Внутри пахло свежей краской и старыми книгами. Агент провёл нас по пустым комнатам и завёл в рабочий кабинет. Вся казённая мебель — дубовый письменный стол, железная кровать, книжные полки — всё выглядело чужеродно, неуютно, неприятно. На кухне уже суетилась пожилая кухарка, присланная, видимо, из местных жителей.

— Вся связь исключительно через меня, — опричник положил на стол толстую папку. — Вот условия. Подпишите.

Я пробежался глазами по тексту соглашения. Нельзя было сказать, что императорские власти дали мне много свободы, ограничив мои возможности вообще по всем фронтам. Теперь и отныне мне было запрещено покидать территорию Зареченской слободы без письменного разрешения уполномоченного лица от Тульского губернского полицейского управления. Вся входящая и выходящая корреспонденция подлежала обязательной цензуре, а личные встречи разрешались только с лицами, внесёнными в заранее утверждённый список, длина которого не позволяла быть больше пяти имён.

— Вы меня совсем в крепостного оружейника решили переделать? — хмыкнул я, берясь за услужливо предложенное мне перо.

Опричник мне не ответил и лишь привередливо принялся осматривать нанесённую на белый лист подпись. Он специально поднял и посмотрел его под солнечный светом, сверился с каким-то образцом, после чего кивнул самому себе и молча удалился из имения. И потянулись унылые рабочие будни.

Туляки просыпались рано, и я быстро приспособился к их ритму жизни. Первые лучи солнца заставали меня уже в мастерской, где на большом и потёртом столе были разложены многочисленные чертежи, опытные образцы деталей и испещрённые пометками тетради вместе с многочисленными огрызками сточенных до основания карандашей. Я старался работать фанатично, чтобы каждый лишний час можно было использовать с полной полезностью, чтобы приблизить конец ссылки как можно быстрее.

Мастерская, переоборудованная из старой кузницы, быстро стала похожа на лабораторию последнего безумца. На стенах висели схемы газоотводных систем, таблицы с баллистическими расчётами, опытные образцы калибров. В углу стоял верстак, где прямо сейчас было зажато деревянное ложе карабина. Сейчас я собственноручно подгонял эту большую деталь.

Работа шла по трём направлениям одновременно. В губках станков было зажато деревянное ложе полуавтоматического карабина под патроны «трёхлинейки». Рядом находились магазины разной ёмкости, предназначенные для автомата и карабина. Третьей и самой сложной разработкой было производство глушителя. Мало того, что у меня фактически не было никаких моделей, которые можно было взять за основу, а потому приходилось воссоздавать технологию едва ли не из самых глубин извращённой фантазии. Получалось, надо сказать, очень и очень плохо. Всё же даже мастера заводов при выдвижении моих идей едва ли не крутили указательным пальцем у виска. Практически никто не понимал, зачем нужно так изгаляться, чтобы немного снизить громкость выстрела и убрать вспышку от выстрела. Я же пытался повторить изобретение Ивана Митина. Всё же армия была вооружена бесчисленным количеством разномастных модификаций винтовки системы «Мосина».

Покамест попытки совладать с глушителем проваливались одна за другой. Конструкция была простой — металлический цилиндр длиной с некрупную мужскую ладонь, крепящийся к винтовке точно так же, как и штатный трёхгранный штык. Выходило так, что трубки лопались, резиновые проставки внутри глушителя рвались или пересыхали через одну. Самая лучшая модель продержалась не больше десяти выстрелов, прежде чем выходила из строя, а это никуда не годилось. Один такой глушитель весил не меньше полутора килограммов, а потому при необходимости дальнего рейда напастись таких глушителей не получалось, да и патроны приходилось использовать другие, с небольшой навеской пороха и облегчённой пулей. Из-за этого сильно страдала меткость и дистанция эффективной стрельбы, которая из хорошей винтовки с прицелом и грамотным стрелком доходила вплоть до километра. Часть проблем можно было решить использованием куда более лёгкого алюминия, но и тогда цена конечного инструмента выходила слишком запредельной даже для штучного товара. Вполне возможно, что сейчас просто не время разрабатывать такие модификации для штатной винтовки, которая ещё не обрела собственной снайперской модификации, только выходящей сейчас с рук оружейника Мосина.

