— Точно! — кивнул Кард. — Осталось только понять, как победить то странное заклинание.

Мужчины пустились в обсуждение битвы при Рипсалисе, и Бланш перестал вникать, ведь у него заболела голова. Он настолько сосредоточился на том, чтобы запомнить разговор, что забыл об ограничениях тела. Пока ему не удавалось надолго передавать контроль разумной человеческой части, жадной до знаний. Привычным было существование в эмоциональной животной части. Из-за этого он довольно быстро перенапрягался. Ему требовался отдых, чтобы уложить полученную информацию. О том, чтобы осмыслить её, пока речи не шло.

Утомленный, Бланш пропустил мимо ушей остаток разговора. Он обратил внимание лишь на то, что с недавних пор во дворце стало много новой прислуги, и это показалось Гледу странным. Кард припомнил, что скоро должны были прибыть скульпторы, которым предстояло сделать бюст почившего императора. Больше ничего интересного не было, и вскоре они вернулись в стойло. Бланш позволил погладить себя на прощание. Глед заверил, что они вернутся завтра утром, и передал его появившемуся из неоткуда Йерну. Как только тот взял поводья, охранники Калеба поспешили вернуться к своему господину. Из последних сил Бланш сделал мысленную пометку подумать, почему те постоянно покидали дворец, если должны были каждую секунду находиться рядом с Калебом в целях защиты, а затем вернулся в спокойное бездумье. Он насладился купаньем, свежей водой, вкусной едой и завалился спать.

Остаток дня прошел размерено, как и вся следующая неделя.

Глед читал тетрадь, добытую у верховного мага, а Кард занимался тренировками с Бланшем. Иногда они обсуждали положение дел в империи, какие-то военные события и волнения простого народа. Не единожды упоминалось, как Калебу было тяжело вести дела, но сам он так ни разу не появился в стойле. Тоска продолжала разъедать сердце Бланша, однако надежда расправляла крылья с каждым разом, когда Глед зачитывал особенно важные, по его мнению, страницы исследований. В такие моменты он наставительно поднимал палец вверх и смотрел на них так, будто ждал, что они всё поймут. Кард и Бланш лишь переглядывались, а затем недоуменно склоняли головы вбок. Как правило, после этого слышался смачный шлепок ладонью о лоб, а затем Глед на протяжении пары часов объяснял, о чем говорилось в том или ином абзаце.

Постепенно план примирения обрастал подробностями и уточнениями и переставал напоминать странную идею. Животная часть Бланша ликовала, предчувствуя успех, пока человеческая осаживала её, напоминая о возможных неудачах. Оставалось лишь претворить план в жизнь, и вскоре возможность представилась...

Калеб рассеянно слушал советника и никак не мог сосредоточиться на теме разговора. Голова была тяжелая, и в неё будто забили гвозди. В глазах застрял песок. Прежде всегда наполненное энергией тело ослабло, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы держать спину прямой. Последний раз Калеб чувствовал себя подобным образом много лет назад, когда заболел чужеземной хворью после подарка послов, но был вынужден присутствовать на балу. Как и тогда, мысли разбегались в разные стороны, сталкивались друг с другом, а затем бесследно исчезали. Ухватиться ни за одну из них не получалось.

— Вы слушаете, Ваше Величество?

— Разумеется. Но мне хотелось бы узнать ваше мнение. Что требуется предпринять в подобной ситуации?

Советник воодушевленно принялся перечислять варианты.

Блуждающий взгляд Калеба остановился на большом окне, сквозь которое проникали утренние лучи солнца. Они освещали комнату, обволакивая мягкие кресла, садясь на крепкий стол и с любопытством заглядывая в бумаги. Благодаря им комната наполнялась весенним теплом. Сквозь открытое окно влетал запах трав, кружась среди мебели, и манил выйти на улицу. Где-то там, в саду, сейчас резвился гиппогриф — Бланш, которого тренировали к Великой Охоте верные стражники — Кард и Глед. Вероятно, они играли в догонялки или разрывали в труху соломенных манекенов. Им было весело.

