Протестующие быстро натолкнулись на всевозможное сопротивление. Этого следовало ожидать, ведь подавляющее большинство белых на Глубоком Юге оставалось непримиримым противником десегрегации. На сегрегированных пляжах Билокси, штат Миссисипи, белый мужчина застрелил и ранил десять чернокожих. Даже на Верхнем Юге белые в целом отказывались от десегрегации (Гринсборо сдался только в июле, и к тому времени магазин Woolworth потерял примерно 200 000 долларов, или 20 процентов от предполагаемых продаж). Обычно они вызывали полицию, чтобы арестовать демонстрантов по таким обвинениям, как незаконное проникновение на территорию или нарушение общественного порядка. В 1960 году в тюрьму попали около 3000 протестующих.[1092]
Активисты также столкнулись с сопротивлением внутри чёрных общин, которые никогда не были монолитными. Во многом это сопротивление отражало разделение поколений, которое сохранилось и в последующие годы. NAACP, насчитывавшая на тот момент около 380 000 членов, оставалась крупнейшей организацией по защите гражданских прав в стране, и в ней доминировали лидеры старшего поколения, которые никогда не поддерживали стратегию сидячих забастовок. Местные отделения NAACP иногда помогали протестующим, предоставляя юридические услуги и деньги на залог, но делали это самостоятельно. Тургуд Маршалл назвал гандийскую тактику демонстрантов «сидеть в тюрьме» непрактичной и дорогостоящей и возмутил активистов из Нэшвилла, посоветовав им: «Если кто-то предлагает вам выйти, уходите».[1093] Президент Южного университета в Батон-Руж, чернокожего учебного заведения, отстранил от занятий восемнадцать лидеров сидячей забастовки и заставил всех студентов подать заявления об отчислении и повторном поступлении, чтобы он мог проверить их заявления и отсеять нарушителей порядка. Он сказал: «Подобно Линкольну, который стремился сохранить Союз, моя главная задача — спасти Южный университет».[1094]
Несмотря на это, сидячие забастовки быстро распространились не только по всем южным штатам, но и в Иллинойсе, Огайо и Неваде. По оценкам, в них приняли участие 70 000 демонстрантов. Протестующие выступали против сегрегации в столовых, парках, бассейнах, на пляжах, в ресторанах, церквях, библиотеках, на транспорте, в музеях и художественных галереях. Движение за права, которое так и не удалось остановить, вылилось в борьбу с дискриминацией при голосовании и в сфере занятости. Когда в сентябре кампусы вновь открылись, новый всплеск активизма показал, что движение за перемены не ослабевает, а становится неудержимым.
ОДНАКО ПОЛИТИКА, КАК ОБЫЧНО, сохранялась и на фоне этих потрясений. Сидячие забастовки так и не смогли пробудить совесть у подавляющего большинства белых американцев того времени. Большинство белых на Севере считали, что расизм — это проблема Юга, а большинство на Юге не желали смириться. Даже осенью 1960 года, когда участились сидячие забастовки, большинство кандидатов на выборах в национальные органы власти и органы власти штатов вели свои кампании так же, как и всегда, — мало говоря о расовых отношениях. Это в равной степени относилось и к основным кандидатам в президенты, вице-президенту Ричарду Никсону и сенатору Джону Ф. Кеннеди. Оба были завсегдатаями партии и центристами, которые уделяли относительно мало внимания гражданским правам в 1960 году. Главными вопросами в то время, как и на большинстве выборов с 1945 года, оставались экономика и холодная война.
