— Семён, мы не по мусульманскому закону Шариата живём, чтобы женщина без мужчины ничего не представляла. Не клепать же мне её цепью к батарее, чтобы она лишь дома сидела. Ольга — женщина образованная. Ей нет необходимости бесконечно в имении время проводить. — я оторвал глаза от журналов с прибылью и посмотрел на сидящего на подоконнике казака, — Или ты другого мнения?

— Другого, княже. Я тебе не как помощник начальнику говорю, а как мужчина мужчине. Высшее сословие от низшего не столь сильно отличается в любви потрепаться языками и пойдут гнилые вести по Москве. Это сейчас ещё не так критично, но когда её дед помрёт, то придётся тебе всеми богатствами семейства руководить, а коль жену твою гулящей назовут, то и особого уважения к тебе испытывать не будут. Так что это не просто семейное дело.

Я посмотрел на казака. Семён был едва грамотным и раньше обладал особенной вспыльчивостью, но людей определять умел и сейчас говорил правильную мысль. Ольга действительно была очень своенравной девушкой с хорошим образованием и едва ли не каждый день, за исключением выходных, покидала мой московский дом примерно в полдень, отправляясь в неизвестном направлении. Со мной совета она не держала и даже в доме старалась не пересекаться, но если подумать, то такое поведение молодой девушки могло насторожить.

— И что ты предлагаешь? Только давай без шуточек и только конкретику.

— Просто проследить. — пожал плечами казак, — Быть может, что мои подозрения беспочвенны и она отправляется в какой-нибудь из столичных «клубов просвещённых девиц». Поговаривают, что среди молодёжной интеллигенции и молодых женщин они сейчас очень популярны.

Слова Семёна засели у меня в голове, как заноза. Как ни крути, а он был прав — слухи в Москве расползались быстрее пожара, и, если Ольга вела себя столь независимо, это рано или поздно бросило бы тень и на меня. Я не был ревнивцем и любви меж нами не было, но репутация в дворянском кругу значила куда больше, чем личные чувства.

На следующий день, ровно в полдень, мы с Семёном уже стояли в тени арок напротив моего же дома, наблюдая, как Ольга выходит из парадного подъезда. Она была одета просто, но со вкусом — тёмно-синее платье без лишних украшений, небольшая шляпка с вуалью, слегка прикрывающей лицо, и кожаный портфель в руках. Никаких признаков того, что она собирается на светский приём или встречу с подругами.

— Видишь, княже? — прошептал Семён, прикуривая папиросу и пряча лицо за воротником шинели. — Ни экипажа, ни сопровождения. Идёт пешком, будто мещанка какая. Странно это для богатой дворянки.

Я молча кивнул. Действительно, странно. Женщина её положения обычно не появлялась на улицах без кареты или хотя бы одной фрейлины.

Мы двинулись за ней, держась на почтительном расстоянии. Москва кипела вокруг — извозчики, торговцы, чиновники, спешащие по делам. Шум города был нам на руку: в этой какофонии звуков наши шаги терялись. Ольга шла уверенно, не оглядываясь, двигаясь настолько быстро, явно показывая, что отлично знала маршрут движения.

Она свернула на Пречистенку, затем на одну из небольших улочек, застроенных доходными домами. Это был не самый бедный район, но и не место, где можно было ожидать встретить княгиню с личным капиталом несколько десятков или даже сотен тысяч рублей.

— И куда это жену вашу занесло, княже? — заинтересовано спросил Семён, придерживая меня за рукав, когда Ольга остановилась у одного из домов.

Я прищурился, рассматривая здание. Дом был четырёхэтажным, кирпичным, хорошо отштукатуренный и с лепниной на фасаде — типичное жильё зажиточных столичных мещан, а может, что и мелких государственных чиновников. Во внешнем виде дома не было ничего примечательно, если исключать широкую вывеску над центральным подъездом: «Сберегательная касса. Квартиры сдаются — обращаться к дворнику».

Ольга оглянулась — мы мгновенно прижались к стене лавки, — затем достала из портфеля ключ и спокойно вошла внутрь.

— Ключ, — прошептал я. — У неё есть ключ от этого дома.

Семён свистнул сквозь зубы.

— Это уже не просто «клуб просвещённых девиц», княже. Тут что-то посерьёзнее.

