— Я тоже. — признался Блан Алькандария. — Меня тошнит от твоего лица. От невозможности смять его как пластилин в своих руках. Но кажется, моя девочка смотрит сверху и сердится на своего старика. Она-то, в отличие от меня, тебя уже простила.

— Отпусти! — прохрипел Сентента и сам удивился своему голосу. Возможности сказать. Тому что не потекли слёзы.

— Разумеется. — пообещал Блан. — Но у меня для тебя подарок на прощание. От их милости, вернее, но я тоже поучаствую.

Он рывком поднял исхудавшую тушку графа со скамьи на ногу, подпер плечом.

— Мы немного прогуляемся с тобой. Ты увидишь то, чего не заслуживаешь, но будь осторожен, при малейшем крике ты умрешь.

Раздались другие шаги: мягкие, кошачьи. У Сентенты появился второй посетитель. Посетительница. Опасная, убийственная лисодевочка. Выкравшая графа из дворца и сломавшая ему палец в трех местах.

— Блан, пора, мы все пропустим. — сказала она ни разу не дрогнув при виде графа. — Я опередила их всего на пять минут под предлогом закупки зелий. В твоей лавке, между прочим.

А ведь он сильно изменился за две недели. Ну хоть бы гримасу скорчила от запаха. Неужели ей настолько всё равно. Может он уже умер, и происходящее тревожит его бесплотный дух?

Спустя минуту граф резко поменял своё мнение. Его притащили наверх, в комнату рядом с кладовой с маленьким оконцем и занавеской. Ткнули лицом в окно сбоку. Там он увидел Ангела.

Его дочь Гроулз стояла на улице, на противоположной стороне от лавки. Возле неизвестной и невиданной графом скульптуры. Хотя, присмотревшись Сентента понял, кого она изображает. Ноющее чувство выросло в животе, начало скрести сердце, но усилием воли он выкинул все чувства. Дочь — главное! Если она не искусная иллюзия. Но спустя и пару минут «иллюзия» продолжала стоять рядом со скульптурой, иногда поворачивая голову и спрашивая что-то, у стоящего рядом королевского наместника Самура. Даже топнула на него ногой!

Иррациональным чувством, обуявшим графа, было возмущение и ревность. Почему она говорит с ним, а не со мной, почему она так мило на него сердится⁈ Он даже дернулся вперед, почти впечатавшись в мутное стекло. Ловкая рука перехватила его голову за волосы.

— Будешь шуметь, зрелище сразу закончится. — строго предупредила его лисодевочка.

— Но как такое возможно? Как он сумел? — шептал граф. — Лучшие врачи, дорогие зелья, почему не смог я?

— В Джерка надо верить. — гордо сказала лисодевочка. — Как это можешь понять ты, всю свою жизнь потративший на ложь и предательство?

Она поглядела на Блана. Ловко захватила голову графа в захват и запечатала кляпом.

— Веди себя спокойно, и ты услышишь её голос через эту дверь. — обрушила она неожиданную новость на Сентенту. — Но помни, Золушка, хоть один звук и кляп превратится в нож.

Граф не знал ничего ни о какой Золушке, но истово закивал головой.

«Син Алькандария. Спасительница будущего Шайна. Её подвиг останется в наших сердцах. 30.12.901 Шайред, Найзирия, Аиша, Шилнагаил».

Гроулз прочитала надпись на табличке вслух, впилась в скульптуру взглядом, прошептала:

— Она такая молодая и красивая.

Син стояла левой рукой опираясь на меч, слегка выгнувшись вперед, шаловливо прижав два пальца, комовским салютом, к правому глазу. Над мраморной скульптурой ишачили три мастера, каждый получил по соточке. Разместили её без нас, неделю назад, но КОМ конечно был в курсе. Установили прямо на улице, огородив участок тротуара церемониальной цепью.

Каждый день у ног Син лежали свежие цветы.

— Молодая и красивая. — эхом отозвался я.

Горло сжал горький спазм. Я машинально коснулся мраморной руки. Сколько еще таких встанет на улицах Шайна?

— Надо возложить цветы. — чутко сказала Гроулз.

Мы остались вдвоем у памятника: принцесса с Джиро скоро вернутся, как сдадут тайной страже своих пленников. Кая за пять минут до въезда в столицу, получив от меня инструкции, поторопилась в лавку Блана Алькандарии.

Я, Гроулз и Сентента где-то за окном своей темницы. Долг, ложь и чувство вины.

