— Предположим, что ты хочешь меня поддержать, но тогда мне, откровенно говоря, непонятно, каким образом ты смог достать возможность меня посещать? — я вздохнул и уселся на жалобно скрипнувший подо мной стул. — Я сейчас под очень плотным наблюдением со стороны Опричнины и очень сомневаюсь, что так просто они будут раскидываться развлечениями.

— За это можешь не беспокоиться. Глава тульской полиции — мой хороший знакомый, а уж он смог найти способы, как выбить мне приглашение и возможность навестить родственника. Считай, что я сейчас твоя единственная возможность прекратить грустное существование в четырёх бетонных стенах.

Развлечься хотелось. Пусть работа и была в радость, но всё равно нет-нет, но нужно было хоть иногда переключаться на другую деятельность, а делать в четырёх стенах усадьбы было мало что. Даже библиотека, которая поначалу мне показалась достаточно объёмной и богатой на различные сочинения, по факту оказалась набором разномастных книженций, значительная часть которых представляла из себя бульварные романы и грошовые книги с самым нетривиальным сюжетом. В остальном даже во всей рабочей слободе делать было банально нечего, и это откровенно печалило. Не сказал бы, что от скуки я начинал лезть в петлю, но ещё парочку месяцев насильного заключения вряд ли пережил бы с такой готовностью и бодрствованием, с которыми принял первый месяц заточения.

— И чем ты предлагаешь заняться? — тяжело вздохнув, спросил я, старательно пытаясь вспомнить, что подходящего у меня было с собой в арсенале для подобного рода развлечения.

— Охотой, Игорь, охотой. — Анатолий подобрел и приветливо развёл руками, будто собираясь заключить меня в тёплые родственные объятия. — Сейчас уже зима порядком во владения свои вошла, так самая пора на кабана охотничий сезон начинать. Здесь леса богатые, так что и животины с достатком будет.

— Мне слободу никак покидать нельзя. — обречённо замотал я головой из стороны в сторону.

— Такую проблему можно решить знакомствами. Ты, вроде, в высших эшелонах власти успел достаточно пробыть, чтобы понять ценность самого простого знакомства. — Дядя улыбнулся, и лицо его даже перестало быть похожим на вытянутую крысиную морду. — У меня получится договориться с начальником полицейского управления, чтобы нас отпустили под его ответственность. Тем более что он сам будет не против провести небольшую охоту в обществе двух достопочтенных мужчин.

Я задумался, глядя в хитрые глаза своего названного родственника. Просто не укладывалось у меня в голове мысль о том, что он просто так прибыл из далёкой южной страны, чтобы помочь мне развеяться. Вокруг его фигуры ходило слишком много разнообразных слухов. Особенно много в салонах говорили о том, что представитель некогда славного дворянского рода предавался порочному гедонизму в северных городах Италии. Казалось бы: мало ли подобных аристократов путешествует по странам запада, «исследуя» новомодные веяния, за которые в Империи можно было очень легко получить по голове от религиозных властей, до сих пор продолжавших иметь в своих руках значительное число рычагов власти. Вот только, как бы мне не хотелось верить в близкие родственные связи, но какие-то шкурные интересы Анатолий Ермаков преследовал совершенно точно. В отличие от меня, собственные средства он растрачивал на всевозможные развлечения и просто для жизни, отчего деньги в один момент должны будут закончиться, а источников финансирования у него не было от слова «совсем». По крайней мере, известных мне меценатов, которые были готовы спонсировать немолодого уже русского аристократа, не имевшего особенной пользы.

— Тогда и Семёна с собой берём. — я показал взглядом на стоящего в отдалении казака, который, несмотря на внешнюю безразличность, внимательно смотрел за нами, пусть и не проявляя лишней насторожённости. — Он стрелок отличный и на охоте гораздо чаще меня бывал.

— Не вижу проблем. — Дядя расплылся в улыбке. — Тогда послезавтра и выдвигаемся.

