Тригунов шел на «Гарный», как бы фотографируя взглядом каждый встреченный по пути предмет, поврежденную крепежную раму, изгиб выработки. Приобретенный с годами профессиональный навык с ходу схватывать и запоминать характерные особенности окружающей обстановки оказывал ему неоценимую услугу. Раз побывав на аварийном участке, он составлял о нем настолько исчерпывающее представление, что подчиненным, ежедневно работавшим там, где Тригунов побывал однажды, казалось, будто бы командир отряда безотлучно находился с ними. Знание дела и развитое воображение позволяли Тригунову принимать оперативные решения и руководить действиями горноспасателей, пользуясь лишь получаемой от них информацией. Но полная картина аварии, со всеми порой едва уловимыми и вместе с тем крайне важными для специалиста подробностями, возникала перед ним только после того, как он лично побывает в тех выработках, где эта авария разыгралась.

Перед заездом на откаточный штрек монотонно гудели вентиляторы. От ближнего отделился горноспасатель, козырнул:

— Респираторщик Юрнев.

— Задание?

— Обеспечить бесперебойную работу двух вентиляторов. В случае остановки или угрозы остановки хотя бы одного из них немедленно сообщить по телефону на подземную базу, доложить на командный пункт и постараться устранить неисправность.

Юрнев сделал полшага в сторону, щелкнул каблуками. Тригунов узнал в нем электрослесаря, месяца три назад зачисленного им в оперативный взвод. «Молодец!» — похвалил про себя респираторщика. Заметив, что тот намеревается сопровождать его, сказал:

— Оставайтесь на своем посту.

— Есть, оставаться на посту. Счастливого пути, товарищ командир отряда!

Юрнев круто повернулся и направился к напарнику. Тригунов, с завистью посмотрев ему вслед, вспомнил годы, когда он был таким же молодым и боевитым.

Тригунов — потомственный шахтер. Отец его работал забойщиком. А когда началась Великая Отечественная война, добровольно ушел на фронт. И Роман — к тому времени он закончил третий курс горного техникума — остался в семье за старшего. Вскоре началась эвакуация. Директор техникума знал отца Романа еще с гражданской и обещал ему в случае чего позаботиться о его семье. Он уговорил жену бывшего буденновского разведчика, чтобы та со своим меньшим тоже готовилась к эвакуации. Но в последний момент мать Романа передумала. Жаль ей стало покидать домик, сложенный из самана собственными руками, сад, только что начавший плодоносить, небольшой шахтерский городок, где она родилась, выросла, вышла замуж, обзавелась детьми. Провожая своего старшенького в Среднюю Азию, о которой не имела и малейшего представления, утешала его:

— За нас, Рома, не беспокойся, выживем. Немаки — они чай тоже люди. И у них матери есть. Кормиться с огорода будем. Севке — вон какой он у нас! — двенадцать исполнилось. Не пропадем. А может, еще и остановят его, немца-то?

Приняв молчание своего большака за укор и осуждение, стерла ладонью слезу, заторопилась:

— Пиши, сынок. Подаст отец наш весточку — адрес его вышлю. Ему почаще пиши.

Поезд уже тронулся, а она все бежала рядом с вагоном, выкрикивая:

— Почаще пиши ему, тятьке-то нашему…

После окончания техникума Романа назначили десятником по вентиляции. Смену мотался по выработкам, а потом бежал на учебный пункт. Перекинув через плечо березовую, топором вытесанную из горбыля «винтовку», маршировал в строю, по-пластунски полз к «фашистским» траншеям, с криком «ура!» бросался в рукопашную схватку. В общежитие возвращался уставшим, голодным, грязным. Но спешил не в душ, не в постель, не к тумбочке, где хранилась вечерняя доля черного, липкого пайкового хлеба, а к разделенному на ячейки ящику, хотя знал, что письма нет и не будет: родной его город гитлеровцы захватили раньше, чем Тригунов узнал свой новый адрес.

Начал обивать пороги военкомата. Военком уступил. Мобилизовал. В Джалал-Абаде подполковник, перелистав документы, сурово спросил:

— Какой дурак вас призвал?

