Это разделение не было окончательным, да и не должно было стать фатальным. Советы северных штатов не собирались выходить из ордена, а возобновили борьбу на очередном заседании Национального совета незадолго до национального съезда в феврале 1856 года. На этом втором заседании Совета Двенадцатый раздел был отменен, но восстановленная таким образом гармония не продержалась и недели.[440] Национальная конвенция превратилась в сцену раздора, где «члены бегали по залу, как сумасшедшие, и ревели, как быки». На третий день южные делегаты, при поддержке Нью-Йорка, проголосовали за резолюцию в пользу восстановления Миссурийского компромисса (то есть отмены Канзас-Небраски). Это голосование спровоцировало действия пятидесяти делегатов Севера из восьми штатов. Они покинули съезд, собрались на отдельное заседание вечером и выступили с призывом провести отдельный съезд северных «Незнаек» в июне. Оставшиеся делегаты выдвинули Милларда Филлмора в президенты, а Эндрю Дж. Донелсона в качестве его помощника.[441] С этого момента северные и южные «Незнайки» полностью разделились, а номенклатура политических партий обогатилась двумя новыми терминами — «североамериканцы» и «южноамериканцы».

Этот раскол по секциям означал неудачу «Незнайки» в попытках создать национальную партию, но он оставил североамериканцев в сильной конкуренции с республиканцами за роль главной оппозиционной партии в свободных штатах. Конкуренция осложнялась тем, что нативистские и антинебраскские настроения так часто объединялись в одном и том же человеке. Кроме того, в рядах антинебраскистов ещё не было единства на национальном уровне; рождение Республиканской партии все ещё находилось в процессе. Неразбериха в партийной политике стала очевидной, когда в декабре 1855 года собрался Тридцать четвертый Конгресс. Глядя на этот орган, состоящий из разных и зачастую многочисленных приверженцев, редактор «Глобуса Конгресса» отменил практику обозначения партийной принадлежности членов. Демократы в результате реакции против закона Канзаса-Небраски потеряли контроль над Палатой представителей, но оппозиция не могла объединиться в большинство под лозунгом «Незнайка», «Против Небраски» или любым другим. Результатом стало ожесточенное двухмесячное соревнование за пост спикера, закончившееся избранием Натаниэля П. Бэнкса из Массачусетса.[442]

Бэнкс, в прошлом демократ, в недавнем прошлом «Незнайка», а теперь явный республиканец, лишь постепенно накапливал достаточную поддержку противников Небраски, чтобы одержать победу. Это была секционная, антирабовладельческая победа, причём значительная в нескольких отношениях. Бэнкс олицетворял связь между нативизмом и антирабовладельческим движением, а также большую привлекательность антирабовладельческого движения. Его избрание означало, что большой блок конгрессменов с нативистскими и антинебрасскими взглядами, за редким исключением, отдал свою основную верность антирабовладельческой партии, а значит, и формирующейся Республиканской партии.[443] По словам одного из редакторов, «некоторые, кто приехал сюда более „американцем“, чем республиканцем, теперь больше республиканцы, чем американцы».[444] Альянс нативистов и антирабовладельцев был создан для того, чтобы работать с минимумом нативизма и максимумом антирабовладельчества. В то же время конкурс на пост спикера заставил рыхлую антинебрасскую коалицию в Конгрессе сделать долгий шаг к единству и постоянной организации.[445]

Четыре месяца спустя республиканцы завершили процесс нейтрализации нативизма и захвата контроля над движением «Незнайки» на Севере. На этот раз они заставили североамериканцев согласиться с кандидатом в президенты, который даже не был нативистом. Это было сделано с большой ловкостью и в сложнейших обстоятельствах, поскольку североамериканцы во время своего разрыва с южными нативистами в феврале проявили большую изобретательность, созвав съезд для выдвижения кандидата в президенты и назначив его на пять дней раньше республиканского съезда по выдвижению кандидатов.[446] Проведение съезда в такое время поставило республиканцев перед дилеммой: если североамериканцы выдвинут иного кандидата, чем республиканцы, это расколет голоса противников рабства; если они выдвинут того же кандидата, то тот факт, что их кандидатура будет выдвинута первой, создаст впечатление, что кандидат — это прежде всего североамериканец, которого республиканцы поддерживают во вторую очередь.[447] Единственным выходом из этой дилеммы было убедить североамериканцев отложить выдвижение своей кандидатуры, что было невозможно, или маневрировать, чтобы они выдвинули «лошадку для преследования», которая в стратегический момент откажется в пользу республиканского кандидата. Они уговорили Натаниэля П. Бэнкса согласиться на эту сомнительную роль,[448] и после этого дела пошли как по маслу. 16 июня «Незнайки» выдвинули Бэнкса в президенты, а Уильяма П. Джонстона — в вице-президенты; 18 июня республиканцы выдвинули Джона К. Фремонта, не запятнанного предварительным одобрением «Незнаек». Незнайки предпринимали отчаянные попытки убедить республиканцев принять совместный билет Фремонта и Джонстона, чтобы нативисты могли сохранить лицо. Но республиканцы, поняв, что они наконец-то в седле, отказались от всех уговоров;[449] 19 июня североамериканцы вновь собрались и, зная, что Бэнкс не примет их кандидатуру, полностью капитулировали, хотя и с горькими протестами. Бэнкса сняли, выдвинули Фремонта и позволили себе лишь жест — выдвинуть Джонстона в вице-президенты.[450] Эта шарада закончилась в августе, когда Джонстон имел беседу с Фримонтом, который, возможно, пообещал ему покровительство, после чего тоже снял свою кандидатуру.[451]

В 1855 году казалось, что «Незнайки» могут выиграть президентское кресло в следующем году. Но когда в 1856 году нативисты пришли на избирательные участки, их выбор остановился на Филлморе, которого выдвинули южноамериканцы, но чья принадлежность к ордену «Незнайки» была сомнительной,[452] и Фремонте, выдвинутом республиканцами, поддержанном североамериканцами, которого многие, хотя и ошибочно, считали католиком и уж точно не «Незнайкой». Таков был антиклимакс великого волнения «Незнайки».

Теперь антирабовладельческая партия явно и несколько неожиданно стала доминирующей на Севере. Таким образом, как представляется в ретроспективе, фаза «Незнайки» в американской политике послужила своего рода промежуточным этапом в переходе от вигизма к республиканизму. Историкам ушедшего поколения с их телеологическим взглядом на историю все это казалось предопределенным: как писал один из них, партия «Незнайки» «выполнила свою историческую миссию», «подготовив путь для республиканцев», и «единственная задача партии теперь — умереть».[453] Сегодня более скептически настроенный критик может согласиться с тем, что нативизм по своей сути был преходящим явлением и что проблема рабства была более долгосрочной. Но он поставит под сомнение провидческую роль «Незнайки» и будет с тревогой размышлять о том, какими могли бы быть отношения нативизма и антирабовладельческой партии, если бы «Незнайки» были более умны, а республиканцы менее хитры в своей политической тактике, и если бы Натаниэль П. Бэнкс, «мальчик-шпулька» из Массачусетса, не решил обратить свои удивительно гибкие таланты на политику.