Уловка сработала. Американские официальные лица подтвердили лишь, что пропал самолет-разведчик погоды. Затем 7 мая Хрущев расставил ловушку, объявив, что Пауэрс схвачен, признался в содеянном и что самолет находится у русских чиновников, а также фотооборудование, доказывающее, что Пауэрс шпионил. Пауэрс, злорадствовал Хрущев, был вооружен бесшумным пистолетом. «Если этот пистолет предназначался для защиты от диких животных… тогда зачем глушитель? Чтобы вышибать людям мозги! Люди, которые снабдили его бесшумным пистолетом, молятся в церкви и называют нас безбожными атеистами!» Пауэрс также имел при себе двое золотых часов и семь женских золотых колец. «Как он мог использовать все это в верхних слоях атмосферы? Возможно, он должен был лететь ещё выше, на Марс, и намеревался соблазнить марсианских дам».[1076]
Эйзенхауэр мог бы тогда промолчать. Но его смущали слухи о том, что миссия была проведена без его разрешения, и он решил разобраться в этих слухах. На пресс-конференции 11 мая он заявил, что знает обо всём важном, что происходит в его администрации. Полет был необходим, добавил он, потому что «никто не хочет повторения Перл-Харбора». Чтобы предотвратить такое нападение, Соединенные Штаты должны были защитить себя и «свободный мир» с помощью шпионажа. Шпионская деятельность такого рода, заключил он, была «отвратительной, но жизненно важной необходимостью».[1077]
После этого Эйзенхауэр отправился в Париж с намерением провести саммит. Хрущев, однако, не был настроен решать такие вопросы, как Берлин, вероятно, потому, что сторонники жесткой линии у себя дома боролись с идеей компромисса. В первый день конференции он поднялся с красным лицом и гневом, чтобы потребовать от Эйзенхауэра осудить полеты U–2, отказаться от них в будущем и наказать виновных. Он также отозвал своё приглашение Эйзенхауэру посетить Советский Союз. Эйзенхауэр был разгневан, но сохранил самообладание. Он заявил, что полеты не будут возобновлены. Но он отказался выполнить другие требования Хрущева. Когда советский лидер вышел из комнаты, стало ясно, что саммит закончился, не успев начаться.
Наследие «дела U–2» было негативным для всех участников, кроме, возможно, Хрущева, который одержал пропагандистскую победу, которой, казалось, жаждал. Американские критики недоумевали, почему Эйзенхауэр разрешил такой полет накануне саммита (он должен был стать последним до его окончания), и были огорчены тем, что его уличили во лжи не только перед Хрущевым, но и перед американским народом. Этот фиаско разрушил все существовавшие надежды (не очень большие) на соглашение о запрещении испытаний и на некоторое понимание в отношении Берлина.[1078] Инцидент с U–2 унес «дух Кэмп-Дэвида» и положил начало ужесточению советско-американских отношений, которое усилилось в течение следующих двух лет.
Внешняя политика Эйзенхауэра после 1956 года оставила особенно напряженные и неразрешенные ситуации в двух других регионах мира. Один кризис, на Кубе, быстро нарастал после того, как Фидель Кастро устроил успешную революцию против коррумпированной проамериканской диктатуры и триумфально захватил власть в январе 1959 года. Поначалу Кастро казался многим американцам героем. Когда в апреле он приехал в Соединенные Штаты, его тепло приняли, и он провел три часа в беседе с вице-президентом Никсоном. Но вскоре отношения охладели. Кастро казнил противников и конфисковал иностранные инвестиции, в том числе 1 миллиард долларов, принадлежавших американцам. Беженцы бежали в Соединенные Штаты и рассказывали о зверствах Кастро. Кастро подписал долгосрочные торговые соглашения с Советским Союзом, осудил «империалистов-янки» и признал Китайскую Народную Республику. Казалось, что он вводит Кубу в коммунистический блок стран.[1079]
В 1960 году администрация Эйзенхауэра дала решительный отпор, сократив американскую экономическую помощь и в конечном итоге отказавшись принимать кубинский сахар, который был основой экономики острова. Было введено эмбарго на американский экспорт на Кубу. Администрация поощряла создание кубинского правительства в изгнании и уполномочила ЦРУ содействовать военизированной подготовке изгнанников в Гватемале. Они надеялись организовать вторжение на остров. Советский Союз отреагировал на эти события обещанием защищать Кубу от нападения Соединенных Штатов. В последние дни пребывания Эйзенхауэра у власти Соединенные Штаты разорвали дипломатические отношения с Кубой. В это время из Гватемалы готовились к нападению около 600 человек.