Карабин был готов к следующему утру. Продукция была опытной, несколько неказистой, но большинство визуальных проблем можно будет решить не ручным производством, а использованием станков. Хотелось проявить свои оружейные способности, но и на этот раз пришлось воспользоваться разработками гениального Токарева, а именно СВТ-40. Тут стоило отдать ему должное, ведь изобретённая им компоновка была удачной до невозможности. Вес для своего времени был более чем достойным, калибр просто прекрасным, возможность боепитания позволяла не только менять отъёмные коробчатые магазины, но ещё и забивать патроны стандартными обоймами от всё той же «трёхлинейки». Да, детище Токарева требовало более тщательного ухода, чем распространённая болтовка, но с этим ещё можно было мириться. Правда, снайперскую вариацию СВТ использовал мало кто ввиду сильной подвижности деталей при выстреле, но и моя вариация предназначалась для менее аккуратной работы. Моя модификация скорее использовалась в качестве штурмового карабина с укороченным стволом. Всё же война, которая очень скоро может разорвать мирную жизнь, потребует штурмов узких окопов, а для этого укороченный карабин подходил идеально. При этом можно было продолжать посылать пули на четверть километра при наличии прямых рук.

После работы уснул я прямо в мастерской, несмотря на холод. Всё же успела начаться зима, которая в этом году определённо не собиралась давать людям продыху. Не успел календарь смениться на зимний, как начался серьёзный снегопад, а температура оперативно опустилась ниже нуля. Вот в мастерской меня и обнаружили неожиданные гости, которых я точно не ожидал увидеть в своей ссылке.

Меня встретил Анатолий Ермаков — мой родной дядя. За время пребывания в этом деле я лишь несколько раз слышал о нём. Даже у бывшего владельца воспоминания о родственнике были более чем скромными. Удивляться этому не стоило, ведь Анатолий даже не удосужился приехать на похороны собственного старшего брата, решив остаться вне страны на итальянских курортах.

— Не ожидал увидеть тебя в изгнании, племянник.

Анатолий не понравился мне моментально. Мне хватило наблюдать его в течение всего десяти минут для того, чтобы определиться с его скотской сущностью. Внешне он был человеком красивым, особенно для своего возраста, но всё сильно портил его хитрый взгляд. Он избегал смотреть в глаза, постоянно дёргаясь и считывая всё вокруг. Казалось, что дядя вечно хочет что-то изъять, похитить, дёрнуть, но удерживался неимоверной силой воли. Даже пальцы его не знали покоя, постоянно находясь в беспокойном движении, словно нервы дяди шалили не по-детски.

— Я в целом не ждал гостей. У меня их сейчас слишком ограниченный список, и твоего имени там видно не было. Так объясни же мне причину, по которой ты решил прибыть именно сейчас, когда я нахожусь не в самом лучшем положении.

— Почему я не могу проведать своего племянника и пригласить его на зимнюю охоту. Сейчас погода ещё не столь плоха, чтобы сидеть в одном доме и корпеть над чертежами.

— Глупость, Анатолий, глупость и только. Когда отец умирал, ты решил продолжать нежиться на солнечных пляжах Италии, а не мчаться на могилу самого близкого тебе человека, чтобы попрощаться с ним.

Я говорил без чувства обиды, только лишь отыгрывая роль. Анатолий определённо был мне неприятен, и просто хотелось как можно быстрее от него отвязаться, чтобы вернуться к полезному делу, но что-то внутри мне подсказывало, что не просто так он проделал не самый близкий путь с другого конца Европы, а значит остаться в одиночестве мне практически не светит.

— То что я не приехал вовремя — это мой крест, и мне нести его на плечах до конца жизни, так что не пытайся меня смутить, племянник. У тебя всё равно получается это отвратительно.