– Готов компенсировать все понесенные расходы, мастер, – важно сказал я. – В разумных пределах, конечно. Но в таком случае, без моего разрешения вы не должны будете изготавливать стекло никому, какую бы вам цену ни предложили. И не передавать способ его изготовления.

Мастер Гушол задумался. Поглядел на мастера Виктора, быстро глянул на Ждана, что-то прикинул и назвал сумму в сорок золотых.

Аппетиты, однако. Но делать нечего, пришлось включаться в процесс торговли.

Сошлись на двадцати пяти.

Мастер Гушол принялся за работу, а я в своем мире принялся искать керосинку, керосиновую лампу, которой можно освещать, а не глаза ломать. Разберу ее, погляжу, как сделана, а потом в том мире такую же сделают.

Найти керосиновую лампу было не очень просто, в магазинах их как-то не продают, а те, что для дачников – очень уж они модерново выглядят, вряд ли мастеру Виктору такое повторить по силам. Старые же… Где их искать? Нет, не просто, но я справился. Не зря существовал рынок в районе Арбата, где толкали иностранцам разное советское старье…То есть реликвии. Хорошо порылся у бабушки на чердаке, и вуаля, заработал на Арбате сотню баксов, пошел да пропил.

Нужную мне вещь я увидел на развале среди бюстов Дзержинского и Буденного, уже традиционных матрешек с лицами руководителей СССР, включая первого и последнего президента Советского Союза, советских офицерских фуражек и фальшивых орденов.

Там она и лежала. Старая-престарая керосиновая лампа, внизу емкость для керосина, сверху металлическая крышка с крюком, на него лампу вешать можно, посередине пузатое стекло, аккуратные дырочки для тока воздуха, грубый, но хорошо зачищенный сварной шов.

– Что интересует? – спросили меня сверху.

Поднял глаза. Паренек чуть меня младше, в вязаной шапочке и дутой куртке со множеством самых разных наклеек и значочков, от «60 лет советскому цирку» до «Ворошиловский стрелок». Лицо узкое и худое, худобы добавляет бородка клинышком и близко посаженные глаза.

– Уважаемый, лампа в какую цену будет?

– Лампа… – Паренек призадумался для вида. Я мысленно вздохнул и сделал скучающе-незаинтересованное лицо.

Поторговавшись, сошлись на двадцатке. Получив в собственность пакет с лампой, я отправился в метро.

Уже на дежурстве – да-да, я пока что совершенно не собирался бросать верную работу, несмотря на свалившееся мне на шею богатство… Почему? Я пока что сам себе отчета не отдавал. Просто пока еще похожу, а там уже видно будет, что да как. Мало ли, вдруг… Тьфу-тьфу-тьфу… Не получится больше сюда ничего перенести?

Так вот, уже на дежурстве я разобрал лампу. Обычная керосинка, не очень сложная, даже откровенно простая. На донце я обнаружил надпись, что-то про 1931 год и завод «Красный Октябрь»[76]. Надпись почти не видна, ее кое-как оттерли, и колба тоже грязная как не пойми что, вымыли в лучшем случае под струей воды, фитиль весь высох.

Сходил к грузчикам, позаимствовал у прораба под честное слово набор самых маленьких насадок, ручку-отвертку и пассатижи, заодно стрельнул по дороге плошку спирта и чистой ветоши. В караулке нашей разложился на столе, подвинув Вербицкого. Тот сначала недовольно подвинулся, а потом подсел поближе, смотреть. Ну, выручай меня, мое неоконченное техническое образование. Что, студент такого мощного института лампу-керосинку, которой больше полувека, разобрать не сможет?

Разобрал, конечно, куда она от меня денется. Разложил все детали, почистил, протер тряпочкой, смоченной спиртом. На запах заглянул Валерий Алексеевич, заставил меня и Вербицкого дыхнуть. Покосился на керосинку, потом внимательно на меня, но ничего не сказал.

Сегодня еще усиленная смена у нас, ждали Серегу-большого и Мишку… Вроде бы как нарики с района устроили рядом точку, а позавчера кто-то крутился около склада, высматривал ходы-выходы. Может, и случайно, но начальник наш предпочел подстраховаться. Тот самый Михалыч, с которым мы в прошлый раз гоняли наркоманов, сидел на телефоне и обещал помочь, в случае чего. Петр Сергеевич отсутствовал, за него сейчас был Валерий Алексеевич.

