К моменту отделения южных штатов «Судьба на широкую ногу» достигла высшей точки парадокса: сторонники Северного союза, верившие в американский национализм, сопротивлялись большинству предложений по дальнейшему территориальному росту нации, в то время как южане, выступавшие за права штатов и отрицавшие, что Союз — это нация, стремились расширить национальные владения от полюса до полюса. Экспансионисты не были националистами, а националисты не были экспансионистами. Таким образом, многие из южан, которые были наиболее грандиозны в своих мечтах о том, чтобы привести далёкие и экзотические земли под американский флаг, которые были наиболее экстравагантны в своих претензиях на миссию Америки в чужих краях, были также наиболее ревностны в отрицании верховенства американского правительства на внутренней арене. Для многих из них между последними усилиями по привлечению в Союз новых потенциальных штатов и решениями о выходе из него собственных штатов прошел лишь короткий промежуток времени.[326]

Но это не единственная ирония «Манифеста Судьбы». Высшая ирония, как можно утверждать, возвращает нас к закону Канзаса-Небраски и была предложена Уильямом Л. Марси всего через несколько недель после принятия этой катастрофической меры и до того, как большинство южан поняли, что их надежды на Кубу уже потеряны. «Небрасский вопрос», — сказал Марси, — «сильно пошатнул нашу партию во всех свободных штатах и лишил её той силы, которая была необходима и могла быть гораздо более выгодно использована для приобретения Кубы».[327] С точки зрения реальной политики, у партии и её южных лидеров было достаточно сил, чтобы провести одну крайне непопулярную меру, но не две. Они могли использовать эту силу, чтобы создать сомнительную возможность для рабства в Канзасе, или использовать её для аннексии Кубы. Но они не могли использовать её для того и другого. Не признавая необходимости выбора, они проводили политику, которая, по сути, жертвовала кубинским содержанием ради канзасской тени. Многие разумные южане даже в этот момент осознавали пустоту своей победы в Канзасе, но вряд ли хотя бы немногие из них понимали, насколько пустой она была на самом деле.

25 мая 1854 года, вскоре после того, как законопроект о Канзасе-Небраске прошел Палату представителей, Уильям Х. Сьюард выступил в Сенате с боевой речью. «Ну же, господа из рабовладельческих штатов, — сказал он, — поскольку от вашего вызова никуда не деться, я принимаю его от имени дела свободы. Мы вступим в борьбу за девственную землю Канзаса, и дай Бог, чтобы победу одержала та сторона, которая сильнее числом, как и правом».[328]

Независимо от того, имел ли Сьюард это в виду буквально или нет, на самом деле это был необычайно точный прогноз для территориального Канзаса. Вместо того чтобы разрешить противоречия, принятие акта перенесло их из залов Конгресса на равнины Канзаса. Силы, которые так ожесточенно сражались друг с другом в Вашингтоне, продолжали бороться и за широкой Миссури.

Позднее каждая сторона обвинила другую в том, что именно она взяла на себя инициативу в развязывании этого противостояния, но, судя по всему, первую запланированную попытку организовать миграцию в Канзас таким образом, чтобы решить вопрос о рабстве, предпринял Эли Тайер из Массачусетса. Возбужденный очень рано в ходе борьбы в Конгрессе, Тайер действовал быстро — настолько быстро, что за месяц до принятия закона Канзаса-Небраски он получил от законодательного собрания Массачусетса устав о создании Массачусетской компании помощи эмигрантам с капиталом не более 5 миллионов долларов «с целью оказания помощи эмигрантам в переселении на Запад».[329]

Грандиозный замысел Тейера, конечно же, был скорее надеждой, чем реальностью, и он не получил ни одной части 5 миллионов долларов. На самом деле, когда его проект наконец стартовал, он уже не работал по этому первоначальному уставу. Его безответственная манера относиться к мечтам, как к фактам, впоследствии огорчала его друзей даже больше, чем врагов. Но когда жители западной части Миссури прочитали в газете Горация Грили «Нью-Йорк Трибьюн» рассказ о «Плане операций» Тейера, в их сознании возникла картина огромной, богатой и всепоглощающей аболиционистской организации, готовой бросить 20 000 наемников на их границы.[330] Их реакцию отразил корреспондент сенатора Атчисона, который в тревоге писал: «Нам угрожают… [стать] невольным вместилищем грязи, отбросов и отбросов Востока… чтобы загрязнять нашу честную землю… проповедовать аболиционизм и рыть подземные железные дороги».[331] Миссурийцы были не из тех, кто безропотно подчиняется подобному вторжению, и 29 июля в Уэстоне, штат Миссури, возбужденное собрание организовало «Ассоциацию самообороны округа Платт», заявив о своей готовности отправиться в Канзас «для оказания помощи в удалении всех эмигрантов, которые отправятся туда под эгидой Северных обществ помощи эмигрантам».[332] Таким образом, если антирабовладельцы первыми организовали миграцию как средство продолжения борьбы за рабство, то миссурийцы первыми открыто призвали к применению силы. Вскоре миссурийцы начали понимать преимущества работы без огласки, и тогда они организовали тайные общества, в том числе «Голубые ложи» и «Регуляторы округа Платт».[333]

Таким образом, границы уже были очерчены до прибытия Эндрю Ридера в качестве первого губернатора территории в октябре. Ридер распорядился провести перепись населения и назначил выборы законодательного собрания территории. Перепись показала, что население составляет 8601 человек, из которых 2905 имели право голоса. Выборы в любом случае должны были пройти нерегулярно, поскольку закон с расплывчатыми формулировками позволял голосовать любому «жителю», как бы недавно он ни прибыл. Это побудило обе стороны в последнюю минуту задействовать всех «жителей», которых они могли собрать. Так, компания помощи эмигрантам ускорила отъезд партий эмигрантов в надежде, что они успеют добраться до Канзаса к выборам. Миссурийцы энергично отреагировали на эту угрозу. Большая их часть, возглавляемая сенатором Атчисоном, перебралась через границу, переполненная виски и негодованием к аболиционистским «захватчикам», и проголосовала на выборах 30 марта 1855 года, обеспечив тем самым прорабовладельческое большинство в 6307 голосов.[334]

На большей части своей протяженности граница между Миссури и Канзасом была лишь геодезической линией, и, как считали возбужденные миссурийцы, они защищали свою родину от вторжения наемников-янки. Но на самом деле они украли выборы. Помимо моральной неправоты этой операции, она была и тактически неверной, поскольку при честном голосовании они бы победили. Концентрация свободных поселенцев в одном районе вокруг Лоуренса, трубки газеты «Вестник свободы» и преувеличенные заявления «Нью-Йорк трибюн» — все это делало контингент свободных штатов грозным в сравнении с его реальной численностью, но на самом деле число поселенцев, отправленных несколькими действующими обществами помощи эмигрантам, было невелико. Общество Тайера — первое и самое значительное — оказало помощь примерно 650 эмигрантам в 1854 году и около 1000 в 1855-м, но маловероятно, что многие из них прибыли к 30 марта. Такие здравомыслящие люди, как Александр Х. Стивенс, изучая перепись населения, понимали, что эмигрантов из рабовладельческих штатов больше, чем эмигрантов из свободных штатов, 1670 против 1018, и что силы, поддерживающие рабство, должны победить. Агрессивный акт миссурийцев, таким образом, был также актом самоуправства, которым они поставили под угрозу свою собственную победу.[335]