Многим либералам тоже было трудно вызвать энтузиазм по отношению к Кеннеди. Элеонора Рузвельт и другие с горечью вспоминали, что Кеннеди отказался выступить против Маккарти и что он лишь формально поддерживал прогрессивные социальные идеи, включая гражданские права. (На самом деле Кеннеди не был трудолюбивым или особенно выдающимся сенатором).[1104] ADA пришлось преодолеть сильную оппозицию в своих рядах, прежде чем она согласилась поддержать его, и она никогда не поддерживала Джонсона. Многие либералы недоброжелательно отзывались об обоих кандидатах. Эрик Севарейд из CBS пожаловался, что они «опрятные, застегнутые на все пуговицы мужчины… полностью упакованные продукты. Обработанный политик наконец-то появился». Ричард Ровере написал в Harpers, что Кеннеди и Никсон «все больше и больше заимствуют платформы друг друга и берут на себя обязательства друг друга».[1105] Ровере и другие были правы в том, что кандидаты были упакованы — каждый потратил рекордные суммы на телевизионное освещение и рекламу — и что они лишь незначительно различались по вопросам. Кеннеди много говорил о медленном росте экономики после рецессии 1958 года и о часто заявляемом отсутствии «национальной цели», которое, как утверждали комментаторы, обнаружилось в последние годы.[1106] Он также поддержал партийные планы, предусматривающие федеральную помощь образованию, повышение минимальной заработной платы и государственное медицинское страхование пожилых людей. Поддержка такой политики помогла ему привлечь основные заинтересованные группы, в частности учителей и профсоюзы. Однако Никсон также обещал предпринять позитивные действия для улучшения экономического роста; по большинству внутренних вопросов он казался гораздо левее Эйзенхауэра. Никсон также настаивал на том, что он (в отличие от Айка) будет сильным и активным президентом. Кеннеди постоянно твердил о «ракетном разрыве», хотя высокопоставленные представители оборонного ведомства часто говорили ему, что такого разрыва не существует. Кеннеди также, казалось, поддерживал вторжение на Кубу антикастровских изгнанников. Эта популярная линия в частном порядке разозлила Никсона, который не осмелился раскрыть секреты о подготовке ЦРУ изгнанников в Гватемале. В общем, Никсон в этом вопросе звучал менее ястребино, чем Кеннеди. В целом, однако, оба мужчины были твёрдыми сторонниками «холодной войны».[1107]
Кеннеди, конечно же, победил на выборах, которые собрали рекордную для послевоенных президентских гонок явку (около 64% избирателей, имеющих право голоса) и оказались самыми близкими к выборам столетия. Он получил 49,7% голосов против 49,6% у Никсона. Его преимущество в густонаселенных северных штатах обеспечило ему перевес в коллегии выборщиков — 303 против 219.[1108] Но перевес в несколько голосов в нескольких крупных штатах, в частности в Иллинойсе (где ему помогли махинации демократов в районе Чикаго), мог повернуть выборы в другую сторону. Результат был настолько близким, что некоторые советники Никсона призывали его оспорить его. Вице-президент, хотя и горько переживал поражение, решил не идти на поводу у раскольников (республиканцев также подозревали в подтасовке голосов) и признал своё поражение. Экспертам оставалось сделать вскрытие, чтобы объяснить, почему он проиграл.
Диагнозов было много, и ни один из них не мог объяснить всего. Некоторые приверженцы Никсона обвиняли Эйзенхауэра, который не пытался скрыть своего известного двойственного отношения к Никсону. На пресс-конференции в августе его попросили привести пример важной идеи Никсона, которая была принята администрацией. «Если вы дадите мне неделю, я смогу вспомнить одну», — ответил президент. «Я не помню».[1109] Президент сразу понял, как плохо это прозвучало, и извинился перед вице-президентом. Но ущерб был нанесен. Более того, Эйзенхауэр не вел активной предвыборной кампании до последней недели, и в этот момент он больше времени уделял восхвалению собственных достижений, чем восхвалению Никсона.