Администрация Эйзенхауэра вряд ли смогла бы сохранить теплые отношения с Кастро. Кубинский лидер, как и многие жители латиноамериканских стран, был глубоко возмущен экономической мощью Соединенных Штатов, гражданам которых принадлежало около 40 процентов кубинского сахара, 90 процентов богатств шахт и 80 процентов коммунальных услуг.[1080] Соединенные Штаты также контролировали часть кубинской территории — военно-морскую базу в Гуантанамо. Кастро, стремясь ограничить американскую власть на Кубе, а также способствовать социальной революции, не мог не вызвать враждебности. Тем не менее, далеко не секретная готовность администрации Эйзенхауэра рассмотреть возможность вторжения — Кастро был хорошо осведомлен о том, что происходит в Гватемале, — добавляла жару в топливо эмнити. Когда Эйзенхауэр покинул Белый дом, оставалось только кому-то разжечь огонь войны.
Наследие внешней политики Эйзенхауэра во Вьетнаме после 1956 года также было мрачным и долговременным. Поощрив лидера южан Нго Динь Дьема проигнорировать призыв Женевских соглашений к проведению национальных выборов в 1956 году, администрация Эйзенхауэра продолжила наращивать поддержку его все более коррумпированного и диктаторского режима. В период с 1955 по 1961 год общая сумма помощи составила около 1 миллиарда долларов, что сделало Южный Вьетнам пятым по величине получателем американской помощи в мире в этот период. К концу 1950-х годов в представительстве США в Сайгоне, столице Южного Вьетнама, работало 1500 человек; это было самое большое американское представительство в мире. Экономическая помощь помогала сдерживать инфляцию и восстанавливать южную экономику в таких городах, как Сайгон. Но она мало чем помогла деревням, где проживало более 90 процентов населения Южного Вьетнама. Большая часть помощи, действительно, была военной, предназначенной для защиты от вторжения Хо Ши Мина и его коммунистического режима в Северном Вьетнаме.[1081]
К 1957 году Дьем, который вел серьёзную борьбу с преступными элементами и различными коррумпированными религиозными сектами, добился некоторых обнадеживающих успехов. Но он также оказался все более упрямым и узколобым.[1082] Не желая вмешиваться в своё преувеличенное чувство судьбы, он отказался расширить круг своих сторонников за пределы собственной семьи. Взяв в качестве главного советника своего брата Нго Динь Нху, он ужесточил своё автократическое правление. Местные выборы, традиционные для страны, были отменены. Дьем заполнил деревенские и провинциальные офисы своими друзьями, многие из которых арестовывали местных авторитетов по сфабрикованным обвинениям и заставляли их платить взятки, чтобы получить свободу. Дьем и Нху закрывали недружественные газеты и сажали в тюрьму многие тысячи оппонентов. Противники Юга, чувствуя преследования, ответили возобновлением вооруженного сопротивления в 1957 году и началом кампании террора против сторонников Дьема в деревнях в 1958 году.
Хо Ши Мин также авторитарно правил на севере страны. По разным оценкам, с 1954 по 1960 год там было казнено от 3000 до 15 000 диссидентов. Хо был настолько занят централизацией своей власти, что ждал до января 1959 года, чтобы дать официальное разрешение на сопротивление вьетминов на Юге. После этого его помощь стала быстро расти. Север расширил маршруты проникновения через Лаос и Камбоджу и направил на Юг все большее число обученных агентов. По оценкам, в 1960 году эти агенты вместе с южными повстанцами убили около 2500 сторонников Дьема. В декабре 1960 года Север сыграл главную роль в официальном создании Национального фронта освобождения (FNL), политической ветви борьбы Юга против Дьема, и революционная активность ещё более усилилась. Дьем, окрестив ФНО вьетконговцами, не смог остановить их продвижение в сельской местности. К 1961 году начались полномасштабные военные действия, а режим Дьема становился все более шатким.[1083]
