Если в 1846 году американский секционализм вступил в новую фазу, то не потому, что Север и Юг впервые столкнулись друг с другом, и не потому, что вопрос о рабстве впервые приобрел важное значение. Ещё во времена Конфедерации Север и Юг враждовали по вопросам налогообложения импорта и экспорта, степени риска при получении прав на навигацию в устье Миссисипи и налогообложения собственности рабов. После вступления в силу конституционного правительства разгорелись ожесточенные междоусобные конфликты по поводу принятия на себя государственных долгов, создания центрального банка и других вопросов. Это секционное соперничество имело тенденцию к институционализации в противостоящих друг другу организациях федералистов и республиканцев Джефферсона, и оно стало настолько серьёзным, что Вашингтон в своём Прощальном послании торжественно предостерег от секционизма. Позже, когда джефферсоновцы в течение четверти века доминировали в национальной политике, они стали более националистичными в своих взглядах, в то время как национализм федералистов угас. Но независимо от того, какой регион принимал национализм, а какой — партикуляризм, секционный конфликт оставался постоянным явлением.[65]

С самого начала рабство было самой серьёзной причиной конфликта между сектами. На конституционном съезде вопросы обложения налогом имущества рабов и учета его при определении представительства вызвали сильные трения. Эти разногласия были если не разрешены, то скорректированы компромиссом трех пятых и другими положениями Конституции. Но чаще всего секционные разногласия откладывались, а не примирялись. Если трения и уменьшались, то не столько из-за согласия секций по моральному вопросу о рабстве, сколько из-за общего понимания того, что рабство — это в первую очередь проблема штатов, а не федеральная проблема. Небольшие споры, иногда очень упорные, велись по поводу рабства в округе Колумбия, пресечения международной работорговли и выдачи беглых рабов.[66] Позже аналогичные споры велись по поводу рассмотрения антирабовладельческих петиций в Конгрессе и аннексии Техаса в качестве рабовладельческого штата.[67]

Но это были второстепенные вопросы. В главном вопросе — о рабстве — решение принимали штаты, которые отменили рабство в Новой Англии и Среднеатлантическом регионе, но при этом увековечили его в южном Делавэре. В конце двадцатого века, когда кажется, что федеральная власть простирается повсюду и на неё ссылаются для любых целей, трудно осознать, что на протяжении большей части девятнадцатого века правительство штатов, а не федеральное правительство символизировало государственную власть для большинства граждан. Так, в течение нескольких десятилетий после основания Республики вопрос о рабстве не входил в федеральную орбиту, и только благодаря каким-то особым ухищрениям даже его аспект мог быть вынесен на арену конгресса. Именно этот факт, а не какое-либо согласие по существу вопроса, привел к взрыву взрывоопасной проблемы.

Однако было одно обстоятельство, которое сразу и неотвратимо переносило вопрос о рабстве на федеральный уровень. Это произошло, когда федеральное правительство получило юрисдикцию над западными землями, ещё не организованными и не принятыми в качестве штатов, где статус рабства был неопределенным. В 1787 году такие земли уже существовали, но Конгресс, при минимальных разногласиях между секциями, принял решение исключить рабство из Северо-Западной территории Ордонансом 1787 года. К югу от реки Огайо Кентукки вошёл в Союз как рабовладельческий штат, так и не став федеральной территорией, а западные земли, составлявшие большую часть Юго-Западной территории, а позднее территории Алабамы и Миссисипи, были уступлены Северной Каролиной и Джорджией с оговорками, что Конгресс не должен нарушать существующее положение рабства в этих районах. Таким образом, Конгресс был лишён полномочий, которые могли бы стать причиной раздора, и статус рабства был урегулирован на всей территории Соединенных Штатов, существовавшей на тот момент.