— Майор…

Подполковник кивнул сидевшему напротив младшему лейтенанту:

— Пишите: за мобилизацию специалиста угольной промышленности горвоенкому объявить выговор. Возместить за его счет рядовому необученному Тригунову расходы на проезд в Джалал-Абад и обратно, выплатить командировочные, заработок за дни езды туда-сюда, квартирные. А вы, — скрипнув портупеей, повернулся к Тригунову подполковник, — через сорок восемь часов должны быть на прежнем месте. На своем фронте. Угольном. Сутки просрочки — дезертирство.

Тригунов возвратился на рудник. Военком встретил его едкой насмешкой:

— Навоевался? Получи вознаграждение…

Тригунов расписался в платежной ведомости, но денег не взял.

— Может, и выговор примешь на свой счет? — съязвил майор. Потом отошел. — Так мне и надо. Против мальчишки не устоял. Ну, да ладно… — Посмотрел на часы: — В пятнадцать ноль-ноль доложишь по телефону, что приступил к работе.

Но место Тригунова оказалось уже занятым. Управляющий рудником вызвал к себе заведующего отделом кадров.

— Помниться, вы докладывали, что штаб горноспасательных частей Средней Азии и Казахстана просил укрепить его подразделение специалистами, имеющими опыт подземной работы?

— Так, — подтвердил заведующий отделом.

— Вот и направьте горного техника Тригунова в горноспасательный взвод.

И стал Роман горноспасателем.

Вдыхая густой, насыщенный пылинками воздух, Тригунов споро шел по уже очищенному от угля откаточному штреку, и ему казалось, что находится он не в горной, проведенной глубоко под землей выработке, а в бескрайней степи, над которой несколько суток, не стихая, буйствовал суховей, поднял в небо тучи пыли и теперь она медленно струилась наземь. Обращенную к лаве поверхность крепи покрывала толстая кора из спрессованных, как бы спекшихся угольных крупинок. По плотности этой корки Тригунов попробовал прикинуть силу выброса и скорость перемещения по штреку пылевого облака. И то, и другое, по его умозрительному заключению, выражалось большими числами. На противоположной от лавы стороне крепи пыль лежала пышным ноздреватым налетом — осела свободно, без воздействия ударной волны. Штрек был словно бы выкрашен густым раствором сажи и даже наметанный глаз Тригунова еле различил, что бока штрека имеют два оттенка. От почвы до нечеткой, расплывчатой линии они были дегтярными, как бы покрытыми тонкой пленкой масла, выше нее — аспидными, расцвеченными тусклой искрой. До этой линии доходил откос выброшенного угля.

Тригунов шел почти неслышно — шаги глушила подушка пыли. Подземная база обосновалась в бывшей насосной камере, сейчас пустовавшей. Ее освещал подвешенный у кровли прожектор. Тригунов остановился в двух шагах от освещенного круга. Из полутьмы ему хорошо были видны респираторщики резервного отделения, разместившиеся на сколоченной из обаполов скамье. Командир отделения, положив на колено блокнот, записывал, наверное, результаты замера состава атмосферы.

Замыкающий сидел у телефона. Два респираторщика с наушниками шахтофонов на касках, видимо, следили за работающими отделениями. Фельдшер проверял надежность упаковки в полиэтиленовую пленку перевязочных материалов, медикаментов, инструментария. Рядом, на невысоком помосте, лежали оживляющие аппараты, носилки, одеяла в прозрачных чехлах, фуфайки, баллон с газированной водой, запас инструмента, разных приборов и приспособлений для поисков пострадавших и оказания им неотложной помощи.

Тригунов, щурясь, переступил черту, разделявшую свет и сумрак. Капырин вскочил, сделал шаг навстречу.

— Товарищ командир отряда, — пожалуй, слишком громко и поспешно стал докладывать он.

— Сигналов не поступало? — нетерпеливо остановил его Тригунов.

— Не отзываются, товарищ командир, — упавшим голосом, будто виноватый в том, что на все его запросы не последовало ни одного отзвука, ответил Капырин.