Но карающий меч федералов был не таким уж острым, а щит конфедератов — не таким уж хрупким. Парадоксально, но успехи северян становились причиной их военной слабости. Одна за другой федеральные дивизии превращались в оккупационные силы, вынужденные охранять порядок на 100 000 квадратных милях занятой территории. Другие войска занимались тем же в пограничных рабовладельческих штатах. Также армия вторжения должна была выделять значительные соединения для охраны своих коммуникаций от кавалерийских и партизанских набегов. Например, во время наступления Шермана на Атланту число людей, охранявших железнодорожные коммуникации на протяжении 450 миль до Луисвилла, почти равнялось числу солдат, принимавших участие в боевых действиях.
Такие «изъятия» из действующей армии, разумеется, были на руку южанам. Несмотря на поражение под Геттисбергом и последовавшие испытания, боевой дух Северовиргинской армии оставался довольно высоким. Многие из этих исхудавших, но закаленных в боях ветеранов завербовались в армию на новый срок даже до указа Конгресса от 17 февраля. Они превратились в братство, сражающееся из гордости за самих себя, за своих товарищей и за обожаемого «мистера Роберта». Многие из них разделяли настроения самого Ли, выраженные им накануне кампании 1864 года: «Если мы победим, то можем надеяться на все, что угодно. Если потерпим поражение, жить нам будет незачем»[1263]. Джозеф Джонстон был неспособен привить своей унаследованной от Брэкстона Брэгга армии такой же боевой дух, но к маю 1864 года, но делал в этом отношении все, что мог. Во всяком случае, нынешнее состояние его армии вряд ли могли представить себе те, кто был свидетелем панического бегства южан с Мишенери-Ридж.
Большинство конфедератов были заслуженными ветеранами. Ветераны Севера должны были в 1864 году отправиться по домам после окончания трехлетнего срока службы. Если бы такое произошло, южане получили бы шанс превратить свое поражение в победу. Союзные конгрессмены не стали следовать примеру своих южных коллег и требовать от ветеранов продолжения службы. Не покушаясь на трехлетний контракт, Вашингтон предпочел действовать силой убеждения и стимулирования. Оставшиеся на передовой ветераны получали особый шеврон на рукав, 30-дневный отпуск, 400 долларов премии плюс надбавки от властей штата и округа, а также славословия политиков в тылу. Если в полку на сверхсрочную службу оставалось три четверти его состава, полк не переименовывался, сохраняя, таким образом, свою боевую славу. Это предложение послужило причиной весьма действенного давления на тех, кто не хотел воевать дальше, со стороны однополчан. «Они обращаются с людьми так же, — писал измученный ветеран из Массачусетса, — как с индюками на учебных стрельбах — палят по ним почем зря весь день, а если не могут попасть, то разыгрывают вечером в лотерею. Так же и с нами: если они не смогли прикончить вас за три года, то предлагают вам задержаться еще на три… Но все же я останусь»[1264].
В армии остались около 136 тысяч ветеранов, а примерно 100 тысяч решили вернуться домой. Вторая группа в последние дни своего пребывания на фронте, разумеется, избегала всяческого риска, уменьшая таким образом мощь армии и подводя своих товарищей во время решающих битв лета 1864 года. Чтобы заменить убитых, раненых и демобилизовавшихся солдат, под ружье были поставлены призывники, «замены» и все получатели премий. Главным образом они были направлены в Потомакскую армию, пострадавшую больше других (лишь 50% ее ветеранов выразили желание продолжить службу). Старослужащие офицеры и рядовые относились к большей части новобранцев с презрением. «Испорченные, порочные, совершенно безнадежные люди. Армия еще не видывала такого позора», — с отвращением писал один ветеран из Нью-Хэмпшира. Солдат из Коннектикута описывал полковых новобранцев как «охотников за премиями, воров и головорезов»; офицер из Массачусетса сообщал, что 40 из 186 «лиц, призванных на замену, охотников за премиями… воров и скандалистов», приписанных к его полку, исчезли в первый же вечер после прибытия. Впрочем, он считал их побег благом, как и офицер из Пенсильвании, писавший, что «игроки, мошенники, карманники и жулики всех мастей», присланные в его подразделение, «останься они в полку, совершенно опозорили бы его… но, хвала Провидению… они дезертировали целыми десятками, пока почти все и не сбежали»[1265]. Таким образом, большая часть преимущества северян в живой силе в 1864 году улетучилась. «Солдаты, набираемые таким путем, в массе своей становятся дезертирами, — жаловался в сентябре Грант. — Из пяти таких вот новобранцев пригодным к службе оказывается только один»[1266].