Нам повезло — во дворе дома был сам дворник, неспешно подметающий подчинённый ему двор аккуратно сделанной метлой. В эти времена дворники были не простой прислугой низшего ранга, как их считали большинство людей, а были едва ли не самыми главными людьми в таких домах — они знали всех жильцов, все выходы и входы, управляли хозяйством дома и собирали плату со всех жителей.

Семён, как человек, выглядящей куда проще меня, взял инициативу на себя.

— Здорово земляк! — бодро поздоровался казак, подходя к дворнику с улыбкой до ушей.

Тот, коренастый мужчина с седыми усами, хитрыми глазами и крепкими мозолистыми руками посмотрел на нас оценивающей, после чего отставил метлу к стене дома и достал самокрутку из нагрудного кармана лёгкого жилета, кончик которой споро подпалил зажигалкой неожиданно учтивый казак.

— Здравствуйте, барин. Что-то нужно?

— Да вот, присматриваем квартиру для одного нашего знакомого. Дом хороший, чистый. Много ли жильцов?

Дворник усмехнулся, — Места все заняты, барин. Свободных нет.

Семён сначала многозначительно посмотрел на висящую над входом вывеску, после чего, подняв бровь, глянул в мою сторону. Я хмыкнул, достал из кармана кожаный портмоне и вытянул оттуда свежий и ещё хрустящий царский рубль. Глаза дворника загорелись нездоровым блеском и в его протянутую руку быстро перекочевала банкнота.

— А вот эта молодая дама, что только вошла — она тоже жилица?

— Нет, барин, она не живёт. Но тут на третьем этаже у неё… ну, скажем так, кабинет.

— Кабинет? — переспросил я, не выдержав.

— Точно. Снимает комнату уже месяца три. Приходит почти каждый день, иногда с другими барышнями.

— Какие ещё барышни?

Дворник замялся. Я достал ещё один рубль.

— Ну, разные. Молодые, образованные. Носят книги, бумаги… Говорят тихо, но иногда споры такие затевают — за стеной слышно.

Меня будто током ударило. Книги, споры, образованные барышни… Это звучало как собрание какой-то кружок — возможно, даже политический. А сейчас подобные вещи могли закончиться очень плохо.

— Ты не знаешь, о чём они говорят? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Дворник засмеялся, — Барин, я человек простой. Какое мне дело до ихних умных разговоров? Но… — он понизил голос, — однажды слышал, как они про «равенство» и «землю» толковали.

Семён и я переглянулись.

— Можешь провести нас наверх? — спросил я, доставая уже трёхрублёвую бумажку.

Дворник мгновенно сообразил, в чём дело.

— Провести-то могу… но если барыня узнает…

— Она не узнает, — твёрдо сказал я.

Дворник, получив ещё пару монет, провёл нас через чёрный ход. Лестница была узкой, тёмной, с запахом капусты и керосина. На третьем этаже он остановился у неприметной двери в конце коридора.

— Вот тут. Но тише, барин, а то услышат.

Мы с Семёном замерли у двери, прислушиваясь к голосам из-за неё. Обрывки фраз долетали до нас сквозь толстое дерево руды:

«…передел земли должен быть проведён по указу, а не через кровь…»

«…царь-батюшка не ведает, что творят его министры…»

«…наша задача — донести правду до народа, а не бунтовать…»

Казак нахмурился, его мозолистая рука непроизвольно потянулась к кобуре, откуда торчала рукоять трофейного английского револьвера.

— Что за чертовщина, княже? — прошептал Семён, отстёгивая пуговицу кобуры, — То ли монархисты какие-то, то ли социалисты.

Я сжал зубы. Такого исхода мне очень сильно не хватало. Только недавно с меня сняли обвинения в сотрудничестве с боевитыми синдикалистами, а теперь это. Да и всё звучало слишком подозрительно. Сейчас царь не жаловал даже лояльные ему политические кружки, а политические партии и вовсе стали негласно запрещены. Если Ольга как-то замешана в этом, даже таком странном объединении, то это может обернуться катастрофой. Сейчас неодобрение власти, даже под маской лояльности, могло караться дубинками опричников. К тому же, если верить словам старого дворника, то женский политический кружок вообще выходил за рамки обычного.