Солнечный луч Свой мозг пронзил я солнечным лучом. Гляжу на Мир. Не помню ни о чем. Я вижу свет и цветовой туман. Мой дух влюблен. Он упоен. Он пьян. Как луч горит на пальцах у меня! Как сладко мне присутствие огня! Смешалось все. Людское я забыл. Я в мировом. Я в центре вечных сил. Как радостно быть жарким и сверкать! Как весело мгновения сжигать! Со светлыми я светом говорю. Я царствую. Блаженствую. Горю. Что мне нравится
Что мне больше нравится в безднах мировых И кого отметил я между всех живых? Альбатроса, коршуна, тигра и коня, Жаворонка, бабочку и цветы огня. Альбатрос мне нравится тем, что он крылат, Тем, что он врезается в грозовой раскат. В коршуне мне нравится то, что он могуч И как камень падает из высоких туч. В тигре – то, что с яростью мягкость сочетал, И не знал раскаянья, Бога не видал. И в других желанно мне то, что – их вполне: Нравятся отдельностью все созданья мне. Жаворонок – пением, быстротою – конь, Бабочка – воздушностью, красотой – огонь. Да, огонь красивее всех иных живых, В искрах – ликование духов мировых. И крылат и властен он, в быстроте могуч, И поет дождями он из громовых туч. По земле он ластится, жаждет высоты, В красные слагается страстные цветы. Да, огонь красивее между всех живых, В искрах – ликование духов мировых. В пламени ликующем – самый яркий цвет. В жизни – смерть, и в смерти – жизнь. Всем живым – привет! Жар-птица То, что люди называли по наивности любовью, То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью, Эту чудную Жар-птицу я в руках своих держу, Как поймать ее – я знаю, но другим не расскажу. Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю, Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю. То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда, Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда. День мой ярче дня земного, ночь моя – не ночь людская, Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая. И меня поймут лишь души, что похожи на меня, – Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня! Ранним утром Ранним утром я видал, Как белеют маргаритки. Я видал меж тяжких скал Золотые слитки. В раннем детстве я любил Тихий зал и шум на воле, Полночь в безднах из светил И росинки в поле. В раннем детстве я проник В тишь планет и в здешний ропот. Я люблю – безумный крик И нежнейший шепот. Я не знаю мудрости Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой радужной игры. Не кляните, мудрые. Что вам до меня? Я ведь только облачко, полное огня. Я ведь только облачко. Видите: плыву. И зову мечтателей… Вас я не зову! ‹1902› Ворожба В час полночный, в чаще леса, под ущербною луной, Там, где лапчатые ели перемешаны с сосной, Я задумал, что случится в близком будущем со мной. Это было после жарких, после полных страсти дней, Счастье сжег я, но не знал я, не зажгу ль еще сильней, Это было – это было в Ночь Ивановых Огней. Я нашел в лесу поляну, где скликалось много сов, Там для смелых были слышны звуки странных голосов, Точно стоны убиенных, точно пленных к вольным зов. Очертив кругом заветный охранительный узор, Я развел на той поляне дымно-блещущий костер, И взирал я, обращал я на огни упорный взор. Красным ветром, желтым вихрем предо мной возник огонь. Чу! В лесу невнятный шепот, дальний топот, – мчится конь. Ведьма пламени, являйся, но меня в кругу не тронь! Кто ж там скачет? Кто там плачет? Гулкий шум в лесу сильней. Кто там стонет? Кто хоронит память бывших мертвых дней? Ведьма пламени, явись мне в Ночь Ивановых Огней! И в костре возникла ведьма, в ней и страх и красота, Длинны волосы седые, но огнем горят уста, Хоть седая – молодая, красной тканью обвита. Странно мне знаком злорадный, жадный блеск зеленых глаз. Ты не в первый раз со мною, хоть и в первый – так зажглась, Хоть впервые так тебя я вижу в этот мертвый час. Не с тобой ли я подумал, что любовь – бессмертный рай? Не тебе ли повторял я: «О, гори и не сгорай»? Не с тобой ли сжег я утро, сжег свой полдень, сжег свой май? Не с тобою ли узнал я, как сознанье пьют уста, Как душа в любви седеет, холодеет красота, Как душа, что так любила, та же всё – и вот не та? О, знаком мне твой влюбленный блеск зеленых жадных глаз, Жизнь любовью и враждою навсегда сковала нас. Но скажи мне, что со мною будет в самый близкий час? Ведьма пламени качнулась – и сильней блеснул костер, Тени дружно заплясали, от костра идя в простор, И змеиной красотою заиграл отливный взор. И на пламя показала ведьма огненная мне; Вдруг увидел я так ясно, – как бывает в вещем сне, Что возникли чьи-то лики в каждой красной головне. Каждый лик – мечта былая, – то, что знал я, то, чем был, Каждый лик – сестра, с которой в брак святой – душой – вступил, Перед тем как я с проклятой обниматься полюбил. Кровью каждая горела предо мною головня, Догорела и истлела, почернела для меня, Как безжизненное тело в пасти дымного огня. Ведьма ярче разгорелась, та же всё – и вот не та, Что-то вместе мы убили, как рубин – ее уста, Как расплавленным рубином, красной тканью обвита. Красным ветром, алым вихрем закрутилась над путем, Искры с свистом уронила ослепительным дождем, Обожгла, и опьянила, и исчезла… Что ж потом? На глухой лесной поляне я один среди стволов, Слышу вздохи, слышу ропот, звуки дальних голосов, Точно шепот убиенных, точно пленных тихий зов. Вот что было, что узнал я, что случилося со мной – Там, где лапы темных елей перемешаны с сосной, В час полночный, в час зловещий, под ущербною луной. ‹15 июля 1903› |
