— Думаю с полтонны пшенички прихватить, деньги нужны. На свадьбу их — ого! — сколько потребуется.

Промолчала Леська, и Савелий утвердился в своем намерении.

Но надо же было такому случиться, чтобы под руку подвернулась не обычная, а семенная, и не просто семенная — только что выведенная известным селекционером, засухоустойчивая, высокоурожайная пшеница, переданная их колхозу для внедрения. Известный академик якобы десять лет жизни на это положил. Те полтонны, что Мурцало украл из колхозного зернохранилища, ученый на своем опытном участке вырастил. При уборке и на минуту с делянки не отлучался, каждым зернышком дорожил. Увидит на земле колосок — поднимет, в носовой платочек завернет, отдельное зернышко найдет — и его в платочек положит.

Как узнал председатель колхоза, что Степную-ядреную украли, — весь район на ноги поднял. И Мурцало взяли с поличным, не успел и килограмма сбыть.

Дорого обошелся чудо-сорт и тому, кто вывел его, и тому, кто на него позарился: ученый инфаркт получил, а похититель — пять лет заключения.

Освободили Мурцало досрочно: «За прилежный труд и примерное поведение…» В колхоз он не вернулся: стыдно было. Уехал в Донбасс. С дружком. Спаровался с ним в лагере, тот и шахтерскому делу его научил. Поступили на «Первомайскую». Крепильщиками по ремонту. Недельки через две, подгадав, когда начальник участка один в кабинете остался, Мурцало прошмыгнул к нему…

Как-то так сложилось, что каждый раз, когда надо было «дипломатничать», Мурцало, — может, потому, что лучше знал его, — пользовался родным, украинским языком, а когда требовалось говорить прямо — переходил на русский. Дело, по которому Мурцало зашел к Осыке, неясности не терпело и поэтому он подсознательно — преднамеренно выбора языка Мурцало никогда не делал — заговорил по-русски.

— Слыхал я, товарищ начальник, — без обиняков начал он, — завалы у вас случаются. В кровле — мыльник, должны быть завалы. Имейте в виду: по разборке завалов — мастак. Экстракласса. И напарник есть подходящий. Потребуемся — кликните. И за последствия не опасайтесь. Оформляйте документики так, чтобы в случае чего, не отвечать за нас… Ну, а потом…

— Гони на бочку?

— Верно говорите, товарищ начальник, деньжата нужны.

Осыка о разговоре с Мурцало вспомнил через несколько дней, когда произошло обрушение в лаве. На наряде так, чтобы все слышали, сказал горному мастеру:

— Разборку завала запрещаю. Опасно. Пусть кровля устоится.

И в книгу нарядов это распоряжение записал, а Мурцало шепнул:

— Действуй.

— Будсде, — заверил тот.

И сделал. На вторые сутки лаву пустили.

Вкалывали Мурцало и его напарник завзято. Там, где до них по три пары крепильщиков ставить приходилось, они вдвоем справлялись. И на завалах отличались. Не будь в листке по учету кадров графы о судимости — слава от них и на шаг не отступила бы. Но честолюбием ни тот, ни другой не страдал. Дружок Мурцало даже считал, что слава испортила бы им обедню: были бы на виду — не рискнули бы за разборку завала, с которым они за каких-нибудь восемь — десять часов управлялись, заламывать по три сотни.

Намекнул как-то Мурцало Осыке: жениться хочу — сразу квартиру получил. Двухкомнатную. Леська приехала. После женитьбы взял земельный отвод. Построил дом. Насадил сад. Купил «Волгу».

Перевели Осыку с «Гарного» на «Лисичку» — и Мурцало переманил. Вместе с напарником. Но тот вскоре погиб.

Комиссия, расследовавшая несчастный случай, пришла к заключению:

Виновных в его гибели комиссия не установила.

Потеряв друга, Мурцало перешел на проходку. Работал смекалисто, резво. Стал бригадиром. Ни одного случая не упускал Савелий Никитич, чтобы лишний червонец у десятника или начальника участка выколотить. И заработки в его бригаде были самыми высокими на шахте. Мурцало был уверен, что ребята уважают его за это, в огонь и воду за ним бросятся, и вдруг… «Шкура!», «Иуда!», «Не пойдем с ним…» — звенели в ушах оглушившие его слова. Повторяя их, он еще больше распалял клокотавшую в нем злость. «Посмотрю, как без иуды обойдетесь, посмотрю… Приползете, как слепые цуценята. Скулить будете: «Савелий Никитич, возьми…» Где Мурцало — там деньги, и они, миленькие, пока требуются! Не при коммунизме живем».

