Поражение Линкольна стало также поражением Джеймса Бьюкенена и постоянных членов Демократической партии. Выиграв ещё один срок в Сенате, Дуглас укрепил своё лидерство среди северных демократов, что позволило ему в 1860 году сделать высшую ставку на контроль над партией.

Линкольн добился своего рода успеха, не позволив Дугласу свести антирабовладельческие силы к оппортунистической поддержке народного суверенитета, который действовал против рабства в Канзасе, но по своей сути вовсе не был антирабовладельческим. Линкольн продемонстрировал свой собственный авторитет в качестве антирабовладельческого лидера и предоставил части американской общественности возможность всестороннего обсуждения реальных проблем рабства в американском обществе — такого обсуждения, какого не давали все моралисты в крестовом походе за отмену рабства и все конституционные юристы в политике. Но, возможно, это не было для него большим утешением, поскольку он оставался проигравшим кандидатом, который не занимал государственную должность в течение десяти долгих лет.

Если Линкольн и Дуглас в 1858 году заставили значительную часть американской общественности задуматься о философских аспектах рабства, то Джон Браун в 1859 году резко сфокусировал внимание на его эмоциональных аспектах. Эмоциональные аспекты оказались гораздо более сильными из двух.

О Джоне Брауне почти ничего нельзя сказать с уверенностью, но, судя по всему, отец внушил ему ненависть к рабству, и постепенно он все больше становился приверженцем борьбы с ним, хотя до своих канзасских приключений в возрасте пятидесяти шести лет большую часть жизни он занимался фермерством, держал кожевенный завод, разводил овец, спекулировал землей, водил скот и выступал в качестве агента компании по производству шерсти.[652] Судя по всему, он был человеком очень высоких абстрактных стандартов — строго нравственным, осуждающим ошибки и презирающим слабость. Но он не соответствовал своим жестким стандартам, и его жизнь была изрезана эпизодами, которые, должно быть, очень сильно ударили по самоуважению человека такой строгой праведности. Он выдал вексель в банке Вустера на деньги, которых у него не было. Он тайно заложил участок земли, который уже заложил в качестве залога человеку, который понес убытки в размере 6000 долларов, подписав за него вексель. Впоследствии его посадили в тюрьму за отказ отдать землю законному владельцу. Он убедил шерстяную компанию сделать его своим агентом и выдать ему 2800 долларов на покупку шерсти, а затем использовал эти деньги в своих целях.

Он избежал уголовного преследования за это деяние, пообещав возместить ущерб, но так и не сделав этого. На него подавали в суд не менее двадцати одного раза, как правило, за невыполнение финансовых обязательств.[653]

На протяжении всех лет, когда происходили эти эпизоды, он постоянно выражал самые благочестивые идеалы и высокодуховные убеждения. У некоторых людей такое расхождение между словами и поступками свидетельствовало бы о преднамеренном обмане и плутовстве, и это действительно приписывали Брауну. Однако из полного отчета о его жизни следует, что он действительно имел очень высокие стандарты, но не смог им соответствовать. До своего пятьдесят шестого года «старина Браун» терпел неудачи во всех предприятиях, к которым прикладывал руку, и неоднократно нарушал свои собственные принципы. Вероятно, чтобы не сталкиваться с этой реальностью, он начал создавать образ себя как человека, не подверженного обычным человеческим слабостям: железного в физической выносливости; глубоко целеустремленного, с самоотдачей, не смягченной никакими элементами легкомыслия, самообольщения или даже случайности; человека дела, а не слова. Возможно, большинство людей приписывали себе такие сверхчеловеческие качества в случайных компенсаторных фантазиях, но замечательный факт о Джоне Брауне заключается в том, что он начал вести себя так, как будто действительно обладал этими качествами, так что через некоторое время фантазии стали в некотором смысле реальностью, за исключением того, что внешние качества силы — героическая выносливость, вдохновляющее лидерство и неустанная целеустремленность — скрывали внутренние качества слабости — ошибочные суждения, убийственный импульс и простую некомпетентность.[654] Джон Браун так и не смог развить в себе базовую человеческую способность заставлять средства служить целям, и его окончательный триумфальный провал был основан на случайности его выживания, чтобы предстать перед судом после Харперс-Ферри.