Калеб хотел бы присоединиться к ним, но не мог. С тех пор, как тигиллы засияли алым, а верховный маг сказал, что душа Бланша изменилась, что-то внутри него с треском разбилось. Кажется, это была последняя опора. То немногое, что поддерживало после смерти отца, — самое близкое существо, которому можно было рассказать обо всех страхах и тревогах. Раньше Калеб не задумывался, насколько на самом деле для него было важным общение с Бланшем, однако теперь не мог игнорировать черную воронку тоски. Он скучал по своему гиппогрифу. Как на зло, память подкидывала воспоминания о душевных моментах с ним: о вылуплении из яйца, о первом совместном полете, о грандиозном параде в честь дня основания империи, о тихих ночных разговорах. В каждом из них они были вместе — счастливые и беззаботные.

Как легко всё перечеркнула жизнь.

Теперь Калебу было не до забав. Он должен был управлять империей — огромной страной, находившейся в состоянии войны и испытывающей трудности с ресурсами. Ему нужно было в кратчайшие сроки вникнуть во все сферы, включая экономику, политику, судебные процессы и военное дело. Голова разрывалась от количества информации, и он не понимал, как отец умудрялся справляться с этим. Разумеется, ему помогали советники, однако всё равно количество дел, которые он должен был лично рассмотреть, каждый раз вводило в состояние ужаса. Не меньше сил отнимали бесконечные аудиенции.

Отец стал привлекать Калеба к государственным делам с тех пор, как тому исполнилось двенадцать. Он брал его с собой на переговоры, знакомил с иноземными послами, объяснял значимость ресурсов и показывал на карте тактики ведения боя. Уроки были сложными, но интересными. Калебу действительно нравилось разбираться во всем, пусть он часто допускал ошибки из-за невнимательности и неопытности. Рвение радовало отца, и порой он даже хвалил его, говоря, что не зря выбрал в качестве наследника именно его. На протяжении нескольких лет Калеб планомерно погружался в тонкости ведения дел. Он стал чаще участвовать в военных походах, больше присутствовать на переговорах и даже начал предлагать идеи для решения тех или иных проблем. Несмотря на то, что сперва его присутствие на важных мероприятиях воспринималось с долей насмешки и иронии из-за возраста, вскоре люди перестали недооценивать его.

Умом, упорством и смекалкой Калеб заслужил право стоять подле от отца.

Однако это не означало, что он заслужил право на престол.

Насколько бы сообразительным, сильным и находчивым он ни был, до императора ему было далеко. Калеб прекрасно осознавал это. Видел по глазам приближенных и слуг. Несмотря на то, что открыто никто не критиковал его и не противостоял ему, тяжело было не заметить, с каким пренебрежением на него глядели все вокруг. Он был слишком юным для трона и слишком неопытным. По мнению всех вокруг, мальчишка не мог управлять империей, а потому оставалось вопросом времени, когда он сдастся и скинет дела на советников, предавшись развлечениям и разврату.

Калеб стойко выдерживал давление. Он прекрасно видел насмешливые взгляды слуг, четко слышал пренебрежительные разговоры знати и остро чувствовал дыхание смерти за спиной. К сожалению, последняя воля отца не помешала многим вспомнить порядок наследования и обратить внимание на следующих кандидатов. Притихшее пламя недовольства императорским родом стало набирать силу, а потому Калеб оказался в крайне шатком положении.

Пока его воспринимала императором лишь малая часть народа, преимущественно молодые юноши, с которыми он тренировался и воевал. Старшая знать не верила в него, небезосновательно опасаясь, что он не сможет удержать страну под контролем. Советники и генералы, видевшие, как он растет, вспоминали его ошибки и трудности, а потому ожидали поспешных решений и необдуманных шагов. Послы не уважали его и даже позволяли себе дерзость в разговоре, на что Калеб всегда старался отвечать жестко и холодно. Простой народ просто боялся, что со смертью императора Корнелиуса падет и остальная страна. Если уж непобедимый правитель сложил голову в бою, жди беды — так они считали.