Из книги «Литургия красоты» Стихийные гимны 1905 Вся земля – моя, и мне дано пройти по ней. Аполлоний Тианский Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть, Свет Луны они забыли, потеряли Млечный Путь. Развенчав Царицу-Воду, отрекаясь от Огня, Изменили всю Природу, замок Ночи, праздник Дня. В тюрьмах дум своих, в сцепленьи зданий-склепов, слов-могил Позабыли о теченьи Чисел, Вечности, Светил. Но качнулось коромысло золотое в Небесах, Мысли Неба, Звезды-Числа, брызнув, светят здесь в словах. Здесь мои избрали строки, пали в мой журчащий стих, Чтоб звенели в нем намеки всех колодцев неземных. Чтоб к Стихиям, людям бледным, показал я светлый путь, Чтобы вновь стихом победным, в Царство Солнца всех вернуть. Мировая тюрьма
Когда я думаю, как много есть Вселенных, Как много было их, и будет вновь и вновь, Мне Небо кажется тюрьмой несчетных пленных, Где свет закатности есть жертвенная кровь. Опять разрушатся все спайки, склейки, скрепы, Все связи рушатся, – и снова будет Тьма. Пляс жадных атомов, чудовищно-свирепый, Циклон незримостей, стихийная Чума. И вновь сомкнет, скует водоворот спиральный, Звено упорное сложившихся планет, И странной музыкой, безгласной и печальной, В эфирных пропастях польется звездный свет. И как в былые дни, чтоб прочным было зданье, Под основание бывал живой зарыт, – В блестящих звездностях есть бешенство страданья, Лучист Дворец Небес, но он из тяжких плит. К славянам Славяне, вам светлая слава – За то, что вы сердцем открыты, Веселым младенчеством нрава С природой весеннею слиты. К любому легко подойдете, С любым вы смеетесь как с братом, И всё, что чужого возьмете, Вы топите в море богатом. Враждуя с врагом поневоле, Сейчас помириться готовы, Но если на бранном вы поле – Вы тверды и молча суровы. И снова мечтой расцвечаясь, Вы – где-то, забывши об узком, И светят созвездья, качаясь, В сознании польском и русском. Звеня, разбиваются цепи, Шумит, зеленея, дубрава, Славянские души – как степи, Славяне, вам светлая слава! Железный шар Не говори мне: Шар Земной, скажи точнее: Шар Железный, И я навеки излечусь от боли сердца бесполезной. Да, Шар Железный с круговым колодцем скрытого огня И легким слоем верховым земли с полями ячменя. С полями ржи, с лугами трав, с зелеными коврами леса, С громадой гор, где между скал недвижных туч висит завеса, И с этой плесенью людской, где ярче всех – кто всех старей, Кто мозг свой жадный расцветил на счет умов других людей. Я только должен твердо знать, что жёсток этот Шар Железный. И пусть, и пусть. Зачем же грусть? Мы с ним летим воздушной бездной. Зачем же мягким буду я в железный, в жесткий этот век? Я меч беру – и я плыву – до устья пышных – пышных рек. ‹1904› В белом Я сидел с тобою рядом, Ты была вся в белом. Я тебя касался взглядом Жадным, но несмелым. Я хотел в твой ум проникнуть Грезой поцелуя. Я хотел безгласно крикнуть, Что тебя люблю я. Но кругом сидели люди, Глупо говорили. Я застыл в жестоком чуде, Точно был в могиле. Точно был в гробу стеклянном, Где-то там – другие. Я – с своим виденьем странным – В сказке летаргии. И твои глаза горели В непостижной дали. Но мои сказать не смели, Почему мерцали. Ты – невеста, ты – чужая, Ты и он – мечтанья. Но застыл я, твердо зная, Что любовь – страданье. Вижу, вижу, как другого Счастье ослепило. Я утратил силу слова, Но сильна могила. Кто узнал с другим слиянье, Тем не возродиться. Я застыл, как изваянье, Знаю: нам не слиться. Смерть свои соткала сети, Смерть непобедима. Если есть любовь на свете, Ты лишь мной любима! Январь 1904 Бедлам наших дней Безумствуют, кричат, смеются, Хохочут, бешено рыдают, Предлинным языком болтают, Слов не жалеют, речи льются Многоглагольно и нестройно, Бесстыдно, пошло, непристойно. Внимают тем, кто всех глупее, Кто долог в болтовне тягучей, Кто, человеком быть не смея, Но тварью быть с зверьми умея, Раскрасит краскою линючей Какой-нибудь узор дешевый, Приткнет его на столб дубовый И речью нудною, скрипучей Под этот стяг сбирает стадо, Где всякий с каждым может спорить, Кто всех животней мутью взгляда, Кто лучше сможет свет позорить. О сердце, есть костры и светы, Есть в блеск одетые планеты, Но есть и угли, мраки, дымы На фоне вечного горенья. Поняв, щади свои мгновенья, Ты видишь: эти – одержимы, Беги от них, им нет спасенья, Им радостно, что бес к ним жмется, Который глупостью зовется, Он вечно ищет продолженья, – Чтоб корм найти, в хлевах он бродит, – И безошибочно находит Умалишенные виденья. О сердце, глупый бес – как Лама, Что правит душами в Тибете: Один умрет – другой, для срама, Всегда в запасе есть на свете. Беги из душного Бедлама И знай, что, если есть спасенье Для прокаженных, – есть прозренье, И что слепцы судьбой хранимы, – Глупцы навек неизлечимы. |