– А-а-а-а… А-а-а-а… Трахну Ирку… Прямо в дырку… – раздалось из коридора, дверь распахнулась, вошел музицирующий Серега-большой, за ним протиснулся Михаил, настороженно оглядевший нас.

– Привет всем! – широко улыбнулся Серега. – Мужики, а кто новенькую видел? В бухгалтерии? Ирина Владимировна, двадцать три года, третий размер… Что тут у нас? О, кто это притащил? Электричество вырубить обещают, что ли?

– Да до дома темно идти… – хмыкнул я. Лампа оказалась чуть более сложной конструкции, чем мне думалось до того. Это же не масленка, которую в школе делали. Берешь масло, наливаешь в плошку, туда фитиль, поджигаешь, и готов огонек. У нас один парень в классе так баловался, юный химик.

– Где купил?

– Да на развале арбатском… В подарок…

– Ничего себе подарок… Сколько?

– Двадцатка вечнозеленых.

– Серьезно ты, – покачал головой Серега. – У Маши попросить-то не мог, а? У нас на даче штук пять таких осталось… Слушай, да ты никак краснеешь? Или освещение тут такое?

– Серег, я…

– Да ладно тебе уже, – хмыкнул Серега и хлопнул меня по плечу. – Смотри у меня, сестру обидишь, я тебе… – Он показал кулак. – Не вздумай, как тут у вас водится – девочке голову дурить!

– Серег, да ты что, я первому, кто ее обидит…

– Во-во, – как-то невпопад сказал он. – Давай, показывай, что там у нас.

Да ничего так серьезного и не было. Камеры показывали заснеженные улицы, по которым иногда проезжали машины. Ворота склада закрыты, около караулки топчется на посту Михаил с резиновой дубинкой наперевес. Видна «Тойота» Валерия Алексеевича, стоит, снегом присыпанная. Грузчики домой не ушли, скопились в комнате отдыха, с ними прораб смены.

– А чего ждем-то? – спросил я.

– Сейчас груз прийти должен, какие-то там контейнеры из Польши, – сказал Валерий Алексеевич. – Надо его принять.

В кармане куртки Валерия Алексеевича зазвонил мобильный.

– Вот же так. – Тот потянулся к вешалке, вынул телефон. – Да, да… Понятно. Выходим сейчас. – Нажал на кнопку «отбой». – Все, ребят… Пошли. Саша и Михаил следят за камерами, внутрь никого не пускать. Если что-то начинает происходить, то Михаил звонит по телефону куда сказано, а Саша его охраняет. Сереги, идете со мной.

Я отложил в сторону разобранную лампу, оставил ее отмокать в спирте. Фитиль новый потом найду, да и сам сплету, веревок нет, что ли?

Когда мы вышли, здоровенные ворота уже открыли нараспашку, и внутрь въезжала здоровенная фура.

Беготни было на всю ночь. Пока впустили первую, пока осмотрели груз, пока грузчики сняли контейнеры с польским бельем и распихали по складу, уже час. А фуры все шли да шли.

Крепкие мальчики из девяносто девятой поздоровались с Валерием Алексеевичем уважительно. Их старший, плотный дядька с перебитым носом, предложил закурить, получил прогнозируемый отказ ото всех… А попробуй в спортзале попрыгай, когда легкие в дыму! И начал дымить сам, глядя, как с фур снимают контейнеры и укладывают в штабеля.

Его ребята расселись на лавочке поодаль, водитель остался в машине. Серега как-то незаметно переместился поближе. Куртка у бригадира не просто так топырится под мышкой, ствол там в модной кобуре, которую через спину вешают.

– Долго ехали? – спросил Валерий Алексеевич.

– Да уж… – согласился бригадир.

До утра просидели. Я-то выспаться думал, да куда уж там… Не получится. К утру как сонные мухи. Контейнеры ровными рядами стоят на стеллажах, грузчики вообще еле шевелятся, а охрана еще держится. У меня ноги подрагивают, я по контейнерам лазил, проверял, не вскрыты ли.

– Ну, с богом… – сказал бригадир, кому-то отзвонившись. – Претензий нет…

– И тебе не хворать! – с преувеличенно радушной улыбкой на лице отозвался Валерий Алексеевич.

Поспать, конечно, так и не получилось. Я просто опасался, что могу заснуть и проспать весь день тут, но глаза-то закрывались, не помогало и кофе с коньяком. Кое-как собрал керосинку заново, сходил к грузчикам, попросил во что лампу упаковать, чтобы до дома донести.