Тем не менее, многие цели послевоенного американского либерализма, в частности демонтаж «Джима Кроу» и повышение федеральных стандартов в социальной политике, особенно в отношении инвалидов и пожилых людей, были гораздо ближе к реализации в 1974 году, чем в 1945-м, и они сохранились в политической культуре, которая, хотя и была более консервативной, чем в середине 1960-х годов, продолжала поддерживать социальные программы. Эти стандарты были значительно более щедрыми, чем люди 1940–1950-х годов могли себе представить. Обратная реакция не погубила все.

Другая цель многих американцев в послевоенное время — расширение личного выбора — также продвигалась с особой скоростью в период с 1945 по 1974 год, особенно на фоне фантастического изобилия 1960-х годов. Вековые стигмы, казалось, рухнули. К началу 1970-х годов люди имели гораздо больше свободы в одежде, прическах и общении. Они стали больше путешествовать и познакомились с гораздо более широким миром. У них был гораздо больший выбор фильмов, телевидения и музыки, не говоря уже о средствах для его осуществления. Разнообразие книг в мягкой обложке и журналов, доступных после 1974 года, было бы немыслимо в 1945 году. Это были не тривиальные вопросы. Отчасти благодаря «Пиллу» и, что ещё важнее, росту вседозволенности в культуре в целом, женщины получили гораздо большую сексуальную свободу. После 1973 года они получили конституционное право на аборт. Были ли все эти события «хорошими» или «плохими», очевидно, зависело от точки зрения зрителя.[1953] Тем не менее, освободительные процессы в личной жизни происходили быстро и драматично, более стремительно, чем в большинстве эпох сопоставимой продолжительности. И после 1974 года они тоже сохранились.

После 1974 года «думщики», озабоченные стагфляцией, иногда склонны были не замечать сохраняющуюся силу этих важных послевоенных событий и вместо этого фокусироваться на современных проблемах. Как и многие другие американцы, они также стали едко критиковать «экспертов» — будь то в правительстве, медицине, юриспруденции или бизнесе, — чьи «ответы» на проблемы были перепроданы. Средства массовой информации, ставшие гораздо более подозрительными, чем раньше, усугубили эти опасения населения. Однако опросы, проведенные в неспокойной середине 1970-х годов, показали, что американцы были примерно так же довольны своей повседневной жизнью в настоящем, в том числе качеством своей работы, как и в «веселые пятидесятые» или в бурно развивающиеся шестидесятые. Они продолжали получать особое удовлетворение от своей роли супругов и родителей. Как и в большинстве эпох человеческой истории, эти вещи менялись медленно, если вообще менялись.

Тем не менее, захлебывающаяся экономика по понятным причинам тревожила людей. По мере того как стагфляция продолжалась, американцы все более открыто выражали сомнения в своей способности добиться успеха и в том, что их дети будут жить так же хорошо или лучше, чем они. Вера в восходящую социальную мобильность — центральный элемент американской мечты — казалось, ослабевала. Особая живость и энергия послевоенной американской культуры — качества, которые часто удивляли и восхищали вновь прибывших в Соединенные Штаты, — казалось, пошла на спад.[1954]

Эти экономические трудности оказались более губительными для более полной реализации все ещё грандиозных ожиданий американцев, чем война во Вьетнаме или Уотергейт, какими бы важными они ни были.[1955] Ведь экономический прогресс был тонизирующим средством для миллионов людей в период между 1945 и началом 1970-х годов. Достижения в области науки и техники способствовали впечатляющему росту производительности труда, а также феноменальному распространению домовладения, широкому доступу к высшему образованию и повсеместному использованию потребительских товаров. Это были цели, которые в 1945 году лишь мерцали. При всей своей вульгарности, культура потребления, взорвавшаяся в послевоенную эпоху, значительно улучшила комфорт большинства американцев. При этом она частично затушевывала сохраняющееся расовое, классовое, региональное и гендерное неравенство.[1956]

Динамичное развитие экономики в послевоенное время действительно стимулировало беспрецедентные и к концу 1960-х годов почти фантастические ожидания хорошей жизни. Эти ожидания, в свою очередь, объединились с революцией в области гражданских прав — моральным делом трансцендентной силы — и ускорили развитие сознания прав, которое всегда было присуще американской демократической культуре. Когда экономический рост снизился, особенно после 1974 года, это не убило эти ожидания и не уничтожило стремление к правам: отдельные люди и группы, получив силу в культуре с сознанием прав, продолжали требовать широкого спектра свобод, прав и удовольствий. Но вялость экономики увеличила пропасть между грандиозными ожиданиями и реальными границами прогресса, подорвав столь важное ощущение, что у страны есть средства, чтобы сделать практически все, и усугубив противоречия, которые раздирали американское общество с конца 1960-х годов. Это была последняя ирония захватывающих и необычайно ожидаемых тридцати лет после Второй мировой войны.