После 1856 года партия «Незнайка» умерла, и было легко предположить, что нативизм тоже умер. Но политический эквивалент закона сохранения материи должен напомнить нам, что нативизм не просто испарился. Лишённый собственной формальной организации, он остался мощной силой и, по сути, вошёл в Республиканскую партию, как и вышел из партии вигов. Ни одно событие в истории республиканской партии не было более важным или более удачным, чем этот союз sub rosa. Благодаря ему Республиканская партия получила постоянную поддержку нативистов, которая, вероятно, избрала Линкольна в 1860 году и которая укрепляла партию на каждых выборах в течение более чем столетия. Но эта поддержка была получена без каких-либо формальных уступок, которые привели бы к потере поддержки иммигрантов, также жизненно важной для политического успеха. Республиканцы смогли съесть пирог нативистской поддержки и получить ещё и пирог религиозной и этнической терпимости.

Процесс перестройки партий достиг завершения на президентских выборах 1856 года. В ходе кампании того года первым и последним кандидатом был выдвинут Миллард Филлмор — сначала южноамериканцами в феврале, после второго отделения североамериканцев от партии «Ничего не знаю», а последним — остатками партии вигов в сентябре, на собрании, отличавшемся высокой долей пожилых мужчин.[454] Следующее выдвижение было произведено демократами, собравшимися в Цинциннати в начале июня. Делегации южан отдали предпочтение сначала Пирсу, а затем Дугласу, в обоих случаях из-за той важной роли, которую они сыграли в продвижении закона Канзас-Небраска, но делегации северян выступили против них по той же причине. Однако на семнадцатом голосовании обе стороны остановились на кандидате, который, как известно, симпатизировал взглядам южан, но, к счастью, был американским министром в Великобритании и поэтому во время принятия Канзас-Небраски находился за пределами страны.[455] Это был Джеймс Бьюкенен из Пенсильвании, шестидесятичетырехлетний человек, ветеран политических войн, десять лет в Палате представителей, ещё десять лет в Сенате, дипломатическая служба в Санкт-Петербурге и Лондоне и четыре года на посту государственного секретаря при Полке. «Старый государственный функционер», как он себя называл, был опытным политиком — человеком со способностями и большим опытом, но организатором, вряд ли способным на неортодоксальные поступки. Третьим кандидатом, как уже говорилось, был Джон К. Фремонт, выдвинутый в первую очередь республиканцами, а во вторую — североамериканцами. Этот выбор был чем-то вроде аномалии, поскольку Фремонт, хотя и был знаменитым исследователем, не имел никаких заслуг ни как республиканец, ни как политический лидер, и руководители республиканцев, включая, в частности, Турлоу Уида, не стали бы его выдвигать, если бы думали, что у них есть реальные шансы выиграть выборы. Но они рассчитывали проиграть, а Уид хотел сохранить своего кандидата, Уильяма Х. Сьюарда, для 1860 года. Поэтому республиканцы выдвинули «Следопыта», человека молодого, энергичного, красивого и привлекательного. Его жена Джесси, дочь Томаса Харта Бентона, на которой он женился после романтического побега, была, как позже с горечью говорил Авраам Линкольн, «вполне себе женщиной-политиком», и она принимала гораздо большее участие в планировании кампании, чем её муж, который был политически некомпетентен.[456]

