Красная угроза на Капитолийском холме и в других местах Соединенных Штатов во время Корейской войны выявила последнее наследие войны: она нанела глубокий ущерб администрации Трумэна. Этот ущерб был скорее кумулятивным, чем драматическим, поскольку корейский конфликт, в отличие от более поздней трясины, которой стал Вьетнам, не был «войной в гостиной». Люди не могли включить свои телевизоры и наблюдать за жестокостью боевых действий. Не было и организованного антивоенного протеста: Американцы хотели либо победить, либо уйти. Во время войны в армии служило около 5,7 миллиона человек — примерно треть от числа участников Второй мировой войны, и против призыва не было сказано ни слова. Но разочарование от безвыходной ситуации и постоянные потери усилили «красную угрозу» и сделали Трумэна практически бессильным контролировать Конгресс или эффективно руководить страной. Задолго до выборов 1952 года стало ясно, что Корейская война расколола нацию и что большинство американского народа готово к смене руководства.

По результатам опроса историков, проведенного Артуром Шлезингером в 1962 году, президент Дуайт Д. Эйзенхауэр занял двадцать первое место среди тридцати четырех президентов в американской истории до этого времени. Он находился в самом низу списка «средних» президентов, вровень с Честером Артуром и чуть впереди Эндрю Джонсона. Но все изменилось. Опрос, проведенный двадцать лет спустя, поставил Эйзенхауэра на девятое место среди десяти лучших, между Трумэном и Джеймсом К. Полком.[593]

Подобные опросы — глупые упражнения, которые больше говорят о предвзятости историков (большинство из которых — либералы) и о времени, чем о способностях отдельных президентов. Эйзенхауэр занял более высокое место в 1982 году отчасти потому, что некоторые из его преемников в Белом доме, особенно Линдон Джонсон и Ричард Никсон, проводили возмутительно коварную и нечестную политику. В отличие от них Эйзенхауэр (да и Трумэн тоже) казался к тому времени благоразумным и благородным. С 1982 года его репутация стала ещё более блестящей. Опытный биограф Стивен Амброуз в 1990 году начал свою книгу с утверждения, что «Дуайт Дэвид Эйзенхауэр был великим и хорошим человеком… …одним из выдающихся лидеров западного мира этого столетия».[594]

Те, кто невысокого мнения об Айке, как его называли, склонны считать его кадровым военным с узким кругом интересов и ограниченным интеллектом. Многие профессора Колумбийского университета считали, что он совершенно не вписывается в академический мир, после чего он предложил собственное определение интеллектуала: «человек, который берет больше слов, чем нужно, чтобы рассказать больше, чем он знает».[595] Шлезингер, либеральный демократ, позже сказал, что ум Эйзенхауэра «функционировал на двух уровнях: уровень банальной общности, настолько назидательный, что не имеет смысла; и уровень специальной реакции на конкретные события, часто спокойной, умной и решительной, но не всегда внутренне последовательной. В конечном счете, как и в то время, может показаться, что, хотя Эйзенхауэр часто знал, что он хочет сделать в каждый конкретный момент, его более широкое понимание дел было запутанным и противоречивым».[596]

Когда Эйзенхауэр стал президентом в 1953 году, его недоброжелатели регулярно высмеивали его привычки. Порицая его отнимающую много времени страсть к гольфу, они также критиковали его за книжный вкус — в основном за западные романы — и за любовь к покеру и бриджу. Эта страсть действительно была глубокой: возвращаясь в 1956 году с национального съезда GOP в Сан-Франциско, Эйзенхауэр провел восемь часов подряд в самолете, играя в бридж со своими друзьями.[597] Его критики также жаловались, что он окружал себя в основном крупными бизнесменами и другими богатыми людьми, иногда на мальчишниках в Белом доме, и отрезал себя от «простых» людей.