Перед рассветом лес под Тулой был неестественно тихим. Не было ни шуршания в снегу мелких зверьков, немногие птицы молчали, и даже ветер полностью затих. Я поправил ремень с самой простой курковой двустволкой на плече, после чего пересчитал латунные столбики, вставленные в петли поясного патронташа. Рядом, тяжело переступая по хрустящему снежному насту, шёл мой дядя — бывший куда более опытным охотником — с постепенно серебрящими висками и крепкими руками, сжимающими ложе ружья. Нас сопровождал глава тульской полиции Фёдор Черкасов, Семён с ружьём за плечом, бородатый лесничий Виктор и ещё двое офицеров из губернской полиции, присоединившихся к своему начальнику в этом древнем промысле, ставшем развлечением для особенно богатых масс.

Снег, выпавший вчера, скрипел под ногами, отчего за нашей небольшой группой оставалась видная невооружённым взглядом цепочка следов. Лесничий шёл первым, опытными глазами читая лес, стараясь отыскать следы. Для меня это было не так просто, но вот Виктор то и дело указывал на звериные следы. Иногда он резко останавливался, присаживался и поднимал раскрытую ладонь над головой, и вся группа моментально замирала, вслушиваясь в тишину. Казалось, что и лес также замирал, и только где-то вдалеке стучал надоедливый дятел.

К полудню мы вышли на поляну, где лесничий обнаружил свежие кабаньи следы — глубокие, с характерными размашистыми шагами. Их было несколько, и сразу стало понятно, что здесь прошла целая кабанья семья, явно никого не боявшаяся.

— Секач, не меньше трёх пудов, — прошептал Виктор, проводя рукой над отпечатанными на снегу следами, чтобы оценить их свежесть.

К этому охотнику я испытывал особенное уважение. По его движениям, повадке, взгляду можно было понять, что он успел настолько заматереть, что все его сопровождающие охотники казались Виктору лишь большими детьми с большими ружьями.

Я же ощутил, что пульс начинает постепенно подниматься, отдаваясь молоточками в голове. Если раньше мне приходилось просто пыхтеть, прорываясь сквозь снег на манер северного атомного ледокола, то вот теперь почувствовалась опасность. Всего один секач — это уже опасное дело, в особенности зимой, когда зверь был голоден и очень зол. Далеко не факт, что разъярённое животное не остановится даже после дуплета крупной дробью, но на всех у нас было семь ружей, и уж такой огневой мощью наверняка получится остановить тушу.

Анатолий Ермаков жестом распределил позиции. Полицейские должны были выгнать зверя на нашу группу из четырёх человек. Всё же до самого последнего момента кабан атаковать не будет и постарается убежать, а именно этим мы и собирались воспользоваться.

Движение по снегу требовало невероятной осторожности. Каждый хруст маленькой ветки под ногами, каждый неосторожный вздох, тихое ругательство или шуршание могло спугнуть добычу. Я, присев на корточки за прикрытием старого поваленного дерева, ощущал, как холод постепенно проникает через толстые охотничьи сапоги. Пальцы были закрыты в необычные варежки с выделенными большим и указательным пальцами, сжимали деревянное цевьё ружья, а также постепенно подбирали мягкость спускового крючка. Хотелось сразу выпалить дуплетом — благо оружие позволяло сделать это, — но я опасался, что если кабан не откинется от залпа из нескольких стволов одновременно, то я останусь абсолютно беззащитным.

Тишину вдруг разорвал резкий свист лесничего — сигнал, что кабан обнаружен. Почти сразу послышался треск кустов, фырканье, а затем тяжёлое топотание. Я прижал широкий деревянный приклад к плечу, ощущая, как сердце бьётся в груди, напоминая тяжёлый кузнечный молот.

Из чащи вырвался огромный секач — чёрный, с мощными плечами и маленькими, горящими яростью глазками. Его клыки, желтоватые и заострённые, блестели на солнце, а из пасти вырывался пар. Зверь остановился на мгновение, будто оценивая обстановку, затем резко развернулся в мою сторону.

Раздался почти одновременный выстрел сразу из трёх ружей. Семён и Анатолий умудрились промахнуться, успев лишь вздыбить облачка снега у ног секача, тогда как облако дроби от лесничего по касательной зацепило спину животного.