— Пойдем, деточка. — согласился я.

— И не называй меня больше никогда деточкой! — топнул на меня ножкой этот цыпленок.

— Хорошо, девочка.

— У девочки есть имя. — чуть сбавила она обороты агрессии.

— Ты смешная, Гроулз Варристер. — произнес я, целуя Рину Хамеши в розововолосую макушку. Волкодевочка продавала цветы в эти выходные в лавке. Вообще всё продавала, но сейчас нам нужны были цветы. — Это Рина и спорим, она уделает тебя в матике, как принцесса в магии.

— Рина, эту деточку зовут Гроулз, и она воображает себя самой умной девочкой на свете.

Гроулз немного побесилась, но после заочного сложения пары чисел на скорость с Риной, присмирела. Я умею управлять детьми: чутка накинул конкуренции, похвалил, а потом подарил надежду на дружбу. Ведь дружба — вторая вещь, которой никогда у Гроулз не было.

Откуда-то в лавке возникла Кая, тоже с букетом, зацепила Гроулз за ручку, потащила к скульптуре.

— Вы идите, я вас догоню. — произнес убедительно. — Мне с Риной за бизнес потрещать надо.

Они ушли, а волкодевочка протянула мне фляжку с соком.

— У нас дома более-менее, нормально. — сразу сказала она. — Тётя Дабри еще бывает застывает на месте, не соображая, что делать, но братик сразу толкается у неё в животике, будто всё понимает.

— Значит ты готова к Самуру. — сделал я вывод, хлебнув бодрящего напитка. — Хочу сейчас открыть тебе одну тайну.

Я наклонился к ней и шепнул ей в ушко свой секрет. Что сегодня кое-кто умрет. Человек виновный в смерти её сестры. Но прежде пусть она побудет хорошей девочкой и отнесет за меня букет цветов к Син.

Кажется, она что-то поняла, бросив взгляд на дверь к кладовой. Трудно скрыть от домашних, когда происходят странные вещи. Дабри Алькандария еще не вполне пришла в себя, но Рина Хамеши очень умная девочка.

— Син любила каталийскую дармеру. — собрала она быстро мой букет. — Они ей напоминали осенние листья. Выхожу.

Она побежала к Кае и Гроулз. А я открыл дверь в кладовую, наткнувшись взглядом на текущие по лицу графа крупные слезы. Вторым обстоятельством было отсутствие у него ноги. Нехило тут Блан с ним отжигает. Еще граф вонял хуже последнего бомжа в распоследней, индийской деревне.

— Как дела, ваше светлость? — вежливо спросил я, вытаскивая у него кляп изо рта. Выставляя купол тьмы на деревянную скамью с сидящим Сентентой.

Блан, поглядев на меня, скромно исчез в лавке.

— Как ты сумел? Как смог? — отчаянно зашептал граф.

— Магия, конечно. — удивился я тупому вопросу. — Извини, мантикору с собой не привел, так бы и на тебе показал. Вообще время у нас ограничено. Выкладывай всё: не стесняйся, хоть кричи, всё равно никто не услышит. Жду полных сведений по письмам от эльфа и твоего человека. Иначе, если ты думаешь, что сейчас в аду, очень скоро тебе докажут обратное.

Он начал свой рассказ, и с каждым словом моё лицо темнело. Сентента наоборот, начал чувствовать свою значимость. Давать советы, обещать поднять свою агентуру.

— Что же, картина битвы мне ясна. — остановил его через пять минут. — Нам всем пора по разным дорогам.

— А как же золотые? — удивился он. — Пятнадцать тысяч золотых вас уже не интересуют?

— Потом, потом, — отмахивался я. — Сейчас Аиша меня сожрет за опоздание.

Я начал выходить, в дверях столкнувшись с Бланом.

— Он твой, — без обиняков сказал я. — На скамье купол тьмы. Сильно не увлекайся, себя только морально покалечишь. Син такого, глядя сверху, не одобрит.

Радость, слезинка, сжатые губы. Блан бросился к скамье. Закрывая дверь, я ничего не слышал, но испуганные глаза графа, тёмная фигура с ножом в правой руке, надвигавшаяся на него, дорисовали мне панораму будущих событий.

На свету было хорошо. Три фигуры у памятника, нет пять, потому что вернулась принцесса с Джиро. Я подошел и сграбастал их всех. Кроме Гроулз. Она шептала в трансе что-то перед Син, держа скульптуру за руку.