Война оказала неоднозначное влияние на американскую экономику. Увеличение расходов на оборону способствовало росту ВНП, ускоряя психологический подъем американского народа и стимулируя все более широкие ожидания относительно личного комфорта в будущем. Однако в то же время расходы на оборону разожгли пламя инфляции, что подтолкнуло около 600 000 рабочих сталелитейной промышленности к забастовке за повышение зарплаты в апреле 1952 года. Когда рабочие отказались идти на соглашение, Трумэн захватил сталелитейные заводы в надежде заставить забастовщиков вернуться к работе. Его драматический шаг обнажил социальную напряженность, охватившую нацию во время войны. Он также привел к серьёзному конституционному тупику. Она была разрешена только в июне, когда Верховный суд отклонил аргумент о том, что его статус главнокомандующего оправдывает захват.[576]
Увеличение военных расходов и более масштабные глобальные обязательства, которые Америка взяла на себя после войны, значительно изменили структуру федеральных расходов в США. Расходы на оборону, составлявшие 13,1 миллиарда долларов в 1950 году, подскочили до максимума военного времени в 50,4 миллиарда долларов в 1953 году и оставались в диапазоне от 40,2 до 46,6 миллиарда долларов в течение оставшейся части 1950-х годов. В отличие от этого, невоенные расходы сначала пострадали, сократившись с примерно 30 миллиардов долларов в 1950 году до минимума в 23,9 миллиарда долларов в 1952 году, а затем медленно росли в течение следующих нескольких лет — до 38 миллиардов долларов в 1958 году. Расходы на душу населения на невоенные цели в эти годы почти не увеличились. Акцент на военных расходах, вызванный Корейской войной, хотя и был полезен для областей, занимающихся оборонными заказами, установил государственные приоритеты, которые мало способствовали государственной поддержке здоровой экономики мирного времени.
Несмотря на эти не совсем радостные результаты войны, можно сделать вывод, что Трумэн, столкнувшись с фактом северокорейской агрессии, действовал в лучших интересах мировой стабильности. Стоять в стороне, пока Ким захватывает Юг, было бы деморализующе для миролюбивых стран. Вмешавшись, Соединенные Штаты и ООН заставили Северную Корею дорого заплатить за свою жадность. Возможно, они также отбили у Советов охоту поддерживать последующие военные авантюры государств-клиентов в других странах мира. В этих важных аспектах решение Трумэна воевать в июне 1950 года и его отказ впоследствии провоцировать более масштабную войну с Китаем не только послужили сильным сигналом против агрессии, но и защитили от ещё более опасной эскалации конфликта.
ВОЙНА, НАКОНЕЦ, ПОДНЯЛА «красную угрозу» на высокий уровень. Трумэн был бессилен остановить волну антикоммунистических и ксенофобских настроений, захлестнувшую страну во время и после конфликта. Гувер удвоил свою борьбу с красными в американской жизни. В школах начались учения, которые должны были подготовить детей к ужасам атомной атаки. Увеличились продажи бомбоубежищ на заднем дворе. В штатах и городах принимались законы, запрещавшие коммунистам преподавать, работать на государственной службе или претендовать на должности, а отказ от Пятой поправки становился основанием для увольнения с государственной службы.[577] Это коснулось даже комиксов: Базз Сойер пошёл работать в ЦРУ; Терри теперь гонялся за коммунистами, а не за пиратами; Джо Палука перехитрил красных, чтобы спасти ученого в Австрии; Винни Винкль был брошен в советскую тюрьму; папа Уорбакс и его друзья взорвали вражеские самолеты, несшие Н-бомбы в сторону Америки.
