ТРИ ХАРАКТЕРИСТИКИ ДОМИНИРОВАЛИ решение внутренних вопросов президентом Никсоном. Первая — гибкость. Будучи республиканским центристом на протяжении всей своей политической жизни, он не обладал идеологическим пылом реакционера вроде Голдуотера или принципиального консерватора вроде Тафта или Эйзенхауэра. Хотя он был крайне пристрастен, когда речь шла о его собственном политическом выживании, он не тратил энергию на то, чтобы остановить каждую либеральную идею, которая исходила от демократического большинства в Конгрессе. Некоторые из их предложений, такие как изменения в политике в отношении коренных американцев, казались ему стоящими; в любом случае они не стоили многого. Другие, такие как экологические реформы, пользовались популярностью в народе: Никсон считал, что не стоит выступать против них. Ещё одна политика, например увеличение расходов на социальное страхование, пользовалась поддержкой влиятельных лобби, например пожилых людей. Не испытывая сильных чувств по поводу подобных вопросов, Никсон пошёл навстречу многим из них.

Второй особенностью Никсона был особенно острый инстинкт политического выживания. В этом смысле он был одним из величайших политиков послевоенной эпохи. Те, кто считал его неудачником, как многие после его кампаний 1960 и 1962 годов, были неприятно удивлены. Занимаясь внутренней политикой на посту президента, он в большинстве случаев умудрялся делать то, что требовалось — независимо от того, насколько непоследовательным ему приходилось быть, — чтобы обеспечить себе переизбрание в 1972 году. Его поддержка пожилых людей, его «Южная стратегия», его «Новая экономическая политика» — все это в той или иной степени было политическим по своей сути. Здоровая озабоченность политическими последствиями, конечно, необходима тем, кто надеется занять высокий пост. Тем не менее Никсон просчитывал свои действия с особым упорством, регулярно демонстрируя готовность — как, например, в его апелляции к классовым и расовым чувствам — сделать все, что потребуется, невзирая на цену национального раскола, для продвижения своих интересов. Политическое маневрирование было великой игрой в жизни Ричарда Никсона. Он играл в неё мрачно и с гордостью за своё мастерство. У него не было других увлечений.

Третья особенность проявлялась в особой резкости, безжалостности и менталитете победителя любой ценой. Никсон всегда был застенчивым и несколько неловким, особенно для политика, и на посту президента он оставался одиноким, несчастным, часто осажденным человеком. Ему было так неловко отдавать приказы людям, даже своим помощникам, что он все чаще общался с ними с помощью меморандумов. Многие из них были в виде маргиналий на ежедневных сводках новостей, как их называли, которые готовили для него помощники консерваторов, такие как Патрик Бьюкенен. Некоторые из сводок занимали сорок или пятьдесят страниц, но Никсон, уединившись в Овальном кабинете или в личных покоях, внимательно их читал. Его комментарии к ним выявляли мстительные, агрессивные и жестокие чувства к людям, которые казались ему угрожающими. «Пусть кто-нибудь ударит его», — писал он о противнике. «Увольте его», «сократите его», «заморозьте его», «бросьте его», «сражайтесь с ним», «не отступайте».

Подобные выпады, писавшиеся изо дня в день, возможно, в какой-то мере и были терапевтическими, но не помогали ему расслабиться: в отличие от всех других послевоенных президентов, Никсон, похоже, никогда не получал удовольствия от работы. Его записи обнажали эмоции жалеющего себя, лишённого чувства юмора, склонного к конфронтации и глубоко подозрительного государственного чиновника. Никсон обладал заразительным менталитетом осажденного человека, побуждая помощников составлять «Список заморозки» и «Список противников» людей, которых никогда нельзя было приглашать в Белый дом, а затем длинный «Список врагов» репортеров, политиков и артистов. С самого начала своего правления он считал, что только он может защитить «молчаливое большинство» патриотичных и трудолюбивых американцев от заговорщицких лап либералов и левых, обладавших необоснованной властью в прессе и университетах. Его чрезмерные попытки расширить свою власть в конечном итоге привели его к краху.[1845]

