Светлые чувства выпорхнули из груди, когда тот почему-то замер, перестав дышать. Калеб прижал руку ко рту, и тело содрогнулось от спазма. Глаза распахнулись в ужасе, сквозь пальцы хлынула кровь, а лицо побледнело настолько, что начало отдавать синевой. Глед всполошился, а Амелия застыла, точно громом пораженная. Внутри Бланша всё оборвалось. Он вскочил, бросился вперед, а Калеб, с трудом проталкивая воздух в легкие, успел лишь слабо прошептать:

— Мама?..

А затем упал на Гледа, потеряв сознание.

— Ваше Величество! — закричал тот, вскочив, и попытался оказать первую помощь, наплевав на собственные раны.

— Калеб! — бросилась к нему Амелия. — Сынок, что случилось? Очнись! Калеб, открой глаза! — она метнулась к двери и закричала: — Стража, Дорею сюда! Приведите моего лучшего лекаря сейчас же, или я вас всех казню!

Послышался топот ног, крики, возня. Бланш резко обернулся к лекарю, который с бледным, как мел, лицом, начал пятиться ко второй двери. Решил сбежать. Бланш метнулся к нему и повалил на пол, не давая двигаться, и едва сдерживался от того, чтобы не проломить ему череп. В голове настойчиво забилась мысль: «Как он посмел отравить моего человека?!»

— Бланш, держи его, — воскликнул Глед. — Не дай сбежать! Госпожа, помогите. Нужно избавить Калеба от яда, пока не стало поздно!

Бланш плохо запомнил, что было дальше. Люди забегали, засуетились, и вскоре Калеба куда-то унесли. Прибежала женщина в почтенном возрасте, за ней в лазарет ворвался Эдгар с посохом наперевес и какой-то книгой, а около дверей выстроился такой заслон, точно кто-то должен был атаковать их прямо сейчас. Амелия с красными глазами застыла посреди комнаты, прерывисто дыша и ломая руки, а Глед бросился к предателю, не заметив, как бинты начали багроветь. Он принялся что-то кричать, однако Бланш не услышал этого. Он лишь уставился на дверь в комнату, куда унесли Калеба, и почему-то вновь ощутил, как его начало разрывать на части.

Связь ослабела.

Целостность пропала.

Калеб плохо запомнил, что случилось. В памяти отпечаталось лишь, как насмерть перепуганная мать кинулась к нему, точно пытаясь подхватить, Глед встрепенулся на кушетке, а Бланш вскочил, встопорщив крылья. Затем всё поглотила тьма. Холодная и молчаливая, как далекое ночное небо. В ней не оказалось ничего: ни звуков, ни запахов, ни вкусов — только бесконечный мрак непонимания и печали, затягивающий всё глубже в пучину. Ощущение тела пропало. Калеб стал песчинкой — крохотной светлой точкой, инородной для всего вокруг. Точно листок, унесенный волнами в море, Калеб затерялся в пустоте, не зная, был ли оттуда выход. Мог ли он вернуться домой?

Время стало размываться, не позволяя установить, как долго он здесь находился. Пару минут? День? Вечность? Мысли стали путаться, а перед глазами начали проноситься воспоминания, не то в предсмертной агонии, не то в последней попытке разума отыскать спасение. Калеб вновь увидел мать, перепуганную и сбитую с толку, второй раз в жизни позволившую себе проявить истинные эмоции. Затем отца, сурового и твердого, ушедшего от них в самом расцвете сил. Гледа, умного и смекалистого, отчаянного пытающегося придумать, как защитить его от всего на свете. Карда, сильного и ловкого, поклявшегося положить жизнь ради него в бою. Эдгара, расчетливого и мудрого, создавшего не один десяток артефактов, чтобы уберечь его от ран. А также тайного советника Грея, главного советника Брайана и…

Динара.

Калеб не видел брата уже пять лет — с тех пор, как отец изгнал его из империи, чудом оставив в живых. Те дни, наполненные холодом, тьмой и ощущением неминуемой гибели, были так похожи на последнее время, что воспоминания захлестнули с головой. Не имея сил сопротивляться, Калеб оказался вынужден наблюдать за чередой событий, исход которых до сих пор заставлял мурашки бежать по спине.

