Я Мы все равны пред Высочайшим Светом, Который дал нам, в прихоти своей, Несчетность ликов, светов и теней, Рассыпав нас, как краски пышным летом. Где больше правды? В дне, лучом одетом, Или в провале бархатных ночей? Я лев, и лань, и голубь я, и змей. Сто тысяч я пройдя, я стал поэтом. Меж мной и Высшим, чую, грань одна. Лишь острие мгновения до Бога. Мгновенье – жизнь, мой дом. Я у порога. Хоть в доме, я вне дома. В безднах сна Понять, что в мире Правда лишь одна, Есть в бездорожье верная дорога. Любимая
Над Морем тяготенье было тучи. Свинцовая громада в высоте, А тут и там, на облачной черте, Какой-то свет был нежный и тягучий. Откуда доходил он из-за кручи Туманов, сгроможденных в пустоте? Особенный по странной красоте, Мне талисман в нем чудился певучий. Вдруг высоко, там в безднах вышины, Серпом Луна возникла молодая, И с свежим плеском, гулко возрастая, Качнула сила ровность глубины. Так ты пришла, о, радость золотая, В мгновение рождения волны. Из книги «Дар земле» 1921 Ночной дождь Я слушал дождь. Он перепевом звучным Стучал во тьме о крышу и балкон, И был всю ночь он духом неотлучным С моей душой, не уходившей в сон. Я вспоминал. Младенческие годы. Деревня, где родился я и рос. Мой старый сад. Речонки малой воды. В огнях цветов береговой откос. Я вспоминал. То первое свиданье. Березовая роща. Ночь. Июнь. Она пришла. Но страсть была страданье. И страсть ушла, как отлетевший лунь. Я вспоминал. Мой праздник сердца новый. Еще, еще – улыбки губ и глаз. С светловолосой, с нежной, с чернобровой Волна любви и звездный пересказ. Я вспоминал невозвратимость счастья, К которому дороги больше нет. А дождь стучал – и в музыке ненастья Слагал на крыше мерный менуэт. Черкешенке Я тебя сравнить хотел бы с нежной ивою плакучей, Что склоняет ветви к влаге, словно слыша звон созвучий. Я тебя сравнить хотел бы с юным тополем, который, Весь смолистый, в легкой зыби к небесам уводит взоры. Я тебя сравнить хотел бы, видя эту поступь, дева, С тонкой лилией, что стебель клонит вправо, клонит влево. Я тебя сравнить хотел бы с той индусской баядерой, Что сейчас-сейчас запляшет, чувства меря звездной мерой. Я тебя сравнить хотел бы… Но игра сравнений тленна, Ибо слишком очевидно: ты средь женщин несравненна. 28 июля 1919 Ново-Гиреево Ворожба Наклонилась, изогнулась, распахнулась и опять В прежнем лике неподвижна, вся – лилейных тайн печать. Покачнулась и дохнула всею свежестью весны, Забелела благовонно ткань воздушной белизны. Наклонилась, и, объята дрожью легкою, она Вся внимает, как ей звонко без конца поет струна. Это кто же? Та, в ком нежность, с тем, кто хочет ей владеть? С кем вдвоем цвести желанно и заткать мгновенье в сеть? Нет, другое. Это только в сладком млении своем, В вешнем вихре ветка вишни в перекличке со шмелем. Ночная бабочка Белая бабочка сказки полночной С полным доверьем мне на руку села, Зыбятся усики дрожью урочной, Все в ней загадочно, четко и смело. Я наклоняюсь, и вот мне не странно Тайно беседовать с малым созданьем, Ей теплота человека желанна, Я упоен белокрылым свиданьем. Осень Вот они, мерзлые глыбы, Серого цвета земля. Трав перекручены сгибы, Холод их сжал, шевеля. Бешено носится ветер. Дождь. За слезою слеза. Смотрит мне зябнущий сеттер С недоуменьем в глаза. Кто же охотиться может, Если исчезла вся дичь? Холод кусает и гложет, Ветер заводит свой клич. Будет он снежные тучи К белой забаве скликать. Тканью обрывно-линючей Смотрит унылая гать. Неверности Стало много красных яблок, И брусника весела. Жмется к ветке синий зяблик, Мыслит: где бы взять тепла? Весь лесной багряный округ Наряжается в пожар. В бледном небе долгий оклик, Журавлей летит базар. Продают ли? Покупают? Русь Египту на промен. Скоро воздух будет спаян, В небе призрак белых стен. Круг
Слышать ночное дыханье Близких уснувших людей, Чувствовать волн колыханье, Зыбь отошедших страстей, – Видеть, как, вечно гадая, Сириус в небе горит, Видеть, как брызнет, спадая, В небе один хризолит, – Знать, что безвестность от детства Быстрый приснившийся путь, Вольно растратить наследство, Вольным и нищим уснуть. |