Ничто так не забавляло (или беспокоило) его недоброжелателей, как явная невнятность Эйзенхауэра. На пресс-конференциях он часто, казалось, спотыкался или уходил во все стороны сразу, тем самым затуманивая смысл и сбивая аудиторию с толку. Если бы Айк произносил Геттисбергскую речь, то, как однажды заметил Дуайт Макдональд, он бы сформулировал её следующим образом:

Критики президентства Эйзенхауэра жалуются прежде всего на то, что он не очень усердно работал и не смог взять на себя ответственность. Хороший президент, по их мнению, должен быть сильным и активным, как Рузвельт. Либеральный журналист И. Ф. Стоун хорошо выразил эту точку зрения ещё в январе 1953 года, написав: «Эйзенхауэр — не пожиратель огня, но, похоже, довольно простой человек, который наслаждается бриджем и гольфом и не любит, чтобы его слишком беспокоили. Он обещает… быть своего рода заочным президентом, своего рода политическим вакуумом в Белом доме, который другие люди будут бороться между собой, чтобы заполнить».[599] Возражения против любви Эйзенхауэра к гольфу особенно сильно отразились на его президентстве. Наклейка на бампере гласила: БЕН ХОГАНА [лучший гольфист эпохи] В ПРЕЗИДЕНТЫ, ЕСЛИ НАМ НУЖЕН ГОЛЬФИСТ НА ДОЛЖНОСТЬ ПРЕЗИДЕНТА, ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ХОРОШИЙ ИГРОК. В современной шутке Айк спрашивал у игроков в гольф, идущих впереди него: «Вы не возражаете, если мы сыграем до конца? Нью-Йорк только что разбомбили».[600] Либералы тогда и позже описывали Эйзенхауэра в лучшем случае как подходящего президента для консервативных 1950-х годов: «безвкусный, ведущий за собой безвкусных». Джон Ф. Кеннеди был одним из многих современников, которые, отбросив партийную принадлежность, считали, что Эйзенхауэр был «не президентом» и плохо понимал доступные ему полномочия.[601]

Защитники Эйзенхауэра справедливо отвечают, что он заслуживает более округлой оценки. Айк, подчеркивают они, обладал удивительно увлекательной личностью и доминирующим присутствием. Хотя его рост составлял всего пять футов десять дюймов, он держал себя с военной выправкой и излучал физическую силу и жизненную энергию. В шестьдесят два года, когда он вошёл в Белый дом, он был одним из самых пожилых руководителей в американской истории, но даже после 1955 года, когда у него случился сердечный приступ, он оставался загорелым и энергичным на вид. Хотя он отличался вспыльчивым характером, большинство людей, которые с ним сталкивались, вспоминали его ярко-голубые, часто мигающие глаза и широкую, теплую и заразительную улыбку. Он излучал искренность и открытость. Фельдмаршал Бернард Монтгомери, который часто конфликтовал с Айком во время Второй мировой войны, признавался: «Он обладает способностью притягивать к себе сердца людей, как магнит притягивает кусочки металла. Ему достаточно лишь улыбнуться, и вы сразу же доверяете ему».[602]

Доброжелательные авторы также подчеркивают врожденные способности Эйзенхауэра и его достижения до президентства. В начале его жизни это было нелегко предвидеть. Родившись в 1890 году в Техасе, он воспитывался богобоязненными родителями-пацифистами в Абилине, штат Канзас, но, тем не менее, поступил в Вест-Пойнт, который окончил в 1915 году. Там он был больше известен как футболист (пока не был выведен из строя из-за травмы), чем как ученый, заняв шестьдесят первое место в классе из 164 человек. В отличие от МакАртура, он не участвовал в Первой мировой войне, и в результате в межвоенной армии, испытывавшей нехватку ресурсов, продвигался вперёд очень медленно. Однако в 1920-х годах он служил в Панаме под командованием генерала Фокса Коннера, грамотного человека, который поощрял Эйзенхауэра к более широкому чтению военной истории и классики. Позже Эйзенхауэр рассматривал эту службу как своего рода высшее образование. Коннер рекомендовал его в элитную армейскую Школу командования и Генерального штаба в Форт-Ливенворте, штат Канзас, которую Айк окончил с отличием, заняв первое место в классе из 275 человек.