Лидерам южан удалось заметить эту тенденцию в лагере врага. Они надеялись использовать ее, повлияв на исход президентских выборов на Севере. Прусский военный теоретик Карл фон Клаузевиц определял войну как достижение политических целей другими методами, и стратегия Конфедерации в 1864 году полностью соответствовала этому определению. Если бы южанам удалось продержаться до выборов, усталость от войны могла побудить избирателей на Севере голосовать за «мирного» демократа, который вступил бы в переговоры о признании Конфедерации. Будет ли Линкольн «переизбран или нет, зависит от… сражений 1864 года, — предсказывала газета из Джорджии. — Если вашингтонский тиран падет, вместе с ним закончится и его отвратительная политика». Уже знакомый нам чиновник военного министерства из Ричмонда верил: «Если мы сможем просто выжить [до выборов на Севере,] дав демократам шанс провести своего кандидата… то нас, возможно, ждет мир»[1267]. Сознавая «важность этой [военной] кампании для мистера Линкольна», Ли намеревался «оказывать мужественное сопротивление», чтобы подорвать могущество северных «ястребов». «Если нам удастся сорвать планы врага на раннем этапе и отбросить его назад, — рассуждал Лонгстрит, — то он не сможет восстановить свои позиции и боевой дух до президентских выборов, а после этого мы уже будем иметь дело с новым президентом»[1268].
Грант был отлично осведомлен о надеждах южан, но собирался разгромить противника и закончить войну еще до ноября. Янки из восточных штатов, желавшие постичь секрет успехов этого генерала с запада, полагали, что все дело в его скромном, но решительном поведении. Этот «невысокий, сутулый человек» со «слегка уставшим взглядом», как отзывался о нем впервые увидевший его наблюдатель в Вашингтоне, имел тем не менее «ясные голубые глаза» и «выражение лица такое, что как будто готовился пробить лбом каменную стену». Даже некий многое повидавший житель Нью-Йорка, бывший свидетелем того, как с полдюжины союзных генералов погубили свою репутацию, «не зная, как пройти через Виргинию к Ричмонду», был уверен, что «Грант притягивает удачу»[1269].
Грант обращал свое внимание не только на Виргинии. Будучи убежден, что раньше различные федеральные армии действовали несогласованно, разрозненно, он разработал план координированного наступления на нескольких фронтах, чтобы ни одна конфедеративная армия не могла усилить другую. Грант инструктировал Мида: «Вашей главной целью будет армия Ли. Куда бы Ли ни пошел, вы всегда должны следовать за ним». Шерман получил приказ «выступить против армии Джонстона, разбить ее и углубиться во вражескую территорию так далеко, как это возможно, попутно нанося ущерб ее военным ресурсам»[1270]. Эти две крупнейшие союзные армии и так имели почти двукратное превосходство над противостоявшими им силами, но Грант приказал еще больше усилить их. На малозначимых направлениях действовали три армии под командованием «генералов от политики», чье влияние не позволяло даже Гранту избавиться от них: армия Бенджамина Батлера на реке Джемс на Полуострове; разрозненные соединения Франца Зигеля в Западной Виргинии и долине Шенандоа; армия Натаниэла Бэнкса в Луизиане. Грант приказал последнему захватить Мобил, после чего повернуть на Север и не дать мятежникам в Алабаме усилить армию Джонстона. В то же самое время Батлер должен был продвинуться вверх по Джемсу, перерезать железную дорогу между Питерсбергом и Ричмондом и создать угрозу столице Конфедерации с юга, пока Зигель выдавливал защитников долины Шенандоа и перерезал коммуникации Ли в этом районе. Линкольн был в восторге от стратегического гения Гранта. Прибегнув к своим любимым просторечным выражениям, он так охарактеризовал вспомогательную роль Бэнкса, Батлера и Зигеля: «Шкуру не снимут, так хоть тушу придержат»[1271].