Страхи, вызванные Корейской войной, способствовали распространению «красной угрозы» в интеллектуальных кругах. Это ни в коем случае не было всеобъемлющим событием, поскольку американская интеллектуальная жизнь оставалась яркой. Во время войны вышло много важных книг, на которые опасения по поводу коммунизма практически не повлияли: Среди них можно назвать «Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера (1951), «Человек-невидимка» Ральфа Эллисона (1952), «Детство и общество» Эрика Эриксона (1950) и «Одинокая толпа» Дэвида Рисмана и Натана Глейзера (1950). В области искусства архитекторы и художники-абстрактные экспрессионисты сделали Соединенные Штаты, и в частности Нью-Йорк, международным центром творческих талантов в конце 1940-х и начале 1950-х годов. Однако угроза коммунизма тревожила некоторых интеллектуалов.[578] Ещё до войны, в 1949 году, британский писатель Джордж Оруэлл написал «1984» — антиутопический роман, в котором, по общему мнению, описывалось будущее при коммунизме. Он быстро стал классикой. В 1951 году Ханна Арендт, признанный политический мыслитель и философ, известная своей враждебностью к фашизму, опубликовала книгу «Истоки тоталитаризма». В ней она попыталась уравнять коммунизм и фашизм, показав, как обе системы опираются на террор и неограниченную политическую власть.
Консервативные религиозные лидеры с большей готовностью присоединились к борьбе с коммунизмом внутри страны в военное время. Зимой 1950–51 гг. евангелист Билли Грэм выступал перед огромными и восторженными толпами, которые слышали его предостережения против «более 1100 общественно значимых организаций, которые являются коммунистическими или управляемыми коммунистами в этой стране. Они контролируют умы огромной части нашего народа… образовательная [и] религиозная культура почти не поддается восстановлению». В 1952 году Фултон Дж. Шин, вспомогательный католический епископ Нью-Йорка, начал привлекать огромные аудитории для просмотра своего нового телевизионного шоу «Жизнь стоит того, чтобы жить». Его одноименная книга, опубликованная в 1953 году, заняла пятое место в списке бестселлеров. Шин был одет в чёрную рясу с красной отделкой, алый плащ, ниспадающий с плеч, и большой золотой крест на шее. Позади него горели свечи и стояла статуя Девы Марии. У него были пронзительные глаза, сверкающие, как угли, и удивительное красноречие, позволявшее ему говорить без записок. Шин держался в стороне от более грубых диатриб маккартистов. Но многие его послания обличали коммунизм — антитезу католицизму, как он его понимал.[579] На пике своей популярности в 1954 году он обращался к 25 миллионам человек в неделю.
В атмосфере холодной войны начала 1950-х годов неудивительно, что телевидение, которое тогда с невероятной скоростью распространялось в американских семьях, приветствовало такого антикоммуниста, как Шин. Действительно, телесети тоже чувствовали нарастающую силу «красной угрозы». За три дня до вторжения Северной Кореи в 1950 году три бывших агента ФБР опубликовали книгу «Красные каналы: Доклад о коммунистическом влиянии на радио и телевидение». Финансируемый одним из ведущих сторонников Китайского лобби, он включал в себя алфавитный список 151 человека, занятого в радио — и телебизнесе, а также «цитаты» об их участии в различных подозрительных организациях. В основном это были либеральные объединения, но «Красные каналы» заставляли их выглядеть подрывными. Спонсоры занервничали, а радиостанции и телеканалы почувствовали их давление. Последовали чёрные списки. Среди так называемых «подрывников», которым было трудно получить время в эфире в начале 1950-х годов, были Леонард Бернстайн, Ли Джей Кобб, Аарон Копланд, Хосе Феррер, Цыганка Роуз Ли, Эдвард Г. Робинсон и Орсон Уэллс.[580] Левому певцу Питу Сигеру было запрещено выступать на сетевом телевидении до 1967 года. Чернокожий певец-активист Поль Робсон, апологет сталинизма, был лишён паспорта на восемь лет, начиная с 1950 года.[581] В 1954 году газета «Нью-Йорк таймс» подсчитала, что правая агитация стоила работы 1500 работникам радио и телевидения.[582]