Никсон, изучавший международные отношения, был уверен, что сможет ослабить напряженность в мире. Хотя он был одним из самых пристрастных «воинов холодной войны» в стране, в 1960-е годы он постепенно смягчил свою риторику. Он пришёл к президентству с надеждой на улучшение отношений, которые позже назвали разрядкой, с Советским Союзом и на открытие диалога с Китайской Народной Республикой.[1846]

За годы своего правления Никсон немного продвинулся в достижении этих целей, значительно улучшив свой имидж к началу президентской избирательной кампании 1972 года. Триумфально вернувшись к власти, он сумел добиться прекращения огня во Вьетнаме в январе 1973 года. Однако в ходе этого процесса он проводил политику — особенно в отношении Вьетнама, — которая затянула и обострила вражду в Соединенных Штатах. Многие из его усилий во внешней политике, как и во внутренней, были направлены на достижение личных политических целей, а не на решительный разрыв с политикой прошлого. Когда он покинул свой пост в августе 1974 года, холодная война — постоянное явление с 1945 года — оставалась такой же холодной, как и прежде.

АЛЬТЕР ЭГО ПРЕЗИДЕНТА в разработке внешней политики был Генри Киссинджер, его советник по национальной безопасности. Киссинджер, еврей, был вынужден бежать из родной Германии в конце 1930-х годов. После службы в американской армии во время Второй мировой войны он стал блестящим студентом, а затем профессором государственного управления в Гарвардском университете. К 1960-м годам он стал претендовать на государственную должность. Он был общительным, высокомерным и необычайно самолюбивым саморекламщиком, который тщательно культивировал хорошие отношения с журналистами и был готов работать практически на любого, кто предоставил бы ему доступ к власти. Заискивая перед Никсоном — у него был большой талант к подхалимству — он получил свой шанс в качестве советника по безопасности в 1969 году.[1847] Киссинджер придерживался «реалистичного» взгляда на международные отношения. Отвергая то, что он считал чрезмерно морализаторскими подходами к политике, он восхищался государственными деятелями, которые вместо этого стремились к установлению стабильного и упорядоченного баланса сил в мире. В своей ранней книге «Восстановленный мир» (A World Restored, 1957) он восхвалял усилия Меттерниха, Каслрига и других консервативных сторонников Realpolitik, которые разработали постнаполеоновские соглашения на Венском конгрессе 1815 года.[1848] Мудрый и реалистичный архитектор внешней политики, считал Киссинджер, не должен пытаться изменить внутренние системы других стран; он не должен быть сентиментальным; он должен принимать ограничения и работать в их рамках. Киссинджер надеялся на установление управляемых отношений между Соединенными Штатами, СССР и Китайской Народной Республикой, а также на баланс сил в некоммунистическом мире между США, Западной Европой и Японией. При наличии крупных держав можно было бы стабилизировать ситуацию в остальном мире.

Никсон, умеривший к 1969 году свой морализаторский антикоммунизм, стал разделять этот подход. В июле 1969 года он сформулировал то, что стало известно как «Доктрина Никсона», суть которой заключалась в том, что Соединенные Штаты должны в первую очередь учитывать свои собственные стратегические интересы, которые, в свою очередь, будут определять их обязательства, а не наоборот. Другие страны, как правило, должны ожидать, что они возьмут на себя основную ответственность за свою собственную оборону. Хотя доктрина Никсона мало что изменила на практике, она дала понять, что новая администрация не будет пытаться спасти мир. Важны были тщательно определенные стратегические интересы, а не моральные привязанности. Никсону, как и Киссинджеру, нравилось считать себя жестким и аналитичным. Сентиментальность в отношениях с другими странами, по его мнению, была глупостью.[1849]