Тогда Динар отчаянно ссорился с отцом за право быть наследником престола. Первая императрица — несчастная Филиция — давно умерла, а Амелия твердо встала рука об руку с Корнелиусом. С её подачи прошла тайная чистка, после которой из дворца тайком вынесли дюжину тел. Среди них оказались стражники, горничные и даже несколько фрейлин, некогда прислуживавших Филиции. Корнелиус закрыл на это глаза. Несмотря на то, что всё прошло быстро и тихо, слухи об этом лесным пожаром разлетелись среди людей, укрепив в их умах давно зревшую мысль, что Амелия была темной колдуньей.

Озлобленный, потерявший сторонников, Динар рвал и метал. Он проклинал Амелию, Корнелиуса, Филицию и тайну своего рождения. Наблюдавший за ним Калеб в ужасе представлял, что он сделает на сей раз: подсыплет иголки на стул, ранит на тренировке мечом, задушит ночью? Опасаясь за свою жизнь, не раз подвергавшуюся опасности в последнее время, Калеб велел охранникам не отходить от него ни на шаг, и те восприняли приказ буквально. Рядом с ним всегда дежурил кто-то из них, не считая охраны, приставленной матерью, чтобы в нужный момент прийти на помощь. В ту ночь на посту оказался Глед, только справивший семнадцатый день рождения.

Калеб проснулся, пребывая в странном состоянии: мысли путались, тело едва чувствовалось, и всё вокруг казалось нереальным. Он выбрался из постели, не понимая, что им движет, и уставился на окно. На улице было по-осеннему сыро и холодно, и дождь стучал по неопавшим листьям деревьев и мощеным дорожкам сада. Дворец спал. Даже Глед невольно задремал на посту, усыпленный спокойствием ночи. Ничто не могло помешать Калебу сделать первый, нетвердый, шаг к окну, а за ним второй, третий, четвертый…

Холодный сырой воздух отрезвляющей волной ударил в лицо, когда он распахнул створки, и выдернул из пелены неясной дремы. Калеб понял, что оказался на краю гибели, и всё в груди оборвалось. Сердце заполошно забилось, пальцы задрожали, дыхание участилось. Калеб точно оказался во сне, когда всё вокруг подчинялось непонятным законам и не было никаких сил вырваться из объятий кошмара. Хотелось закричать, дернуться всем телом, отшатнуться от окна, однако какая-то сила сковала по рукам и ногам, вынуждая двигаться против воли. Как бы Калеб ни приказывал конечностям подчиниться, ничего не получалось. Ужас схватил душу ледяной хваткой, тихо напевая о смерти, но позади послышалась возня.

Глед чихнул.

Внутри Калеба вспыхнула надежда, что холодный воздух разбудил охранника, однако тот лишь пробурчал что-то себе под нос и снова затих. Словно потешаясь над безуспешными попытками спастись, налетел ветер, обрушивая крупные капли дождя на одежду, и та вмиг промокла, потяжелев. Задрожав от холода, Калеб бросил все силы на то, чтобы вернуть власть рукам и сбить стоящую на подоконнике стопку книг, создав столько шума, чтобы точно разбудить Гледа. Вот только чья-то сила держала крепко. Она не позволила подать сигнал о помощи, и вместо этого заставила взобраться на подоконник и посмотреть вниз. Сердце повторно оборвалось, когда взгляд скользнул туда. Так высоко. Его покои находились так высоко над землей, и лишь шаг отделял от падения на твердую землю.

Калеб отчаянно затрепыхался, напрягаясь всем телом, однако ему не удалось ничего сделать: ни вернуться в комнату, ни разбудить Гледа. Он застыл, таращась вниз и чувствуя, что вот-вот сделает шаг, который станет последним в жизни. Перед глазами поплыло, с губ стали срываться какие-то хрипы, но по щекам продолжали течь лишь дождевые капли. Калеб не хотел умирать. Не хотел! Только не так, только не сейчас! Он ведь не сделал ничего плохого, так почему ему было суждено разбиться о землю, выпав из окон своих же покоев? Почему тело перестало ему подчиняться? Почему?!

Чужая сила заставила медленно перенести вес на одну ногу, а другую — занести над пропастью. Секунды, отделявшие от падения, растянулись на целую вечность. Калеб до последнего верил, что Глед проснется, однако тот так ничего и не сделал. Взглянув напоследок на небо, заволоченное черными тучами, Калеб закрыл глаза, смиряясь с неминуемым. В ушах встал лишь вой ветра и стук капель о землю, а на языке вспыхнула горечь, когда тело шагнуло в пропасть…