения, а также расширялось поселение мормонов близ Большого Соленого озера. В декабре 1848 года президент Полк попытался убедить слагающий свои полномочия Конгресс создать территориальные правительства в Калифорнии и Нью-Мексико, а для разрешения набившего оскомину вопроса о рабстве рекомендовал продлить линию по 36°30′ с. ш. до Тихого океана[106].

Однако Конгресс не сделал ничего из предложенного. В течение короткой сессии, закончившейся 4 марта, в обеих палатах развернулись настоящие кулачные бои: южане угрожали сецессией, и ни один законопроект не смог набрать большинство голосов. В Палате представителей северные конгрессмены вновь проголосовали за «условие Уилмота», составили проект территориальной конституции для Калифорнии, запрещавший рабство, приняли резолюцию, призывающую к упразднению торговли невольниками в округе Колумбия, и даже рассматривали законопроект, который вообще упразднял в столице рабство. Такие действия привели в ярость южан, использовавших все свое влияние в Сенате, чтобы заблокировать эти проекты.

На закрытом собрании южане обратились к Кэлхуну, попросив составить «Адрес», в котором он выразил бы реакцию Юга на подобное «беззаконие». Этот достойный представитель Южной Каролины с готовностью согласился на предложение, чувствуя новую возможность создать Партию прав Юга, о чем он давно мечтал. После перечисления длинного списка актов «агрессии» северян, включавших Северо-Западный ордонанс, Миссурийский компромисс, законы штатов о личной свободе граждан, препятствовавшие возврату беглых рабов, и «условие Уилмота», в «Адресе» вновь упоминалась доктрина Кэлхуна о конституционном праве рабовладельцев вывозить своих рабов на любые земли, напоминавшая южанам, что на кон поставлены их «собственность, процветание, равенство, свобода и безопасность», а также предупреждение о возможном выходе южных штатов из Союза, если их права не будут должным образом защищены[107].

Но и тяжелая артиллерия в лице Кэлхуна не помогла выиграть битву. Хотя 46 из 73 южных демократов Конгресса подписали этот «Адрес», их примеру последовали всего двое из 48 вигов. Только что выиграв президентскую гонку, южные виги не хотели стрелять в спину своей партии, ведь Тейлор даже еще не вступил в должность. «Мы не ожидаем от администрации, которую мы сами и привели к власти, [что] она совершит или санкционирует любое действие [против] нашей безопасности», — объяснял Роберт Тумбз. «При генерале Тейлоре мы чувствуем себя защищенными», — добавил Александр Стивенс[108].

Тем больше они были шокированы тем, что Тейлор оказался фрисойлерским волком в овечьей шкуре защитника прав штатов. Будучи умелым военачальником, он запланировал решить проблему атакой с фланга, обойдя вопрос о территориальном статусе и напрямую признав Калифорнию и Нью-Мексико штатами. Но такая мера привела бы к образованию сразу двух свободных штатов: по мексиканскому законодательству рабство на этих землях было вне закона. Ряд южных газет перепечатал передовицу из San Francisco Star, где говорилось о том, что из 100 поселенцев 99 считают рабство «моральным, общественным и политическим бедствием для нас самих и наших потомков»[109]. Калифорния и Нью-Мексико бесповоротно склонили бы чашу весов в Сенате на сторону Севера. Сенатор от Миссисипи Джефферсон Дэвис сказал: «Впервые мы находимся на пороге ситуации, когда равновесие между Севером и Югом может безвозвратно нарушиться». Это не что иное, как «попытка скрыть „условие Уилмота“ за ширмой так называемой конституции штата»[110]. Дело стало вопросом чести для других южных демократов, поклявшихся «не допустить унижения и порабощения» в результате «жуткой уловки и несправедливости»[111].