Деструктивный потенциал территории, находящейся в неопределенном статусе, в полной мере проявился лишь в 1820 году. Миссури подал заявку на принятие в качестве рабовладельческого штата, тем самым поставив вопрос о рабстве на всей территории Луизианской покупки и создав неизбежную возможность того, что рабовладельческих штатов в Союзе станет больше, чем свободных. Последовала бурная политическая конвульсия, завершившаяся компромиссом, который решил территориальный вопрос ещё на четверть века.[68] За это время ожесточение, вызванное правилом кляпа против антирабовладельческих петиций, и десятилетняя борьба за аннексию Техаса (который, как и Кентукки, миновал территориальный этап) показали, какие разрушительные силы были готовы вырваться наружу. Но потенциальная возможность вновь стала актуальной только после того, как перспектива приобретения земель у Мексики возродила вопрос о рабстве на территориях, тем самым вернув проблему рабства на федеральный уровень и сделав Конгресс ареной борьбы всего комплекса секционных антагонизмов. В сложившейся ситуации каждый политик нуждался в определенной позиции по территориальному статусу рабства даже больше, чем в позиции по самому рабству. Боевикам с обеих сторон нужны были аргументы, оправдывающие полное ограничение или полное неограничение, в зависимости от ситуации, а политикам, стремящимся сохранить некую национальную гармонию, нужны были формулы, не допускающие полной победы ни одной из сторон.

В течение пятнадцати лет, с 1846 по 1861 год, в бесчисленных речах, резолюциях, редакционных статьях и партийных платформах выдвигались самые разные предложения по решению территориального вопроса. Но в основном существовали четыре основные позиции. Примечательно, что все четыре были выдвинуты в течение шестнадцати месяцев после того, как территориальный вопрос вновь стал заметным в 1846 году. В течение более чем десятилетия после этого они оставались неизменными точками опоры в меняющейся политической войне. Иногда оппортунисты шли по извилистому пути среди имеющихся вариантов, а на выборах 1848 года обе основные партии умудрились обойти их. Но рано или поздно почти каждый человек в общественной жизни становился приверженцем одной из четырех основных формул.

Первой из них была формула Дэвида Уилмота, согласно которой Конгресс обладал полномочиями регулировать рабство на территориях и должен был использовать их для полного искоренения этого института. Эта формула освобождения территорий была в некотором смысле старше Конституции, получив свою первую санкцию в вдохновленном Джефферсоном Ордонансе 1787 года, который провозглашал: «На указанной территории не должно быть ни рабства, ни невольного подневольного состояния, кроме как в наказание за преступления, за которые лицо было должным образом осуждено». Именно эту формулировку принял Уилмот, и поэтому иногда говорят, что настоящим автором Провизо Уилмота был Томас Джефферсон.[69]

Как только Северо-Западный ордонанс был принят в рамках Конфедерации, он остался основной политикой для Старого Северо-Запада в рамках Конституции. Конгресс подтвердил её 2 августа 1789 года, а затем ещё раз при создании следующих территорий региона — Индианы (1800), Мичигана (1805), Иллинойса (1809) и Висконсина (1836).[70] Таким образом, президенты Вашингтон, Джон Адамс, Джефферсон, Монро и Джексон поддержали принцип, согласно которому Конгресс обладал конституционными полномочиями запрещать рабство на территориях.

Но не все, кто верил в существование этой власти, считали, что её следует использовать. Некоторые политические лидеры придерживались мнения, что власть Конгресса должна быть использована таким образом, чтобы признать претензии обеих частей. В соответствии с этим Конгресс принял уступки западных земель от Северной Каролины в 1790 году и от Джорджии в 1802 году с условием, что «любое постановление, принятое или которое будет принято Конгрессом, будет направлено на освобождение рабов». В 1791 году была организована Юго-Западная территория (из уступки Северной Каролины), а в 1798 году — Территория Миссисипи (первоначально северная зона Западной Флориды, к которой позже была присоединена уступка Джорджии), обе без ограничений на рабство. В то же время Кентукки (отделившийся от Вирджинии) был принят в качестве рабовладельческого штата в 1792 году.[71] Таким образом, федеральное правительство не проводило единой политики в отношении рабства на территориях, а вместо этого практиковало своего рода раздел, в результате которого река Огайо стала границей между свободной территорией на севере и рабовладельческой территорией на юге.