Чем больше Браун жаждал посвятить себя делу, тем больше он обращался к борьбе с рабством как к главной цели своей жизни.[655] Сказанное не означает сомнений в том, что дело борьбы с рабством может завладеть человеком благодаря присущей ему нравственной силе. Но как бы то ни было, Джон Браун действительно начал делать карьеру антиработника после резни в Поттаватоми. На три года, с 1856 по 1859 год, он отказался от всех других занятий и посвятил себя исключительно разработке планов военных операций против рабства, как в Канзасе, так и в других местах.[656]

У Брауна не было собственных денег, а поскольку военная рота не может функционировать без снаряжения и припасов, он вскоре обнаружил иронию в том, что, посвятив свою жизнь военным действиям, он фактически занялся делом, которое состояло из одной части боевых действий и нескольких частей сбора средств. В течение примерно тридцати месяцев, с января 1857 по июль 1859 года, он проводил примерно половину своего времени в разъездах, собирая деньги. Он совершил семь поездок в Бостон, пять поездок в Питерборо, Нью-Йорк, чтобы увидеться с Герритом Смитом, и множество визитов в другие места, так что он стал своего рода круговым гонщиком, часто вынужденным, как он сам чувствовал, униженно умолять о помощи, которая позволила бы ему действовать. С помощью этой помощи он смог собрать небольшую группу из дюжины преданных молодых людей, нанять за неадекватную плату английского авантюриста по имени Хью Форбс в качестве инструктора по военной подготовке и заказать тысячу пик для цели, которая казалась неясной, когда он их покупал. Между ним и его финансовыми спонсорами царило постоянное напряжение: он ждал, что они дадут достаточно денег, чтобы он мог действовать, а они ждали, что он сделает что-то с тем, что они уже дали, прежде чем дать ещё.[657]

Когда в начале 1857 года Браун начал эту карьеру, он был свеж после почти четырехмесячной «военной службы» в Канзасе, и его цель не была чем-то необычным. В Канзасе было полно вольных бойцов, действовавших с отрядами, которые они собирали сами. Браун был одним из них, и вначале он хотел снарядить и возглавить небольшую военную роту из пятидесяти человек, чтобы продолжать сражаться в битвах, которые тогда велись на территории. Возможно, его собственный опыт участия в канзасских разборках и убийство его сына Фредерика сторонником рабства укрепили его цель, а возможно, к тому времени у него появилась idee fixe, не связанная с обычными эмоциями. Как бы то ни было, люди, выступавшие против рабства на Востоке, оказали ему весьма ограниченную финансовую помощь, когда он впервые переехал в Канзас в 1855 году, и теперь у него возникла идея обратиться к этим же источникам за поддержкой в своём проекте. Он получил два письма от Чарльза Робинсона, «губернатора» Канзаса, выражавшего благодарность за «ваши быстрые, эффективные и своевременные действия против захватчиков наших прав» и призывавшего всех «поселенцев Канзаса» «оказать капитану Джону Брауну всю помощь, которая может ему понадобиться для защиты Канзаса от захватчиков и преступников».[658] Вооружившись этим, он отправился на Восток в октябре 1856 года. В Чикаго он встретился с членами Национального комитета Канзаса; в Огайо Салмон П. Чейз снабдил его письмом с общей похвалой; а в Спрингфилде, штат Массачусетс, он получил рекомендательное письмо к Франклину Б. Сэнборну, молодому школьному учителю и борцу против рабства в Бостоне, имевшему хорошие связи. Он прибыл в Бостон 4 января 1857 года.[659]