— Откуда ты это умеешь? — спросил молодой парень, что пришел с пациентом, разглядывая меня с подозрением.

Я улыбнулся.

— Я фельдшер. Это вроде как знахарь, только… учёный. Где я был, мы много людей лечили. В деревнях, посёлках, и по лесам ходили.

Он кивнул, но видно было — не всё понял. Запомнил, скорее всего, только "лечил".

— Спасибо, — сказал мужик, вытирая лицо. — А то я думал, всё, конец руке.

— Жить будешь, — сказал я, похлопав его по здоровому плечу. — Только в драки не лезь ближайший месяц.

Они ушли. А я сел, налил себе кружку горячей воды с остатками трав и впервые за долгое время ощутил… гордость. Это не была сложная операция. Но здесь, в этом веке, — это чудо. Не прибег к огню, не сыпал соль в рану, не крутил суставы наугад. Просто… знал, что делаю.

Днём я начал организовывать аптеку. Пока — прямо у себя в избе. Перебрал сумку, пересчитал остатки: бинты, салфетки, спирт — почти на донышке, шприцы — два. Анальгин, пара таблеток лоратадина. Пара капельниц — хлористый натрий. Всё — как золото.

Начал выписывать в тетрадь — всё, что есть. Всё, что потратил. И всё, что можно приготовить.

Травы. Отвары. Дезинфекция. Жгуты. Повязки. Настойки.

Записал: нужны прямые палки — под шины. Надо найти. Также — сделать носилки. Верёвки, палки, мешковина.

Сложил вещи в отдельный угол. Приготовил пару кусков чистой ткани — выварил, высушил. Сделал мешочки для хранения сухих трав. Понял — нужна сушка. Место над печкой — пойдёт.

Вечером пришёл староста. Осмотрел избу, сел на лавку, достал кусок сала, положил мне:

— За дело.

— Спасибо.

— Люди говорят, ты руку вправил. Без костоправа, без трав, без ломов. Говорят — как по волшебству.

— Никакого волшебства. Только знание. Где жил — таких случаев было много. Главное — вовремя.

Он кивнул.

— Лечи. Но аккуратно. Ты ведь чужак. Кто-то радуется, а кто-то — шепчется.

— Я понимаю. Но я не ведьмак. Я просто умею лечить.

Староста посмотрел мне в глаза. И тихо сказал:

— Надеюсь, что так.

Поздним вечером я лежал у печи, глядя на потрескавшийся потолок.

Вот она, деревня. Суровая. Простая. Но честная.

Люди пока держатся настороже. Но нужда сильнее суеверий. Если я продолжу — докажу, кто я.

Не волхв. Не чернокнижник. Просто… фельдшер.

Утро прошло спокойно — редкость по местным меркам. Я как раз закончил наводить порядок в сумке и вешать сушёные травы над печкой, как в дверь постучали.

На пороге стояла женщина с бледным лицом. За подол держался мальчик лет семи.

— Лекарь, у него жар… С самого утра горячий, не ест, лежит…

Я сразу жестом подозвал их внутрь.

— Садись, парень. Как тебя звать?

— С… Савка, — прохрипел он.

— Сейчас посмотрим, Савка.

Я достал из сумки электронный градусник — старый, но рабочий. Вставил под мышку, ждал. Женщина смотрела с тревогой.

— Тридцать девять и три, — сказал я. — Высокий, но не критичный. Поможем.

Лекарства я не стал доставать. Местные могли не понять, а жар — не всегда враг. Главное — сбить и не дать подняться выше.

Я усадил Савку, смочил тряпку в прохладной воде, начал обтирать. Воду менял несколько раз. Снял рубаху — тело дышало. Через час он уже сидел ровнее, глаза стали яснее.

— Есть хочешь? — спросил я.

Он кивнул.

— Значит, дело пошло на лад.

Женщина дрожащим голосом поблагодарила:

— Ты… как знал всё. Без трав, без молитв — и легче.

Я лишь кивнул.

— Наблюдай. Если ночью снова поднимется — зови.

Вечером в дверь опять постучали. Та же женщина. В руках — узелок.

— Спасибо вам, лекарь. Он ест уже, играет даже. Вот, возьмите. Сами пекли.

Развязал — внутри были пирожки. С капустой. Теплые ещё. Запах такой, что я чуть слюну не пустил.

— Спасибо, от души, — сказал я.

Она поклонилась и ушла. Я сел за стол, ел и думал — вот она, народная благодарность. Не медаль, не почёт — пирог, поданный с добром.