Другие аналитики склонны были винить самого Никсона. Как бы он ни старался, Никсон казался деревянным на публичных выступлениях, особенно в сравнении с явно более расслабленным и гораздо более симпатичным Кеннеди. Внешний вид имел значение. Это было особенно очевидно во время первых теледебатов — нового события в американской политической истории. Американцы, слушавшие радио, считали, что Никсон, обученный дебатам со школьной скамьи, «победил». Однако большинство миллионов людей, смотревших телевизор, предпочли Кеннеди. Никсон повредил колено во время предвыборной кампании и был простужен. Отказавшись от сильного макияжа, он выглядел изможденным и небритым, а его голос был хриплым. Кеннеди, напротив, приехал загорелым из Калифорнии и выглядел спокойным и контролируемым. Хотя дебаты, возможно, не изменили многих мнений — Никсон уже терял позиции в опросах и, возможно, отставал, — они подняли Кеннеди из его менее известного статуса претендента. Они привели в ужас многих в лагере Никсона и вызвали большой энтузиазм у сторонников Кеннеди, которые в дальнейшем боролись с энтузиазмом и большими надеждами.[1110]
Кеннеди действительно вдохновлял на подвиги, когда кампания близилась к завершению. На некоторых митингах группы людей, особенно женщины, преодолевали барьеры и бежали за его машиной. Это, по сообщению Newsweek, были «бегуны». Среди других поклонников Кеннеди были «прыгуны», которые прыгали вверх и вниз, когда проезжал его кортеж, «двойные прыгуны», женщины, которые прыгали вместе, держась за руки, и «сжиматели», женщины, которые скрещивали руки, обнимали себя и кричали: «Он посмотрел на меня! Он смотрел на меня!» Никсон обычно вызывал аплодисменты, но ничего похожего на бегунов, прыгунов и клатчеров.[1111]
Многие люди, познакомившиеся с Кеннеди, были почти так же ошеломлены. Они находили его лично очаровательным, магнетическим, даже зажигательным. Он был уравновешен, красив, по-юношески энергичен и мог буквально зажечь комнату. Интеллектуалы и журналисты благосклонно отзывались о его сухом остроумии, непочтительности и холодном, отстраненном интеллекте. Хейнс Джонсон, проницательный журналист, вспоминал, что Кеннеди был «самым соблазнительным человеком, которого я когда-либо встречал. Он излучал чувство яркой жизни и юмора, которое, казалось, естественно вытекало из него».[1112] Кеннеди было неловко долго предаваться высокопарным ораторским полетам. Однако, призывая к переменам, он апеллировал к идеалистическим надеждам людей. По любым стандартам он был самым харизматичным американским политиком послевоенной эпохи, особенно для женщин и молодых людей.[1113] Харизма, хотя и важная, была лишь частью причины узкой победы Кеннеди. Он также принял тактические решения, которые, по крайней мере, в ретроспективе кажутся политически дальновидными, поскольку они укрепили коалицию городских, этнических, чёрных и южных избирателей, которую Рузвельт создал в 1930-х годах и которая сохранилась для Трумэна в 1948 году. Одним из таких решений было его первое решение в качестве кандидата: назначить Джонсона своим помощником. Это решение поразило делегатов и репортеров. Джонсон, сам кандидат в президенты, нападал на Кеннеди как до, так и во время съезда. Как лидер большинства в Сенате он обладал гораздо большей властью, чем когда-либо в качестве вице-президента. Большинство советников Кеннеди, особенно его брат Бобби, который был менеджером его кампании, презирали Джонсона, которого они считали не только консерватором, но и дельцом на колесах. Но Кеннеди (и его отец) решили, что Джонсон нужен им для того, чтобы укрепить шансы демократов в Техасе, ключевом штате, и в других южных и западных регионах. И вот предложение было сделано.