Но чем беспощаднее костил он взбунтовавшихся «цуценят», тем яснее понимал: сегодняшнее шахтеры ему вряд ли простят. И муторно, ох, как муторно было Мурцало!

Давая наряд, Авилин предупредил Комарникова:

— Имей в виду, Егор Филиппович, воздуха на восток поступает мало, вентилятор включать нельзя — будет работать сам на себя, гонять один и тот же воздух. Так что ты уж посматривай там, если опережение откаточного штрека подгазовано — направляйся на западное крыло.

Миновав лаву, Комарников определил содержание метана и кислорода. Хоть и было одного больше, другого меньше, чем хотелось бы, но ни тот, ни другой из допустимых пределов не выходил, и потому никаких опасений у него не возникло. Невдалеке от забоя штрека озорничал «шипун»: на стыке труб вырвало часть уплотняющей прокладки и в образовавшуюся щель с разбойным свистом вырывался сжатый воздух. «Пусть подсвежает», — решил Егор Филиппович и приступил к осмотру крепи, отмечая мелом арки, требующие ремонта или замены. Крепь, в основном, держалась хорошо, металл и железобетонные затяжки были доставлены. Дел набиралось немного. Надеясь за смену управиться, Егор Филиппович радовался: «Ляскун пробьет разрез, мы штрек приведем в порядок и на партийном собрании можно будет сказать: «Товарищи! Восточное крыло готово дать уголь. Рассчитаться с долгом и вернуть «Гарному» его былую славу — такая задача стоит перед нами».

Начали от забоя, постепенно продвигаясь к лаве. Чепель и Тихоничкин заменяли негодную крепь, Комарников ремонтировал поврежденную. Егор Филиппович задержался перед очередной аркой. Один из ее сегментов лопнул, другой выгнулся, как седло. Рядом с поврежденной аркой Комарников подбил три стойки-ремонтины, обрушил зависшие на ней глыбы сланца, разболтил сегмент, стал вместо него прилаживать новый. Требовался помощник. Хотел позвать Чепеля или Тихоничкина — они находились метрах в десяти от него, около «шипуна», но тут подвернулся Хомутков.

— Чего околачиваешься? — остановил его Комарников.

— Порожняка не подвезли…

— И ты ищешь напарника побездельничать?

— Вроде бы…

— Подойди-ка сюда. Держи. — Комарников жестом объяснил Марку, что от него требуется.

Тот уперся плечом в сегмент. Комарников намеривался прихватить его болтом. И как раз в это время послышался глухой, как бы исходивший из глубины, удар. Из люков лавы выбросился и покатился на них черный вихрь. Сбитый им, Комарников упал. Удар выроненного Хомутковым сегмента пришелся ему по ноге. Сгоряча он было вскочил, но пронзительная боль свалила его. «Что случилось? Где?» — терялся в догадках Егор Филиппович. От быстроты и точности ответа на эти вопросы зависели его поведение и действия, жизнь товарищей и его собственная жизнь. «Что было? Обвал? Взрыв? Что?» Нервно растирая пальцами угольную пыль, на которой лежал, Егор Филиппович ощутил ее какую-то особую тонкость и сразу вспомнил, что такой же на ощупь она была и тогда, когда случился первый выброс. «Выброс!» — рывком приподнялся он и, жадно глотая густой, насыщенный, как показалось ему, горячим пеплом воздух, закричал:

— Ребята! К «шипуну» давайте! К «шипуну»!!!

И сам, отталкиваясь от крепи левой, неповрежденной ногой, пополз, ныряя с головой в теплую, как вода в прогретой дорожной луже, массу. Полз, скользя по воздухопроводу ладонью. И вдруг на кого-то натолкнулся. Пальцы торопливо пробежали по шее, острой ключице. «Хомутков», — безошибочно определил Егор Филиппович. Схватил его за ворот куртки, потащил за собой.