В 1968 году Уоллес действительно представлял собой устрашающую силу. Хотя он знал, что не сможет выиграть выборы, он надеялся захватить достаточно южных и приграничных штатов, чтобы перевести близкую гонку в Палату представителей. К удивлению многих политических обозревателей, ему удалось попасть в избирательные бюллетени во всех пятидесяти штатах, и его популярность неуклонно росла, достигнув 21% сразу после съезда демократов.[1728] Как и в прошлом, Уоллес пользовался горячей поддержкой южных сегрегационистов. Большинство ультраправых организаций, включая ККК, Гражданские советы и Общество Джона Берча, открыто помогали его деятельности.[1729] Большая часть сил, двигавших его кампанию, пришла с Юга, обнажив как никогда остро региональные расколы, которые усилились во время борьбы Голдуотера и Джонсона в 1964 году. Привлекательность Уоллеса в 1968 году, однако, выходила за рамки региональных границ, какими бы важными они ни были. Она также основывалась на том, что он вызвал ответную реакцию во многих районах Севера, где проживает рабочий класс. Уоллес был энергичным, агрессивным, едким, насмешливым, часто огрызающимся участником избирательной кампании. Отказавшись от откровенно расистских речей, он призывал к «закону и порядку» на улицах и осуждал матерей-благотворительниц, которые, по его словам, «разводят детей как товарную культуру». Он с ликованием нападал на хиппи, левых и радикальных феминисток, некоторые из которых пикетировали конкурс «Мисс Америка» в Атлантик-Сити сразу после съезда демократов, выбрасывали в «мусорный бак свободы» то, что они называли предметами женского «порабощения» — подпруги, лифчики, туфли на высоких каблуках, накладные ресницы и бигуди для волос — и навсегда заслужили ярлык «сжигателей лифчиков».[1730] Уоллес получал особое удовольствие, нападая на участников антивоенных демонстраций, часто с тонко завуалированными намеками на жестокое возмездие, что приводило в восторг многих его последователей. «Если какой-нибудь демонстрант когда-нибудь ляжет перед моей машиной, — провозглашал он, — это будет последняя машина, перед которой он когда-либо ляжет». Он также изложил экономическую программу, рассчитанную на рабочих «синих воротничков». Она включала в себя поддержку федеральной программы обучения рабочим специальностям, гарантии коллективных переговоров, повышение минимальной заработной платы и улучшение защиты людей, которые потеряли работу или не могут позволить себе адекватное медицинское обслуживание.[1731]

Уоллес с особой страстью нападал на всезнающих федеральных бюрократов и самозваных экспертов, которые пытались указывать честным представителям рабочего класса, что им делать. «Либералы, интеллектуалы и длинноволосые», — кричал он, — «слишком долго управляли страной». Его аудитория аплодировала, когда он осуждал «чрезмерно образованных людей из башни из слоновой кости с заостренными головами, которые смотрят на нас сквозь пальцы». Это «интеллектуальные болваны», которые «не знают, как правильно припарковать велосипед». Он добавил: «Когда я доберусь до Вашингтона, я выброшу всех этих обманщиков и их портфели в Потомак».[1732]

Выдвигая свою кандидатуру на пост президента в 1968 году, Уоллес допустил несколько ошибок, в том числе выбрал в начале октября генерала Кертиса ЛеМэя в качестве своего помощника. ЛеМей, руководивший налетами на Японию с применением зажигательных бомб во время Второй мировой войны, оставался яростным и прямолинейным сторонником воздушной мощи, включая ядерное оружие. Многие считают, что именно он послужил моделью для безумного генерала в фильме Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав» (1964), разрушительной сатире на военное рвение времен холодной войны. На катастрофической пресс-конференции, последовавшей за его выбором в качестве кандидата в президенты, Лемэй заявил журналистам: «Я не верю, что мир закончится, если мы взорвем ядерное оружие». Несмотря на все испытания в Тихом океане, «рыба вернулась в лагуны, на кокосовых деревьях растут кокосы, на кустах гуавы есть плоды, птицы вернулись».[1733] Хамфри вскоре стал называть Уоллеса и ЛеМэя «близнецами-бомбами».