Последовавшая за этим кампания между тремя кандидатами, которые занимали пять разных номинаций, была в нескольких отношениях парадоксальной. Фремонт, выдвинутый республиканцами и североамериканцами, едва ли был республиканцем и уж точно не был Незнайкой. Филлмор, выдвинутый южноамериканцами и вигами, имел настолько непрочные отношения с «Незнающими», что возникли споры о том, вступал ли он когда-либо в Орден, и согласие с тем, что он никогда не посещал собрания. Однако на выборах Филлмор испытал на себе часть неприязни, которая начала распространяться на нативизм, в то время как Фремонту удалось избежать её полностью. Это различие частично объясняется тем, что Фремонт действительно не заигрывал с нативизмом так сильно, как Филлмор, но в ещё большей степени оно объясняется тем, что выдвижение Фремонта от партии «Незнайка» последовало за его выдвижением от республиканцев, так что в общественном сознании он изначально идентифицировался как кандидат от республиканцев, в то время как Филлмор имел несчастье получить свою кандидатуру от партии «Незнайка» первым, так что его одобрение вигами семь месяцев спустя не изменило существенно его образ как кандидата от нативистов.

Трехугольные состязания, в тех редких случаях, когда они происходят в американской президентской политике, имеют тенденцию создавать любопытные электоральные модели, и состязание 1856 года не стало исключением. Основная особенность этих выборов заключалась в том, что, хотя внешне они выглядели как треугольное соперничество, на самом деле в одно и то же время проходили два отдельных состязания — одно между Бьюкененом и Фремонтом в свободных штатах, другое между Бьюкененом и Филлмором в рабовладельческих штатах. Филлмор не выиграл ни одного свободного штата, а единственным штатом, в котором он занял второе место, была Калифорния. В Нью-Джерси он получил 24% голосов, в своём штате Нью-Йорк — 21%, в Пенсильвании — 13%, в шести других свободных штатах — от 5% до 15%, а в остальных шести — менее 5%. В общей сложности Фремонт и Бьюкенен разделили между собой 86 процентов голосов в свободных штатах. В рабовладельческих штатах, напротив, Фремонту не досталось ни одного голоса, кроме как в Делавэре, Мэриленде, Вирджинии и Кентукки, и только в первом из этих четырех штатов он получил не более 1 процента голосов.

В рабовладельческих штатах борьба шла исключительно между Филлмором и Бьюкененом. Филлмор выиграл только один штат Мэриленд, но продемонстрировал значительную силу и фактически набрал больше голосов избирателей, чем Скотт в Миссури и Мэриленде, а также в каждом штате нижнего Юга от Джорджии до Техаса. Филлмор получил более 40 процентов голосов в десяти рабовладельческих штатах. В Миссури и Техасе он победил сильнее, чем когда-либо побеждал любой виг.[457]

В каком-то смысле характер соревнования ставил Бьюкенена в невыгодное положение, поскольку заставлял его занимать позицию, которая могла бы завоевать благосклонность и Севера, и Юга, в то время как Фремонт мог рассчитывать исключительно на голоса северян, а Филлмор — на поддержку южан. Но в долгосрочной перспективе эта ситуация помогла Бьюкенену, поскольку она определила его как единственного по-настоящему национального кандидата в гонке — единственного, чья победа не была бы однозначной победой секций. Это также обозначило его как единственного кандидата, который мог бы победить Фримонта, и это соображение, хотя и было чисто тактическим, оказалось губительным для Филлмора. Роль Бьюкенена как национального кандидата становилась все более и более важной. Впервые со времен Компромисса 1850 года широко распространился страх за безопасность Союза, что, несомненно, повлияло на многих избирателей.

Казалось бы, основное различие между кандидатами было в вопросе о рабстве на территориях. В этом вопросе демократы выступали за «невмешательство Конгресса в рабство в штате или территории, или в округе Колумбия». Это однозначно исключало вмешательство Конгресса и в то же время сохраняло удобную двусмысленность в вопросе о том, могут ли сами территориальные правительства (как настаивал Дуглас) или не могут (как настаивали южане) исключить рабство в пределах своей юрисдикции. Американская платформа осуждала отмену Миссурийского компромисса, но не обещала восстановить его, и, как и демократическая, предлагала избирателям двусмысленную форму народного суверенитета. Республиканцы же осуждали рабство и многоженство как «близнецы-реликты варварства» и подтверждали право и обязанность Конгресса исключить и то, и другое из всех территорий.