Ночью не спалось. Я перебирал в голове десятки эпизодов из прежней жизни. Грязь, инфекции, антисанитария. Сколько жизней уносила не сама болезнь, а гной, немытые руки, загноившиеся раны…

Мыло. Надо мыло.

Я знал базовый рецепт: зола + жир = щёлок, потом кипячение, фильтрация, отстаивание. Ничего сложного, но надо найти подходящий жир.

Завтра — пойду к мяснику. Или к Марфе — она знает, где чего добыть.

Запись в тетрадь:

День шестой. Савка — жар. Температура 39.5. Без лекарств сбил — помог. Благодарность — пироги. Вечером — мысли о мыле. Начинаю думать об общей гигиене. Мыло — ключ к профилактике.

Утро началось мирно. Даже слишком. Никто не стучал в дверь с воплями "доктор, спасай!", никто не поджигал печь так, что дым валил в избу. Даже мыши, кажется, решили не устраивать ночные пробежки.

Я встал, развёл огонь, поставил вариться золу с жиром — начал эксперимент по изготовлению мыла. Пока кипело, принялся записывать:

Без гигиены нам крышка. Мыло — приоритет.

Зола кипела в кастрюле. Пахло… ну, не жасмином. Добавил немного сала — Марфа отдала кусок. Жир начал растворяться. Белёсая пена поднялась, всё шипело.

Я фильтровал через тряпки, остужал, ждал. К обеду у меня был тёмно-серый кусок, мылкий на ощупь, немного едкий, но — мыло.

Вышел на улицу, обмыл руки. Щипало. Но работало.

Прошёлся по деревне, понюхал местных. Воняли. Сильно. Особенно мужики, особенно летом. Поговорил с парой соседей — мол, надо бы мыться.

— Мыться? Дак вода холодная же! — отмахнулся один.

— А что это за глина такая, мыло говоришь? — спросил другой.

Я лишь кивал. Знал: агитация будет делом долгим.

К вечеру поговорил со старостой. Тот поворчал, но разрешил устроить короткий сход. Селяне собрались у колодца. Я вышел с куском мыла в руке.

— Вот. Это мыло. Оно очищает кожу. Смывает грязь. Убивает болезни.

Толпа гудела. Один спросил:

— Это что, от лихоманки помогает?

— Нет. Но не даёт лихоманке появиться.

— Такого не бывало, — пробормотала бабка. — Чтоб грязь убивала.

— В моих краях бывало. Я фельдшер. Лекарь. Мы это проходили. И не раз.

Кто-то кивнул. Кто-то фыркнул. Но двое — забрали кусочки на пробу.

У Марфы вечером сидели на крыльце. Она выслушала, усмехнулась:

— Ты б ещё зубы чистить велел. Вот потеха была бы.

— И это скоро. — Я хрустнул коркой пирога.

— А если серьёзно — продолжай своё дело. Поначалу смеяться будут. Потом — благодарить.

Я кивнул. Она была права. Марфа, к слову, выглядела особенно хорошо. Улыбалась мягко, глаза блестели. Под сорочкой угадывались округлости. Красавица — женщина. И рядом с ней было тепло.

Запись в тетрадь:

День седьмой. Мыло сварено. Первая агитация. Двое — согласились. Остальные — посмеялись. Марфа — поддержала. Продолжать. Гигиена = выживание.

Когда ты в прошлом, а из медикаментов у тебя остались только мазь из подорожника и настой зверобоя, волей-неволей начинаешь задумываться о тяжёлой артиллерии. Антисептики. Настойки. Всё, что может убить заразу, остановить гниение и продлить чью-то жизнь. А значит — нужен спирт.

Проблема одна: его здесь практически нет. Совсем. Даже намёка.

Местные пьют брагу. Такая жидкость годится разве что для полировки дверей или отмывания щепок от ожогов. Медицинской пользы — ноль, а запах — как у вёдра с кислыми яблоками.

Так и началось: долгие вечера с чертежами в голове, мысленные расчёты, какие сосуды лучше — глиняные или медные, где найти змеевик, как сделать охладитель. За основу взял самовар — старый, медный, с вмятинами, но ещё живой. Григорий выделил его без вопросов, сказав только:

— Если взорвёшь — то пусть это будет далеко от моей избы.

Змеевик я сделал из трубки, что торчала у попа из старой люльки для свечей. Сказал, что «на дело богоугодное». Поверил. Глиняный кувшин стал охладителем, обмотанный тряпками и политый холодной водой из колодца. Всё, как бабушка когда-то рассказывала.