Когда Уоллес услышал подобные комментарии, он был встревожен. Как и ЛеМей, он поддерживал войну, но к 1968 году он понял, что она вызывает разногласия, и у него не было четких идей по поводу выхода из тупика. Как и многие американцы в 1968 году, он был не столько сторонником войны, сколько противником войны. Это оставалось ключевой темой его кампании: стимулирование народного гнева на привилегированных и «непатриотичных» молодых людей, которые высмеивали армию, уклоняясь от призыва.

Однако при всей своей привлекательности Уоллес оставался кандидатом от третьей партии. Политические обозреватели не ожидали от него победы в штатах за пределами Глубокого Юга. Больше всего Хамфри и его советников беспокоила кандидатура Никсона, который после съезда в Чикаго имел, казалось, непреодолимое преимущество над демократами. Бывший вице-президент, которому в 1968 году исполнилось пятьдесят пять лет, казался политически обреченным после поражения в гонке за пост губернатора Калифорнии от Пэта Брауна в 1962 году. Очень плохой неудачник, он кричал тогда прессе: «У вас больше не будет Никсона, чтобы пинаться». Однако в 1968 году ему удалось победить в первом же туре голосования, отчасти потому, что он был центристом в партии, а отчасти потому, что он упорно поддерживал кандидатов-республиканцев на протяжении 1960-х годов, одновременно обеспечивая себе поддержку. Затем он окружил себя группой экспертов по рекламе, связям с общественностью и телевидению и провел тщательно спланированную кампанию, в которой подчеркивал свой опыт, особенно в области внешней политики. Некоторые современные наблюдатели, надеясь на лучшее, предполагали, что в стране снова появился «новый Никсон».[1734]

Никсон до сих пор с горечью вспоминал многочисленные обиды и несправедливости, которые, по его мнению, были уделом его жизни. Жизнь, думал он с неизбывной жалостью к себе, состоит из череды «рисков» и «кризисов».[1735] В политике он сохранил ту же страсть к успеху, которая в прошлом толкала его к излишней, порой порочной, пристрастности и личной инвективе. Чувствуя себя неуютно перед толпой, он оставался неинтересным участником избирательной кампании. Его речи, как и в прошлом, порой граничили с банальностью. Его движения, в частности, жест триумфа с поднятыми над головой руками, казались заученными и фальшивыми. Джон Линдсей, либеральный республиканец из Нью-Йорка, заметил, что Никсон похож на «ходячую коробку со схемами».[1736] Сомнительную помощь Никсону оказал его кандидат, губернатор Мэриленда Спиро Агню. Агню получил свой пост губернатора в 1966 году, став одним из нескольких республиканцев, пришедших к власти в результате реакции против Джонсона и Демократической партии в том году. Тогда он казался умеренным и поддержал губернатора Нью-Йорка Нельсона Рокфеллера, либерала-республиканца, в борьбе за президентское кресло в 1968 году. Но Агню, американец греческого происхождения, чей отец был бедным иммигрантом, стал ещё одним политическим лидером, которого постигла обратная реакция, особенно после беспорядков в Балтиморе, вызванных убийством Кинга. В то время Агню привлек к себе внимание тем, что осудил «ездившего по округе, посещавшего Ханой, кричавшего, подстрекавшего к беспорядкам, сжигавшего Америку дотла типа [черных] лидеров».[1737] Никсон, искавший кандидата, который был бы сторонником «закона и порядка», выбрал Агню, не слишком тщательно изучив его биографию. У него были причины сомневаться в своём выборе во время кампании, когда Агню опускался до этнических оскорблений, говоря о «поляках» и называя репортера «жирным япошкой». Возобновив тактику Джо Маккарти, Агню назвал Хамфри «мягкотелым коммунистом». Он заметил: «Если вы видели одну трущобу, вы видели их все». Washington Post заключила, что Агню был «возможно, самым эксцентричным политическим назначением с тех пор, как римский император Калигула назвал свою лошадь консулом».[1738]