Прежде всего, Эйзенхауэр говорил жестко, потому что ни он, ни кто-либо другой не мог быть уверен в намерениях СССР или Китая. Ведь в июле 1953 года в Корейской войне все ещё гибли американские солдаты. Месяц спустя Советы взорвали своё первое термоядерное устройство (не бомбу). В 1954 и 1955 годах консультативные комитеты высокого уровня, включая Совет национальной безопасности, информировали президента о значительном, по их мнению, росте советской ядерной мощи. Советы, говорилось в одном из таких докладов в начале 1955 года, были способны нанести «нокаутирующий» удар по Соединенным Штатам.[693] Хотя Айк знал, что Америка обладает гораздо более мощными ядерными ресурсами, он не мог позволить себе ослабить бдительность в таких обстоятельствах. Как и все американские президенты эпохи холодной войны, он должен был серьёзно относиться к явно могущественному противнику. При этом он часто чувствовал себя обязанным выступать с грозными предупреждениями об опасности.
Президент, как и большинство американцев после многих лет вражды времен холодной войны, в отражал общее мнение о том, что Советы несгибаемы и что признаки мягкости в отношениях с ними равносильны «умиротворению». Большинство либералов и консерваторов соглашались с этими, казалось бы, неизменными фактами мирового порядка. Они также считали, что Соединенные Штаты, величайшая демократия в мире, призваны продвигать демократические идеалы во всём мире. По этим причинам Эйзенхауэр также мало что делал, особенно поначалу, чтобы попытаться смягчить напряженность холодной войны. И хотя он обладал более тонкими и изощренными знаниями о мировых делах, чем многие современники, он редко выставлял свою осведомленность на всеобщее обозрение. Он мог бы сделать больше, чем сделал во время своего президентства, чтобы просветить американский народ об опасностях стремительно развивающейся гонки ядерных вооружений.[694]
Назначения Эйзенхауэра на высшие посты в области внешней и оборонной политики отражали его антисоветские приоритеты. Одним из них был адмирал Артур Рэдфорд, который сменил генерала Брэдли на посту председателя Объединенного комитета начальников штабов в мае 1953 года. Рэдфорд был любимцем консерваторов-республиканцев, которые так и не простили Брэдли противостояние с МакАртуром в 1951 году. Будучи убежденным сторонником разработки атомного оружия, Рэдфорд (как и другие ведущие военные советники в 1950-х годах) привнес в военное планирование больший акцент на военно-морскую авиацию, особенно на использование авианосцев. Рэдфорд оказался готовым сторонником применения силы за рубежом, главным образом в Азии. Пять раз в течение следующих двух лет (три раза в отношении Индокитая, два раза в отношении удерживаемых националистами островов Куэмой и Мацу у материкового Китая) Рэдфорд настаивал на американских атаках, возможно, включая применение ядерного оружия. Айк отклонял его все пять раз.[695]
Чарльз Э. Уилсон, выбранный президентом на пост министра обороны, был ещё одним убежденным сторонником «холодной войны». Уилсон понравился президенту тем, что он возглавлял General Motors, крупнейшего оборонного подрядчика страны. Айк надеялся, что Уилсон сможет привнести в Пентагон деловую экономику и взять под контроль межведомственное соперничество, которое все ещё мешало планированию обороны. Однако на слушаниях по его утверждению Уилсон отрицал, что у него может возникнуть конфликт интересов, хотя он владел акциями GM на сумму 2,5 миллиона долларов и имел 600 тысяч долларов в качестве отложенной компенсации. Уилсон также заявил на слушаниях, что «то, что хорошо для нашей страны, хорошо для General Motors, и наоборот» — комментарий, который оппоненты переиначили на «то, что хорошо для General Motors, хорошо для страны».[696]
Уилсон был утвержден, но не смог контролировать работу служб. (Это никогда не было легко.) Более того, он потерял влияние в администрации, отчасти потому, что не смог обуздать свой язык. Возможно, его самый запоминающийся промах произошел во время предвыборной кампании 1954 года, когда он выступил против дальнейшей государственной помощи безработным, промурлыкав: «Мне всегда больше нравились собаки, охотящиеся на птиц, чем собаки, выкормленные в вольере, — знаете, такие, которые скорее выйдут на охоту за едой, чем будут сидеть на своей заднице и лаять».[697] Однако ещё задолго до этого коллеги по правительству сочли его слишком прямолинейным для его же блага. На заседании кабинета министров один из помощников выслушал Уилсона, а затем нацарапал другому записку: «Отныне я не буду покупать ничего, кроме „Плимутов“». Поговаривали, что Уилсон, работая в GM, изобрел автоматическую коробку передач, чтобы всегда иметь возможность водить машину, держа одну ногу во рту.[698]
Самый важный назначенец Эйзенхауэра, государственный секретарь Джон Фостер Даллес, поначалу казался разумным и почти неизбежным выбором на эту должность. Даллес был внуком Джона Фостера, госсекретаря президента Бенджамина Гаррисона, и племянником Роберта Лансинга, занимавшего этот пост при Вудро Вильсоне. Даллес лично занимался международными отношениями на протяжении почти пятидесяти лет и участвовал в Парижской мирной конференции после Первой мировой войны. Затем он стал влиятельным адвокатом в Нью-Йорке и входил в сеть высокопоставленных юристов и банкиров истеблишмента, которые разрабатывали послевоенную американскую внешнюю политику. Выбирая Даллеса, Эйзенхауэр сказал своему главному помощнику Шерману Адамсу: «Фостер готовился к этой работе всю свою жизнь». Он напомнил Эммету Хьюзу: «Я знаю только одного человека, который видел больше мира, общался с большим количеством людей и знает больше, чем он, и это я».[699]
Однако с самого начала Даллес стал громоотводом для критики внешней политики республиканцев. Отчасти это объяснялось тем, что он казался необычайно влиятельным. Некоторые современники были уверены, что Даллес — это сила, стоящая за троном, и что Айк просто соглашался с тем, что Даллес придумывал. Но это было не так: Эйзенхауэр сам принимал все важные политические решения. Более того, президент временами испытывал скуку и раздражение из-за Даллеса, который был склонен к проповедничеству на встречах. Госсекретарь, сказал Айк в одном из случаев, имел «адвокатский склад ума» и был склонен действовать как «своего рода международный прокурор».[700] Но критики Даллеса были правы, признавая, что Эйзенхауэр в значительной степени полагался на своего секретаря, который был трудолюбивым, знающим и полностью преданным работником, пытавшимся реализовать цели президента. По этим причинам, а также потому, что Эйзенхауэр не всегда внимательно следил за своими подчинёнными, Даллес пользовался значительной свободой действий и инициативой. Он занимал свой пост, пользуясь доверием президента, пока не заболел раком и не был вынужден уйти в отставку в апреле 1959 года. Только после этого Эйзенхауэр стал более смело выступать в качестве выразителя американских внешнеполитических интересов.
Критики, взявшие на прицел Даллеса, выдвигали множество претензий. Прежде всего, они подчеркивали, что он был моралистом и самодовольным. Часто это было правдой. Даллес, сын пресвитерианского священника, был влиятелен в национальных церковных делах. Его сильная христианская вера усиливала его отвращение к коммунизму, который он осуждал как атеистический и беспринципный. Кроме того, Даллес казался лишённым чувства юмора, по крайней мере, на работе. Самоуверенный и напыщенный, он имел привычку смотреть в потолок (некоторые критики считали, что на Бога), спокойно сложив руки на столе, и при этом долго говорить (критики говорили, что понтировать). Другие критики просто описывали его манеру: «Скучный, скучнее, Даллес».[701]