Такого внимания следовало ожидать от Никсона, чьим главным крестовым походом в жизни до 1960 года была борьба с коммунизмом. Многие демократы, действительно, ненавидели его за эксцессы в этом деле с 1940-х годов. Никсон, повторяли они, выиграл место в конгрессе в 1946 году, ложно назвав своего оппонента, действующего президента Джерри Вурхиса, коммунистом. Баллотируясь в Сенат в 1950 году, он устроил «красную травлю» своему либеральному оппоненту, представителю Хелен Гэхаган Дуглас. На посту вице-президента он проявил себя как энергичный и неизменно пристрастный «воин холодной войны». Когда он баллотировался в 1960 году, ему было всего сорок семь лет.[1095]
Соратники-республиканцы восхищались упорством Никсона и его партийным духом. Но мало кому из них удавалось сблизиться с одним из самых закрытых политиков Америки. Современники отмечали неловкость Никсона на публике и его привычку постоянно испытывать себя, словно на дуэли, против людей, которых он считал смертельными врагами. Многие из этих врагов были хорошо связанными фигурами: Алгер Хисс, Ачесон, Стивенсон. Выросший в скромной, трудолюбивой калифорнийской семье, Никсон никогда не чувствовал себя уверенно в кругах восточного истеблишмента и с трудом скрывал свои обиды. Даже союзники по партии иногда находили его холодным и чрезмерно амбициозным. Другие глубоко не доверяли ему. «Купили бы вы подержанный автомобиль у этого человека?» — гласили оппозиционные плакаты с его изображением. Эйзенхауэр с сожалением отмечал, что у Никсона, похоже, не было друзей. Секретарь Айка, Энн Уитман, согласилась с этим. «Все, — признавалась она в своём дневнике, — доверяют и любят Айка». «Но вице-президент иногда кажется человеком, который скорее ведет себя как хороший человек, чем является им».[1096]
Тем, кто выступал против Никсона, особенно не нравился его стиль. Безвкусная привлекательность его речи о шашках в 1952 году потрясла их. «Никакого класса», — сказал Кеннеди. «Никакого стиля, вообще никакого стиля», — добавил редактор газеты Washington Post Бен Брэдли (друг и сторонник Кеннеди).[1097] Трудоемкие попытки Никсона в 1960 году изобразить из себя более добродушного человека особенно раздражали недоброжелателей, которые считали, что он по-прежнему фальшив. Стивенсон язвительно заметил, что Никсон «убрал свой нож и теперь принимает облик орлиного скаута». Один из редакторов добавил, что вопрос не в том, был ли Никсон «новым» или «старым», а в том, «есть ли что-то, что можно назвать „настоящим“ Никсоном, новым или старым».[1098]
Кеннеди, напротив, казалось, обещал перемены. Его сторонники превозносили его — часто с гиперболами — как выдающегося писателя, героя Второй мировой войны и факелоносца для нового поколения.[1099] В 1960 году Джеку было всего сорок три года, и он был самым молодым кандидатом в президенты от основной партии в истории Соединенных Штатов.[1100] Он считался красивым, обаятельным и, вместе со своей стильной молодой женой Жаклин («Джеки»), воплощением культурного космополитизма. Выпускник Гарварда, он окружил себя интеллектуалами, которые, казалось, были полны идей на будущее, а также политическими профессионалами, которые эффективно работали на избирательных участках. Кеннеди победил Хьюберта Хамфри и других в серии праймериз, получил номинацию от демократов в первом туре голосования, назначил Линдона Джонсона своим помощником и пообещал Соединенным Штатам новые рубежи.[1101]
В ходе кампании стало очевидно, что Кеннеди обладает сильными политическими активами, среди которых доступ к неограниченным деньгам его богатой семьи. Когда Хамфри проиграл праймериз в Западной Вирджинии, ключевой конкурс, он отказался от участия в кампании, жалуясь: «Миллион долларов не одолеть. Судя по тому, как Джек Кеннеди и его старик разбрасываются деньгами, жители Западной Вирджинии не будут нуждаться в государственной помощи в течение следующих пятнадцати лет».[1102] Тогдашние и более поздние противники Джека особенно не доверяли Джозефу Кеннеди, холодному и безжалостному патриарху семьи, который не останавливался практически ни перед чем, когда речь шла о политическом продвижении его сыновей.[1103]
